— А если японцем?..
— А если японцем, вы тоже ничего не выиграете. Мы не сможем ни держать его больше в лагере, ни принудительно выслать за границу как лицо, нарушившее закон о въезде в страну… Тогда мы его поместим в психиатрическую лечебницу, и там, в полной изоляции, он, возможно, постепенно вспомнит прошлое. — Фусако промолчала, а Куросима вдруг строго спросил: — Ну, а если он японец, вам-то что?
И он неожиданно протянул руку через столик и схватил лежавшую у неё на коленях белую кожаную сумочку.
Молодые люди, похожие на мелких служащих, тут же обернулись и уставились на Куросиму. «Что за наглый тип!» — как бы говорил их взгляд. Заслоняя от них Куросиму, Фусако привстала и умоляюще прошептала:
— Ну зачем вы, прошу вас, отдайте!
Не отвечая, Куросима открыл сумку. Впервые в жизни он позволил себе подобную грубость по отношению к женщине. Только из-за уверенности, что в сумке хранится кое-что важное для выяснения дела. В сумке лежали губная помада, пудра, флакончик духов, а под ними, в белом носовом платке, что-то твёрдое.
Отвернув концы платка, он увидел гладкий воронёный корпус небольшого дамского кольта.
— Так и есть!.. Помните, как вы у нас в приёмной уронили сумочку и я её поднял? Она тогда мне показалась тяжеловатой, и я уже с тех пор подозревал!
Фусако молчала. Она, казалось, вот-вот заплачет.
— Не беспокойтесь, я верну вам ваше добро. Но неужели вы считаете, что эта штука может вам пригодиться! Лучше и не думайте об этом.
Отдавая ей сумочку, Куросима прикоснулся пальцами к её гладким, холёным рукам. Руки были холодные. Холоднее, чем корпус пистолета.
Весь путь от кафе до университетского двора они прошли молча. Когда показалось увитое диким виноградом пятиэтажное здание естественного факультета, первой нарушила молчание Фусако.
— Вы не находите, что мы похожи на ссорящихся любовников? — улыбнулась она.
Хмыкнув в ответ, Куросима остановился. Фусако остановилась тоже. В этом месте от панели вдоль университетского двора начиналась боковая дорожка через сад — кратчайший путь к зданию естественного факультета. Вокруг росли тенистые хвойные деревья. Лёгкий ветерок, дававший прохладу, играл мягкими рыжеватыми волосами Фусако.
— В самом деле? — наклоняясь к ней и заглядывая ей в глаза, спросил Куросима.
— Да.
— Любопытные у нас с вами складываются взаимоотношения.
— Вы с головой ушли в работу и больше ничего не замечаете, — сказала Фусако, щуря большие глаза, как от яркого солнца.
— Так говорят все мои противники, — сказал Куросима. — Но противники нередко и сотрудничают друг с другом!
Вдруг он обнял Фусако и прижался губами к её губам. Это не был податливый, влажный и сладкий поцелуй кореянки, которую он безумно ласкал три месяца назад. Поцелуй Фусако отдавал горечью незрелого плода.
Но когда Фусако заговорила, он подумал, что сцена эта очень похожа на начало связи с кореянкой в ту памятную ночь. И ту и другую обстоятельства толкнули в его объятия. Сейчас он лишь поиграл с Фусако! Но всё говорит за то, что рано или поздно она будет принадлежать ему. Он почувствовал, что даже одна эта игра доставляет ему несказанное удовольствие.
— Ладно, идёмте, — сказал он, выходя из тени дерева.
Медленно прохаживаясь по кабинету на четвёртом этаже, его уже ожидал профессор Сомия. Но когда они вошли, он, как и при первом посещении, сделал вид, что их не заметил, и что-то бормотал про себя. Омуры в кабинете не было.
Потом профессор остановился возле стеклянных шкафов и, бросив беглый взгляд на вошедших, произнёс:
— Извините, что заставил вас ждать… Теперь мы его уже сфотографировали х-лучами и всё закончили. Он, кажется, немного устал, и я велел ассистенту отвести его в профессорскую рядом с вестибюлем и там с ним побыть.
— Большое спасибо, профессор, — произнёс Куросима. В голосе звучали горделивые нотки: он был почти уверен в том, что ожидания его оправдаются.
— Но вам, вероятно, требуется письменное заключение о результатах экспертизы? — спросил профессор Сомия. — К сожалению, мы сможем дать его, лишь когда будут систематизированы полученные данные. А сейчас, если желаете, могу сообщить лишь основные результаты.
Профессор Сомия сказал то же, что в своё время заявил доктор Тогаси из психиатрической лечебницы.
— Отлично, — оживился Куросима. — Я с удовольствием выслушаю ваш вывод, господин профессор.
— Вывод? Хм! Если только это можно назвать выводом… — Профессор быстро обернулся к шкафам.
Окинув их взглядом, он открыл стеклянную дверцу обеими руками, взял один из теснившихся на полках черепов и, как некую драгоценность, прижал к груди.
— Ну-с, госпожа Тямако[13], пожалуйте сюда, — проговорил он ласково, обращаясь к черепу, словно к любимому живому существу. — А вы, пожалуйста, не удивляйтесь, — обратился он к Куросиме и Фусако. — Они все у нас имеют свои имена, подходящие к их «внешности». Здесь есть и Таро-кун, Мэри-сан, и Якоб-кун, и Антуанетта… Итак, Тамако-сан, давайте сюда, здесь посветлее.
Старик в белоснежной рубашке и чёрном галстуке бабочкой, балансируя, чтобы не потерять равновесия, медленной танцующей походкой приближался к столу, стоявшему посредине комнаты, стараясь, упаси бог, не уронить свою ношу — ведь она бы мгновенно рассыпалась в прах.
Осторожно и торжественно, словно совершая некий церемониал, профессор поставил череп на стол и сказал:
— А знаете, эта девица точная копия вашего Омуры… Ну совсем как брат и сестра.
Чёрные глазницы, казалось, устремлены на Фусако. Испуганно вскрикнув, она подалась назад. — Как брат и сестра?
— Да. Правда, Тамако-сан на целых сто лет старше, — улыбнулся профессор.
— Вы говорите, что она точная копия Омуры? — торопливо переспросил Куросима. Холодок неприятного предчувствия пробежал по его спине.
— Ну вот, значит, решающее значение для определения расовой принадлежности мы придаём строению черепа — точней, соотношению его длины и ширины, с определённой поправкой на толщину кожного и волосяного покрова выводится некий индекс. Приглядитесь, пожалуйста! Вот видите, затылочный выступ у Тамако-сан точь-в-точь как у вашего Омуры.
Имя, которым профессор называл череп, действительно было подходящее. Сверху череп был похож на гладко отполированное яйцо. Теперь он казался даже милым, и неприятное чувство, охватившее вначале Фусако и Куросиму, исчезло.
— Допустим, это череп Фукуо Омуры, — продолжал профессор и указательным пальцем очертил линию от лба до затылочного выступа. — Измерив это расстояние с помощью тестер-циркуля, получим длину головы, равную 188,5 миллиметра… Это значительно меньше, чем кажется на глаз. — Затем, заключив лоб между большим и указательным пальцами, профессор сказал: — А ширина головы составляет 150 миллиметров. Затылок потому и кажется заострённым, что ширина головы меньше длины. Таким образом, индекс, получаемый путём деления ширины головы на длину, у Омуры выражается числом 79,5.
Замолчав, профессор Сомия отошёл к письменному столу и вернулся с чертежом величиной в половину газетного листа. Нетрудно было догадаться, что вертикальные и горизонтальные линии изображают соответственно длину и ширину черепа. Остальные линии, по объяснению профессора, служили графическим изображением индексов, характерных для различных народов Дальнего Востока. В заключение он сказал:
— Отсюда следует, что Омура не кто иной, как китаец или японец.
— Это заключение можно считать окончательным? — переспросил обескураженный Куросима. Он ожидал более определённого ответа.
Профессор подтвердил свой вывод, сопроводив его ещё некоторыми пояснениями.
— Я всё отлично понял, господин профессор, — сказал Куросима и без всякого стеснения добавил: — Но ведь для нас главный-то вопрос именно в том, китаец он или японец!
— Взгляните, пожалуйста, ещё раз на схему, — ответил профессор и снова стал терпеливо её разъяснять. — Вот видите, что получается: длина головы Омуры совпадает с максимальной длиной головы у китайцев, а ширина с минимальной у японцев. Следовательно, его в равной мере можно отнести и к тем, и к другим.
— Как же так! — вырвалось у Куросимы.
— А так. Омура, как вы говорите, утверждает, что он японец, и это вполне вероятно. Но, с другой стороны, судя по тому же индексу, нет никаких оснований отрицать и его китайское происхождение. — На этот раз профессор говорил холодно и строго. От его стариковского добродушия не осталось и следа, и чувствовалось, что больше он ни в какие дискуссии вступать не намерен.
— Да, профессор, но в таком случае… — начал было Куросима, но профессор тут же прервал его:
— Видите череп Тамако-сан? Я потому и назвал его точной копией вашего Омуры, что по индексу он также одинаково характерен как для китайца, так и для японца.
