Он встал. Мне не понравилась его улыбка. У него был болезненный цвет лица и синеватые, плохо выбритые скулы, но зубы были отличные, и он, по-видимому, ими щеголял. Я почувствовал, что сейчас он задаст мне какой-нибудь подлый вопрос.
— Если позволите, — сказал он, — я хочу коснуться одного очень узкого вопроса. Мистер Лэмптон немало распространялся здесь по поводу того, что в Англии местное самоуправление осуществляется, так сказать, на глазах у народа, что членам муниципалитета нечего скрывать, что они всегда счастливы, информировать своих избирателей, чем именно они в настоящую минуту занимаются.
Я кивнул.
— Вы не намерены отказаться от своих слов, мистер Лэмптон? Вы совершенно уверены в том, что вы действительно так думаете?
Теперь Нора уже не пыталась скрыть улыбки. У меня было такое чувство, словно меня предали. Словно я стою перед судом. Словно они заключили союз против меня.
— Разумеется, я так думаю, — сказал я.
— Как же вы объясните тот факт, что заседания муниципалитета трижды за последний год происходили при закрытых дверях и даже представители прессы на них не допускались? И я могу добавить еще, что так бывает всегда, когда на обсуждение ставится некий вопрос. И это еще не все. Комитет по делам жилищного строительства…
Его резкий голос продолжал скрипеть, но, послушав минуты три, я перестал вникать в смысл его слов.
Он не смог овладеть вниманием аудитории, потому что не сумел бить в одну точку. Когда он спросил, почему так сильно задержалось строительство общественного бассейна, я демонстративно поглядел на свои часы, а затем перевел умоляющий взгляд на директора.
— Боюсь, что я вынужден прервать вас, мистер Грэффем, — сказал директор. — Советник Лэмптон готов, разумеется, со всей охотой ответить вам, но ваш вопрос перерос, так сказать, свои рамки и превратился как бы в своего рода обзор…
Я улыбнулся директору.
— Я чувствую себя сегодня прямо-таки в ложном положении. Я с самого начала предупреждал вас, что я плохой оратор, и теперь, прослушав необычайно яркое и исчерпывающее изложение недостатков работы уорлийского муниципального совета, сделанное мистером Грэффемом, я поражаюсь сам, как хватило у меня смелости выступить перед вами. Однако мистер Грэффем задал вопрос. Это, несомненно, очень толковый вопрос. Это вопрос, который следовало задать, но признаюсь откровенно, я очень надеялся, что он не будет задан. И я нахожусь в большом затруднении, пытаясь на него ответить.
Но я все-таки ответил на него кое-как, отыгравшись довольно неуклюже на общих рассуждениях о том, что так или иначе члены муниципалитета все как один пекутся об общественном благе. Но в общем все это не имело особого значения, так как я чувствовал, что собрание, в сущности, закончено и все присутствующие сыты местным самоуправлением по горло. Я это понял, а Грэффем — с удовлетворением отметил я — нет. Но я тут же вспомнил, что он зато был здесь с Норой, а я — нет, и чувство удовлетворения пропало.
Когда все закончилось, я спросил у директора, кто такой Грэффем.
— Самый что ни на есть левый, — сказал директор, набивая трубку. Мне бросилось в глаза, что трубка как-то не шла к его внешности столичного хлыща с нездоровой, желтоватой кожей. Сейчас, приглядевшись к нему внимательней, я заметил, что он чем-то схож с Грэффемом. Повседневные житейские заботы не оставили на этом лице следа. Он раскрутил свою трубку; от нее распространился необыкновенно сильный, едкий запах. — Это черная махорка, — сказал он. — Единственный табак, еще не утративший своего аромата… Да, вы очень ловко с ним разделались.
— А чем он зарабатывает на жизнь?
— Вот это деловой, типично йоркширский вопрос. И вполне уместный. Он что-то преподает в Леддерсфорде. Необычайно красивое платье было сегодня на Норе Хаксли, верно?
— Да, она необычайно красивая женщина, — сказал я.
Он поглядел на меня не без лукавства.
— Она очень честолюбива, — сказал он. — Не думаю, чтобы она надолго задержалась на Севере.
— Как и другие, — сказал я.
— Питер тоже чрезвычайно честолюбив. У них много общего… — Он умолк, увидев приближающихся Грэффема и Нору.
Грэффем протянул мне руку.
— Вы, по-моему, знакомы с Норой. А меня зовут Грэффем — на случай, если вы не расслышали.
— Он расслышал, — сказал директор. — Ваш вопрос, Питер, в самом деле произвел на него большое впечатление.
— А на меня произвел большое впечатление его ответ, — сказал Грэффем. — Он настоящий правоверный тори, как я погляжу.
— И коварный притом, — сказал я. — Наиболее опасная разновидность.
— И к тому же — в чем я не сомневаюсь — мучимый жаждой, — дополнил директор. — Давайте перенесем наше совещание в комнату для лекторов.
— Великолепно, — сказал Грэффем. — Знаете, советник Лэмптон, почему я каждое воскресенье посещаю здесь лекции? Директор угощает пивом. И он всегда заканчивает собрание за час до закрытия бара…
И он принялся рассуждать о достоинствах пива в жаркую погоду.
Когда мы шли по длинному крытому переходу в лекторскую, он перевел разговор на существующий в Англии порядок выдачи разрешений и патентов на строительство, а затем довольно ловко — на уорлийский муниципальный проект постройки нового общественного бассейна. Нора говорила мало. Грэффем адресовался только ко мне, но я заметил, что стоило мне подойти поближе к Норе, как он немедленно вклинивался между нами. Один раз он даже просто ухватил меня за лацкан.
— Это же ясно как божий день, — говорил он. — Это столь же очевидно и зримо, как стены этого псевдосредневекового сооружения. Каждый житель Уорли хочет иметь возможность купаться в бассейне…
— Здесь есть река, — сказал я. — Не говоря уже о канале.
— А также тина, водовороты и дохлые собаки, — сказал он. — Вы позволите вашему ребенку купаться в этой реке или в этом канале?
Я постарался отогнать от себя мысль о Барбаре. Все чаще и чаще при одной мысли о том, что ей может грозить какая-нибудь опасность, у меня до боли сжималось сердце от страха.
— Напрасно мы об этом говорим, — сказал я. — Проект строительства бассейна сейчас обсуждается.
— В самом деле? — спросил он.
— Нора может вам подтвердить, — сказал я, придвигаясь к ней ближе. И внезапно в этой убогой казенной комнатенке с дубовыми панелями, почти сплошь увешанными различными объявлениями, на меня повеяло уютом домашнего очага. — Ну, как по-вашему, будет у нас плавательный бассейн. Нора?
Назвать ее по имени доставило мне огромную, почти чувственную радость, и теперь, стоя ближе к ней, я еще отчетливее ощущал запах ее духов, напоминающий аромат ландыша.
— Муниципалитет обсуждает проект, — сказала она. — Но обсудить — это еще не значит осуществить.
— Вы несправедливы, — заметил я. — Речь уже идет о выборе места.
— Да, кино «Палас», — сказала Нора. — Я понимаю, что это было бы замечательно. Расположенное в центре, готовое здание, которое можно использовать в качестве каркаса, а сейчас оно к тому же как бельмо на глазу. Но что, если Эмборо не захочет его продать?
Она, как видно, была неплохо осведомлена. Эмборо, владелец кино «Палас», и в самом деле не желал продавать его муниципалитету.
— Я — это еще не весь уорлийский муниципалитет, — сказал я. — Не могу поручиться вам, что он будет и чего не будет предпринимать. Но если там решат, что лучше, чем кино «Палас», ничего для бассейна не подберешь, тогда можно изыскивать средства и способы приобрести его. Но прошу на меня не ссылаться.
Грэффем захихикал.
— Вы чрезвычайно осторожны в выражениях, советник Лэмптон. Вы имеете в виду принудительную продажу?
Он отхлебнул пива. У него была очень тощая шея, и я мог проследить путь пива. При таком телосложении и цвете лица ему бы не следовало носить красную спортивную рубашку. «Что могла найти в нем Нора?» — ревниво думал я. Мне представилось его землистое, небритое лицо на подушке рядом с Норой. Когда я отвечал ему, мне стоило немалых усилий не дать моему раздражению прорваться наружу.
— Если это будет абсолютно необходимо, — сказал я. — Вернее, если муниципалитет решит, что это абсолютно необходимо. Впрочем, как вы могли заметить, партия, к которой я принадлежу, вовсе не в восторге от этой затеи.
— Ну что ж, увидим, — сказал Грэффем. — Но я готов держать пари…
Нора едва заметно покачала головой, и он оборвал себя на полуслове.
— Нора напоминает мне, — сказал он, — что мы обещали поужинать с Хьюли.
Все объяснилось довольно просто. Хьюли был руководителем лейбористской группы в муниципалитете. Грэффем беседовал с ним, и тот сказал, что постановление о принудительной продаже не пройдет. Хьюли был из тех, кто во всем готов видеть козни консерваторов, и ему казалось, что от его проницательного и острого лейбористского взора ничто не может укрыться. Он не в состоянии был поверить, что наше обещание построить плавательный бассейн может быть чем-нибудь иным, кроме предвыборного трюка, и подхваченный где-то слух его пылкая фантазия превратила в факт.
