Неделя прошла в угнетенном состоянии духа. Было мне грустно из-за моих бестолковых словацких выходных, и, еще больше, из-за болезненной потребности засыпания на просмотре великого фильма.
Внезапно, мне позвонили с проходной общежития, сказать, что меня ищет Кера из Сараева. Вернулся он из Берлина, весь такой в кожаном, позвонил, и говорит:
- Братан, баблоса поднял вообще нереально, возвращаюсь полный по самое нехочу, желаю позвать тебя на ужин, только с одним условием.
- Каким?
- Ты выберешь самый дорогой ресторан!
Когда мы сидели в «Дубоне», самом шикарном ресторане в тех местах, Кера сразу стал показывать мне, чему научился заграницей. Дергал постоянно официантов. Чтобы, как он выразился, приучить их к порядку. Безбородый юнец принес нам коньяку, а Кера сказал:
- Переведи этому папаку, что коньяк подают нагретым. И пусть еще принесет нам жареных кофейных зерен.
Перевел я официанту пожелания Керы на чешский, и подумал, что самовлюбленность нелегко все же переносить, неважно, идет ли речь о венгерском националисте, желающем отделаться от дочки, или о сараевском воре.
- Ну, чего задумался? Расскажи, что ли, че-как?
- Да ничего так, вернулся вот из Братиславы, жениться хочу.
Не знаю, почему я сказал ему, что женюсь. Скорее всего, того чтобы прервать его дурацкие поучения на тему этикета, и, отвлекая внимание Керы на другой предмет, прекратить мучения официанта. Не то, чтобы я такой уж любитель официантов, но и издевательств никогда не выносил. Холодным потом обливаюсь я, когда кто-то родом с Вратника начинает обучать манерам пражанина. Стыдно как-то!
- Женишься? Молодец, значит, на Майе? Правильно, пусть эти черти там со злости бесятся!
- Да какая там Майя, нашел я себе одну венгерочку…
- Э, дальше можешь не рассказывать, знаю, мадьярские телки самые лучшие!
За тем ужином Кера канонически напился, оставлял официантам чаевые по сто марок, и клеился к официанткам, тряся перед их носами пачками денег:
- Э, классно, что у тебя там с венгеркой, только жаль что та красотуля достанется какому-нибудь покоснику. Ну ладно. Как вернусь в Сараево, расскажу всему городу, что женишься на венгерке, пусть эти черти там побесятся, - сказал мне в дупель пьяный вор Кера и утром уехал в Сараево.
Через три дня после его отъезда, мне позвонила Амела Аганович, и спросила:
- Так это правда, что мне сказали?
- А что тебе сказали?
- Ну, это, ты, говорят, женишься?
- Знаешь, Амела, когда-то человек должен жениться, может, лучше я с этим делом разберусь пораньше!
- Да хорош дурить, Майя этого не переживет!
- При чем тут теперь Майя, знаешь, когда я видел-то ее в последний раз?
Уже на следующий день Амела опять мне позвонила и сказала:
- Знаешь, Майя так расстроилась, прямо не поверишь. Ревет как корова, - а я сам напускаю на себя важный вид и цитирую Пиранчела, чей рассказ как раз готовил к постановке:
- Когда женщине нужно лить воду, она проливает ее глазами, пройдет, ерунда все это, - говорю, но все же и начинаю верить, что она меня еще любит, и скрываю чувства, как Дирк Богард в фильме «Слуга»:
- Ну, передавай ей привет, все ж таки нас связывают хорошие воспоминания.
Когда в конце зимы я поехал в Западный Берлин, по делу, купить пластинок, заказанных чехами, которых не пускали через границу, увидел я в метро на западной стороне афишу «Амаркорда». Вышел на улицу, и остановился перед маленьким кинотеатром, в котором показывали великий фильм. Сходить в кино или не ходить. А если опять засну? И не пошел я смотреть Феллини. Чтобы снова не осрамиться.
Покупал я пластинки, в основном, джаз-роковые. Позже, в Праге, продавал их дороже покупной цены, и так пополнял бюджет и копил на съемки студенческого фильма. И в поезде из Берлина в Прагу я непрестанно спрашивал себя, когда же я окажусь, наконец, способен посмотреть великий фильм? Весной наступил конец учебного года, который я завершил с «десяткой», и передо мной было целое лето. Это были лучшие летние каникулы за все время обучения, а самой большой радостью для меня стала предстоящая жизнь дикарем на острове Млет. Там Зоран Билан, Злая Мулабдич и я были настоящими царями. Приезжали из Дубровника пьяными, как опившиеся прокисшего кокосового сока молодые обезьяны. Приезжали мы туда в начале лета, и под самый его конец возвращались обратно в Сараево. Пока ставили в лагере палатку, местный полицейский получил нашу полную поддержку:
- Слышь, отец, - сказал я ему. - Если тебя кто тронет, говори нам сразу, без базара поможем.
Полицейский вначале подумал, что это мы прикалываемся. Что он стал относиться к моему предложению серьезно, стало понятно по тому, как смотрел он на нас, молодых джиннов. Был он единственным на острове полицейским и быстро понял, как может быть ему полезен союз с нами. Начнись проблемы, ему б тут успели накостылять раз сто, пока еще сюда из Дубровника доберется полиция. А так, он пользовался нашей защитой, и никто на этого полицейского и посмотреть криво не смел. А то б имели дело с нами, а это дохлый номер, ясное ж дело!
Когда я проснулся, Злая меня обрадовал:
- Майя твоя приехала на остров.
Охо-хо, подумал я, и сказал:
- А мне-то что за дело.
- Свалилась с велосипеда и поцарапалась, такие красивые ноги ободрала. Иди, ищи по Млету подорожник, он как раз для таких ран!
А я все корчил крутого парня:
- На задницу б ей этот подорожник!
Подождал я, пока Злая отойдет в туалет, тайком выбрался на дорогу и, когда понял, что никто меня не видит, пулей помчался на площадь!
Добрался я до Большого Озера[23] и взял себе кофе. Катер уже отплыл на временный причал, а я увидел Майю, которую, пока она вылезала на берег, поддерживал какой-то тип. Был это сын хозяина, в чьем доме поселились Майя и ее родители... Сразу видно было, обычный далматинский чмошник. Поэтому я постарался унять свой натиск зрелого мужчины.
Много усилий прилагал я, чтобы не выглядеть возбужденным. Не видели мы друг друга полтора года. Было мне страшно, как бы не повторилась та ночь в кафане гостиницы «Белград». Тогда у меня сверкнула идея. Начал я говорить о будущем. В борьбе между человеком и герцеговинцем, вновь возобладал герцеговинец. На этот раз герцеговинец задушевный.
- Тебе нужен серьезный человек, интеллектуал. А самое лучшее сочетание - это интеллектуал и гопник. Если найдешь такого человека, который может предложить тебе только одно, только ум, то это долго не продлится, быстро он тебе надоест, а если только другое, примитивный гопник, который может тебе обеспечить только уверенность, то скоро его простота тебе осточертеет. Убежишь ты.
- Думаешь, мне нужен кто-то вроде Диллинджера, закончившего философский факультет?
- Ну, не совсем, но кто-то вроде.
И мы оба рассмеялись. А я понял, что, вот, похоже, я тоже начал болтать. И еще подумал, что, наверное, человек, когда созревает, непременно начинает больше говорить. Наверное, оттого, что одновременно чему-то учится. Нет больше юноши, мысли которого роятся обрывчато, не знающего, как эти мысли связать. Так что лучше б ему, до созревания, побольше молчать и не рисковать, тогда он покажется умным, не открывая рта. А, в общем, что толку говорить одни разумные вещи. Решил я потвердить свою мысль примерами из обычной жизни.
- Не знаю, слышала ли ты, что Паша сказал своей Цуне? Сказал он: «Лучше б тебе, подруга, выйти за меня, чем за какого-нибудь там студента. Выйдешь за него, и месяца через три потащишь меня в постель. А так тебе будет практичней. Буду тебе и муж и любовник»
Не догадывался я, что вот, я говорю все это, и, тем самым, внушаю Майе, что я и есть тот самый человек, о ком речь, и что такие слова женщины понимают как предложение.
Осенью в кинотеатре «Романия» показывали «Амаркорд». Было золотое время великих режиссеров. Майя восхищенно сообщила мне:
- Знаешь, что сейчас идет «Амаркорд» Феллини, ты его видел?
Что тут скажешь? Правды я сказать не мог никак. Какой студент режиссуры признает, что три раза засыпал на великом фильме? А если сказать, что не видел, так получится еще большой конфуз. Это как если студента-художника спросить, видел ли он Микеланджело, а он ответит: не-а. И вдруг я нашелся:
- Это фильм, который можно смотреть и сто раз.
- Ну, так своди меня посмотреть!
Пришли мы в лучший сараевский кинотеатр. Завес поднялся. Появляются вводные кадры, летит пух, пронизывающий образы Римини; как все же этот Феллини бесподобно выстраивает композицию. Старый волк использует пух, чтоб связать между собой образы Римини. Достоин всякого уважения! Появляется этот бродяга и говорит: «Ла примавера!», а я... гляди-ка, чудо, не засыпаю! Вот какая-то женщина развешивает белье на веревке. Появляется адвокат и говорит в камеру, местные мальчишки кидают камнями в Градиску, а счастью моему нет конца. Смотрел я фильм, держал Майю за руку будто мы в самолете, и восторгался этим фильмом, искренне.
