На «Комсомольце» стояла установка «К-4». Она вырабатывала кислород. Четыре кубометра в час. У нас стояла установка «К-3», и она вырабатывала три куба. Помните, я делал расчет: трех кубов хватает для обеспечения 120 человек из расчета потребления ими двадцати пяти литров кислорода в час в спокойном состоянии.
А теперь вспомним, что по штату на «Комсомольце» было шестьдесят четыре человека, а в поход пошли шестьдесят девять. То есть кислород для всей этой оравы вполне могла дать не установка «К-4», а «К-3», вырабатывающая на один кубометр кислорода меньше.
Когда я спрашивал у начальства, почему на «Комсомолец» поставили установку гораздо большей производительности, мне отвечали, что установки «К-3» устарели, и установки «К-4» гораздо новее, у них и автоматика лучше, да и больше ее, этой самой автоматики.
– Но ведь она тогда будет работать на пониженных параметрах! – сказал я.
– Да! – ответили мне. – Ну и что? Там автоматика не даст ей разогнаться. Дозатор прикроет подачу кислорода в отсек. Вот и все.
Вот и все. Дозатор. Но он же часто залипает, выходит из строя. У нас это было сплошь и рядом. Для получения кислорода в электролизной установке в качестве электролита используется раствор щелочи, едкого калия (КОН), и, несмотря на то что есть фильтры, все равно пары щелочи уносятся в кислородную магистраль и, охлаждаясь, оседают на внутренней поверхности труб, в том числе и в дозаторе, который потом выходит из строя. Надо его снимать и чистить. Надо и всю магистраль от щелочи мыть. Это еще та работа. Вы никогда не мыли магистраль от щелочи? Магистраль заполняется дистиллированной водой, а потом воздухом среднего давления все это поддувается и. на той стороне как плюхнет щелочью! Хорошо, если не в рожу, но чаще – в рожу, потому что не успеваешь отреагировать.
Мы что только не делали, чтоб только у нас не скапливалась щелочь в магистрали.
Ее отложение на внутренней поверхности труб увеличивало путевые сопротивления, а это означало, что автоматика воспринимала это увеличение как дополнительный дозатор и снижало электрическую нагрузку на электролизер. У нас кислорода не хватает, а тут она еще и нагрузку снижает! Мы на своей «азухе» (подводная лодка 667-А проекта) боролись с этим как могли.
А на «Комсомольце» и бороться не надо было. Там кислород просто пер. В носовых отсеках было не меньше 22.5 процентов, не говоря уже о корме. Там вся надежда была на дозатор. А если он все время в отрытом положении? Представьте себе, что у вас кислородная установка работает на пониженных параметрах, потому что то там, то тут у нее закрываются дозаторы по отсекам. Производительность у нее замечательная, но такая производительность нужна только в том случае, если у тебя на борту не один экипаж, а целых два.
Повторимся: не шестьдесят четыре человека, а сто двадцать восемь.
Да и в этом случае четырех кубов кислорода с лихвой хватает, чтоб держать в носовых отсеках по 22.5 процента – и все равно при этом половина дозаторов закрыты. И вдруг у вас в корме один дозатор отрывается навсегда. Это просто праздник для установки «К-4». Она взвывает от счастья. Наконец-то в ее услугах очень нуждаются. Она за сутки в небольшом седьмом отсеке при наличии там всего одного вахтенного забабахает вам тридцать процентов.
Слушайте, ну сделали вы уникальный корабль, молодцы, сделали, ну неужели нельзя было еще немного пострадать и заказать (для уникального корабля) неординарную, уникальную кислородную установку?
Такую, чтоб она не выла от счастья, когда у нее дозатор в корму не закрывается.
Нельзя! Ставим на уникальный корабль то, что есть под руками.
И предупреждаем: экипаж, вы там смотрите не спите, не лежите, ведите наблюдение за дозатором, бегайте в корму и замеряйте все это переносным прибором.
Лучше каждый час или раз в полчаса.
ТАК ЭТО Ж ТАК ЧОКНУТЬСЯ МОЖНО С ВАШЕЙ АВТОМАТИКОЙ, ТАК ВАШУ МАТЬ!!!
Ничего. Не чокнетесь.
* * *
Оказывается, еще за пятнадцать минут до объявления аварийной тревоги происходили несанкционированные провалы напряжения в сети 220 вольт 400 герц. И еще: мичмана Колотилина послали подать ЛОХ в седьмой отсек в 11.03, а аварийную тревогу объявили в 11.06. То есть еще до объявления тревоги центральный пост знал, что в седьмом пожар.
Вот это да!
Есть у нас такой документ, как руководство по борьбе за живучесть (РБЖ-ПЛ-82), так вот в нем, как и во всех предыдущих РБЖ, написано, что аварийная тревога подается вахтенным в отсеке или первым заметившим что-то неладное, будь то пожар, вода, дым, гарь или просто посторонний запах. Запахло чем-то в отсеке – ори: «Аварийная тревога! Пожар в таком-то отсеке!» – и пусть ничего там нет, пусть просто сорвало холодильную машину и подгорает резина на двухходовых клапанах, все равно объявивший пусть даже ложную тревогу поощрялся. Никто ему ни слова не говорил, а старпом перед строем вахты рассказывал, что именно так и надо действовать:
– Пусть лучше будет сто ложных тревог, чем мы провороним одну натуральную!
Вот такое было отношение. И все бегали по тревоге, как белки по веткам и как гиббоны по лианам – в трусах, без трусов, прямо с койки.
У нас командир прибегал в центральный в неглиже – ничего страшного, потом, после тревоги, он говорил:
– Пойду штаны надену!
А вахтенные отсеков были отработаны на любой шорох, не говоря уже о повышении кислорода до такой величины, что шкалы прибора в тридцать процентов не хватает. Да они бы у меня умерли от ужаса двадцать раз подряд.
Они – простые матросы – подняли бы и поставили на уши весь центральный. Отработаны были на крик «Аварийная тревога!», как механизмы. И им все равно, кто там был в центральном посту: командир или сам Господь Бог, а все потому, что каждый вахтенный знал, что по РБЖ ОН ГЛАВНЫЙ В ОТСЕКЕ ВО ВРЕМЯ НЕСЕНИЯ ВАХТЫ!
ОН! ОН! ОН!
И на него вся надежда.
И его задача: предупредить об опасности. Все! Другие задачи на втором плане.
Сколько раз меня поднимали среди ночи и отправляли в отсек: «Начхиму определить источник постороннего запаха в первом!» – и я шел в первый, во второй, в третий. Я шел в любой отсек и там находил источник постороннего запаха. Чаще всего пахло перегретой изоляцией в какой-нибудь станции.
Я заходил в отсек множество раз, затаивая дыхание.
Я проходил весь отсек, останавливаясь перед каким-либо электрощитом или прибором, и тщательно его обнюхивал.
Потом я выходил из этого отсека в соседний, прочищал там свои легкие, опять затаивал дыхание и опять шел в отсек, но уже к другому прибору.
Человеческий нос – удивительный инструмент. Опасность обостряет его так, что ты можешь поспорить с собакой. Я всегда находил тот щит или ту станцию, которая, перегреваясь, готова была выйти из строя.
* * *
– Центральный! – докладывал я из отсека, – я нашел! Мне нужен сюда старшина команды акустиков!
И немедленно этот старшина команды вызывался в первый отсек, где я указывал ему на станцию: «Здесь!» – после этого он находил и менял то самое реле, которое еще чуть-чуть, и готово было полыхнуть.
И ни у кого – ни улыбки, ни усмешки насчет того, что я на карачках ползаю по всему отсеку и просто нюхаю воздух.
* * *
И почему ГКП принял решение всплывать после объявления аварийной тревоги на глубину 50 метров? Почему именно 50? Почему не 60 и не 40? В РБЖ вообще сказано, что, если ты не знаешь, что там творится в этом несчастном аварийном отсеке, – смело всплывай в надводное положение, только в надводное положение и ни в какое другое.
* * *
Пожар на «Комсомольце» был такой силы, что вокруг его кормы кипела забортная вода.
Дело усугубилось еще и тем, что от высокой температуры арматура воздуха высокого давления (ВВД) потеряла герметичность, и в аварийные отсеки все время поступал свежий воздух.
Почему же она потеряла герметичность?
Есть такие клапаны ВВД, а в них есть такие полиамидные прокладки. Так вот, от высокой температуры они, скорее всего, не то чтобы расплавились, они просто испарились. Ну, может быть, надо ставить другие прокладки, не способные расплавляться и испаряться? Конечно надо, а еще хорошо бы с началом пожара отключить от системы ВВД поврежденные трубопроводы и даже стравить за борт запас воздуха из баллонов, подключенных к аварийному участку.
Поступление ВВД в аварийные отсеки было обнаружено через пятнадцать минут после начала пожара, и еще почти сорок минут в горящие отсеки шел воздух. Только в 12.00 с ГКП приказали закрыть клапаны носовых баллонов ВВД, и только после этого пожар начал затухать.
И еще: клапаны-то закрыли, но три трубопровода, по которым шел воздух, не перекрыли, и по ним из аварийных отсеков потом пришел угарный газ. Люди в пятом, третьем и во втором отсеках подключались к специальной общекорабельной системе защиты органов дыхания под названием СДС (стационарная дыхательная система) со шланговыми дыхательными аппаратами (ШДА), и… по трубопроводам вместо чистого воздуха к ним пришла смерть.
