Я проснулся в лодке уже при свете дня, связанный по рукам и ногам, снизу мне были видны лица Глэдис и остальных, спокойные, усталые после свадьбы и родов, – женщины в самом полном смысле слова; наверно, они связали меня и перенесли, а я даже не очнулся, остальные лодки стояли вплотную к нашей, меня приподняли, так что я как бы полулежал, мне пришло в голову, что я похож на тотем среди племени каких-то дикарей, на священный символ, который собираются принести в жертву, все словно воды в рот набрали и только смотрели на меня, я попытался улыбнуться, пошутить: что происходит, девочки, праздник на сегодня отменяется? Дебилка и ее подружки вытаращили глаза и стали еще больше похожи на слабоумных, мне страшно хотелось есть, и еще болело в правом боку, в районе печени, не будь этой пронзительной боли, моя жизнь показалась бы мне в тот момент чем-то внешним и абстрактным, как фильм или картина, которую мне дозволено было созерцать сквозь фильтр доброжелательного спокойствия.
Аауаауаааааааааааааааааааааааааааааааааа.
Глэдис затянула первой, ее примеру сразу же последовало все стадо, от этого крика, или, вернее, воя меня объял черный ужас, ааааааааааааа аааааааааааааоооооооооооо, звук, словно электрический ток, пронзал потайные нервы моей души, тек через нервную жидкость, орошавшую мои жизненные центры, проклятие распространялось по мне, разрывая в клочья миллиарды клеток, уменьшая меня в размерах… а-а-а-ааааааа прекрати, заорал я Глэдис, скажи им, чтобы они прекратили, но на фоне неба возникли силуэты птиц, громадных хищных птиц, орлов, они ринулись на нас, клекоча в унисон с безумными, и с адским грохотом обрушились на лодки и на меня.
Иона
Что ты видел?
Пантей
И в небе вокруг, и на земле внизу толпились образы человеческой смерти, все они были ужасны, все творения рук человеческих, а некоторые, казалось, и творения его сердца, ибо людей медленно убивали суровыми взорами и улыбками: и вокруг бродили иные видения, слишком ненавистные, чтобы можно было рассказать о них и остаться в живых.
Фурия
Те, кто из любви к человеку терпят жестокие страдания, и презрение, и оковы, всего лишь умножают великие муки, уготованные им самим и ему.
И пока в воздухе раскатывалась оглушительная вспышка, как в кульминационный момент какого-нибудь фильма ужасов, я внезапно осознал, кто я такой: на сей раз сомнений не оставалось, на самом деле я был не Бог, не Зевс, и все же существо божественное, Прометей, тот, кто из альтруизма подарил людям огонь.
Первая фурия Разорвите завесу!
Вторая фурия Она разорвана.
Головной орел атаковал меня, выставив клюв, кожа у меня на животе лопнула от удара, стальное лезвие безжалостно пропороло ее насквозь, девицы позади хихикали и пели, вне себя от счастья.
Сарацин набрался сил
Гроб Господень захватил
Турки, знать они сильны
Наши все побеждены
Понаделали в штаны,
мне казалось, через незримое, через вечные горы, доносится до меня приговор, я прикую тебя к скале, и каждый день орел будет клевать твою печень, но вскоре его вытеснил голос Змея: пошли их подальше, скажи им, что они круглые идиоты, все, что ты ощущаешь, не реальность, этого не существует, пошли их всех, пускай утрутся, и я дам тебе бессмертие.
Мир взорвался, распался на бесконечное множество измерений, в одном мои окровавленные внутренности путались под ногами гарпий, а в другом мне явился дух, обитавший во мне, я был цел, невредим и бодр, я внимал его советам, все силы, управлявшие Вселенной, сливались в безупречно ровную линию и исчезали, и обличье и форма вещей утратили смысл. Море, вдруг завопила Бабетта, везде море; я сидел лицом к корме, в горло орлу воткнулась стрела, – должно быть, Зевс сжалился надо мной; развяжи меня, умолял я Глэдис, развяжи меня, пожалуйста; море, стонали девицы, везде море; орел слабо пошевелил крыльями и свалился в реку, ловите канат, говорили какие-то люди, мне их не было видно, ловите канат, а то вас снесет течением.
Девицы визжали как сто тысяч чертей, Глэдис, разинув рот, растерянно глядела на берег, я ничего не видел, но, судя по ее убитому виду, там происходило что-то по меньшей мере ужасное, нас зацепили крюками и подтянули к берегу, в суматохе соседняя лодка перевернулась, и несчастные пассажирки оказались в реке, я почувствовал, как кто-то перерезает мои путы, меня схватили и вытолкнули на берег, под ногами была земля, я спасен.
– Я его держу, – рыкнул у меня над ухом какой-то толстяк, – помоги, он здоровенный.
Я успел бросить взгляд на устье реки, океан покрывал все, плоское серое море простиралось до горизонта; это Анжер, хохотнув, сказал толстяк, узнаёшь Анжер? земле крышка, мы все передохнем после первого прилива, чего суетиться, так и так нам каюк.
Они заперли меня на чердаке, довольно далеко от теперешнего побережья, где прежде, наверное, были поля, или виноградники, краснорожие мужланы, воняющие перегаром, с огромными мозолистыми ручищами, у меня все предплечья были в синяках, крестьяне, тупые и решительные, я не успел даже возразить или возмутиться. Девицы исчезли, у некоторых нападавших были охотничьи ружья, и никто из них явно не собирался шутить.
– Я голоден, – взмолился я, пока они не заперли дверь, – я голоден, я два дня не ел.
Но в ответ один из скотов лишь заржал – лапу соси, другой закуси, ха-ха.
Комната была темная, крыша дырявая, деревянные стропила покрыты пылью, паутиной и клочьями соломы, да, скорее всего, реальность, от начала до конца, не более чем обман зрения, скрывающий тайное, незримое измерение, заведомый ребус, где нужно разгадывать букву за буквой, а мир, безусловно, странная штука, ну и что, все равно если я в самое ближайшее время не поем, то умру от истощения. Нет, повторил Змей и материализовался напротив меня, его можно было потрогать.
Нет, конечно нет, ты просил у меня бессмертия, и ты его получил. Я видел перед собой нечто вроде крокодила, или человека-змеи, какую-то подвижную, изменчивую форму, она излучала почти ликующую ауру, и во мне крепло нелепое ощущение, что я заключил договор с дьяволом и теперь стану непобедимым, это чувство прекрасно встраивалось в мою прометеевскую судьбу, в мои долгие, мучительные борения с Зевсом и всей той несусветной чепухой, что, как наваждение, преследовала меня с самого начала этого кошмарного сна, я заключил договор с дьяволом и теперь спасен, со мной ничего не может случиться. Дверь внезапно распахнулась, один из амбалов рявкнул: пошевеливайся, попутно влепив мне затрещину, веди себя смирно, падаль, и не вздумай смыться, мы с тебя глаз не спускаем.
Они все собрались в комнате внизу, кучка проспиртованных подонков, мне велели подождать в углу, пока посередине насиловали Глэдис и еще одну девицу, из лучших, дебилок не было ни одной, насиловали или трахали, трудно сказать, были они согласны или нет, – так или иначе, в данном контексте это не имело никакого значения, быдло веселилось от души, втыкая им все что только можно, под конец один тощий малый с хитрой рожей вогнал Глэдис сзади ствол ружья, прочие разразились хохотом, смейтесь, смейтесь, Сатана взирает на вас со своего престола и радуется; бедняжка безжизненно обмякла на полу, и этот идиот разрядил в нее свой дробовик, кровь и дерьмо брызнули во все стороны.
– Ну и баран ты, Альбер, кто теперь должен за тобой убирать?
Но все равно зрелище это привело их в восторг: гляди, ей жопу вообще оторвало, другая несчастная сидела рядом и билась в конвульсиях, у нее, должно быть, случился приступ эпилепсии или чего-то еще вроде этого, женщина, раньше я не заметил ее, пнула эпилептичку ногой со словами, пусть проглотит свой блядский язык, и задрала юбку, чтобы помочиться на содрогающееся тело, так делали юнцы, что изнасиловали нашу соседку, в Париже, когда в городе хозяйничали шайки; с тех пор прошли годы, это было так давно, – наверное, мы опять превращаемся в зверей, бессмысленных зверей, и вдобавок злых: насри на нее, Мишель, насри на нее, тогда успокоится, – от Парижа мои мысли перенеслись к Марианне, к нашей уютной жизни, к тем проблемам, что вставали тогда перед нами, разве это были проблемы, мне бы растрогаться от этого воспоминания, а я оставался холоден как лед; что это с тобой, Мишель, у тебя что, запор? ха-ха, вонь нечистот разносилась по комнате, и меня уже ничто не могло взволновать.
Гха-га-ла, девица хрипела почти комично, она действительно подавилась языком, гха-га-ла, один из негодяев предложил, чтобы с трупами разобрался я, заставь его прибраться, раз уж мы заполучили раба, так пускай работает; женщина, пытавшаяся испражниться на эпилептичку, бурно поддержала, еще бы, чего ж не попользоваться, по обе стороны от меня встало, загородив мужичье, множество человекоподобных существ, полуаллигаторы, полупсы, могучие, как исполины. Завяжи ему глаза, Ролан, поиграем в жмурки, прежде чем приставить его к делу; тот же скот, что и вначале, уже тянул к моей голове руку с платком, и мои незримые товарищи подпустили его: иди сюда, зайчик, не бойся, поиграй с папочкой в жмурки.
