Барроу обвиняет колонистов, которых неправильно называет крестьянством, в жестоком обращении со своими животными. Он приводит пример, рассказывая, как фермер разжег костер под упряжкой усталых волов2. Барроу — жертва многих восторгов и предрассудков европейского Просвещения. Он прибыл на мыс Доброй Надежды, дабы увидеть то, что ему хотелось увидеть: благородные дикари, ленивое, жестокое голландское крестьянство, бесплодная миссия цивилизации. Он дал свои рекомендации и отбыл: с Китаем покончено, с Африкой покончено, кто следующий? Но Барроу мертв, а его крестьянство живо. В любом случае Кутзее, смирный человек, который не разыгрывал из себя Бога, вряд ли мучил своих животных. (В этом контексте я не могу не процитировать самого известного из британских миссионеров, Джона Филипа, слова которого очень ярко свидетельствуют об участии его коллег в осуществлении имперской миссии: «В то время как наши миссионеры повсюду сеют семена цивилизации, социальный порядок и счастье, они с помощью самых безупречных мер расширяют британское влияние, сферу британских интересов и Британскую империю. Где бы ни водрузил миссионер свой штандарт среди племени дикарей, их предрассудки перед колониальным правительством исчезают, а их зависимость от колонии возрастает из-за создания искусственных потребностей»3. Да, дикарь должен прикрыть свою наготу и возделывать землю, потому что Манчестер экспортирует хлопчатобумажные ткани, а Бирмингем — лемеха. Мы тщетно будем искать в британском экспортере такие добродетели, как смирение, уважение и прилежание. В этой жизни, сказал Цвингли, именно работник ближе всех стоит к Богу.)
Как я уже отметил, Кутзее знали в Замке и ему там доверяли. Отсюда его право на землю, отсюда также его разрешение на охоту за пределами границы колонии. Потому что, хотя в колонии было все еще полно диких зверей, более крупных животных, например слонов и гиппопотамов, истребляли с такой энергией, что они удалились в дикую местность севера. Поэтому торговля слоновой костью зависела от бартера и от охотничьих экспедиций, представлявших немалую опасность: у Берчелла мы читаем о том, как охотника, некоего Карела Кригера, затоптал разъяренный бык, в то время когда количество белых взрослых мужчин составляло 5546 человек (по переписи 1798 года)4. Кригер — гораздо большая потеря, в пропорциональном отношении, нежели один из тысяч незаконнорожденных — рожденных рабынями от диких прародителей шотландцев, которых рабовладельцы держали для развода5. Сделав паузу, мы можем бросить взгляд сожаления на трусливую политику Компании относительно белой колонизации, опечалиться и изумиться малому приросту населения Нидерландов в XVIII веке (леность? самоуспокоенность?) и издать возглас восхищения Соединенными Штатами, у которых в тот же период белое население возрастало в геометрической прогрессии, а прирост местного населения так эффективно сдерживался, что к 1870 году индейцев стало меньше, чем когда бы то ни было. В ранней колонии Мыса каждый был незаменим. Однако в 1802 году единственный сын Кутзее был убит его рабами, и из всей семьи пощадили лишь его жену6.
Остается надеяться, что она снова вышла замуж.
14 июля 1760 года, в середине зимы, Кутзее отправился в свою северную экспедицию. Он взял с собой шесть слуг-готтентотов и двадцать четыре вола (две упряжки) для своего фургона. Путешествуя ночью, чтобы днем скот мог пастись, переходами по двенадцать часов, он следовал по маршруту экспедиции Ван дер Стела 1685 года. Он медленно продвигался в краю странных пирамидальных холмов из песчаника и песчаных равнин, где колеса увязали по самую ось. Источенные ветром и дождем, холмы представляли собой причудливое и меланхоличное зрелище. Ушло три дня на то, чтобы пересечь песчаную долину Верлорен-Валлей. Путешественники питались овцами, которых забивали (овцы Мыса с толстыми хвостами), и тем, что удавалось подстрелить, — скажем, южноафриканскую газель, живущую стадами. Готтентоты Кутзее не отказывались от своих прежних гастрономических привычек. Они вырезали куски мяса из мертвых животных и нарезали их спиралевидными полосками — это походило на то, как чистят яблоко, если шкурку срезают по спирали. Они зарывали эти полоски в золу костра и ели полусырыми. К счастью, другая привычка исчезла — возможно, она имела религиозное происхождение, хотя трудно сказать, что именно у готтентотов можно назвать религией. Этот обычай заключался в следующем: овце перерезали горло и распарывали брюхо, кровь стекала во внутренности, эту смесь размешивали палкой и с энтузиазмом выпивали, что считалось полезным для духа. Когда мы размышляем о подобной практике, то можем с благодарностью отметить, что при общении европейцев с готтентотами культурное влияние оказывалось исключительно первыми на последних. В дальнейшем нам еще представится случай покритиковать и другие обычаи готтентотов — когда можно будет в большей мере прочувствовать силу моей аргументации.
(«„…Атен татен, атен татен, — пели туземцы мыса Доброй Надежды морякам «Харлема», потерпевшим кораблекрушение, — атен татен, атен татен", — и пританцовывали»7. Отсюда название «готтентот».)
18 июля Кутзее переправился через реку Олифантс на широте 31°51′. Это не пересыхающая река с сильным течением, и одного из ослабевших волов унесло. Через десять лет после пребывания там Кутзее берега этой реки будут заселены фермерами, выращивающими рис. Хотя Кутзее уже находился на земле бушменов, он пока что не встретил ни одного. Он повернул на северо-восток, чтобы обойти прибрежную пустыню. Со всеми волами в упряжках он перебрался через горы Нардув. Время разъело эти горы, и в них образовались причудливые пещеры, арки и колоннады. Сверху за отрядом с подозрением наблюдали глаза — глаза бушменов, лежавших высоко на выступах, с маленьким луком в левой руке, из колчана у бедра торчали под утлом по 70–80 коротких стрел. У таких бушменов были все основания держаться на почтительном расстоянии от ружей колонистов. Поскольку они вели жизнь охотников, также собиравших съедобные коренья и ягоды, то их сильно встревожило уменьшение популяции антилоп, и они стеши подкрадываться к границам поселения, выжидая случая совершить набег на какого-нибудь фермера и увести его скот. С похищенными животными обходились варварски. Бушмены разделяли с эскимосами отвратительную веру, будто животные существуют на земле не только для того, чтобы давать пищу человеку, но и чтобы удовлетворять его самые извращенные аппетиты. Из тела живого раненого животного тупым каменным ножом вырезалось то место, куда попала стрела. У краденого вола отрубали ногу и пожирали ее на глазах у агонизирующего животного. А если фермер начинал преследовать воров и возникало опасение, что он может их схватить, его скоту безжалостно перерезали сухожилия и бросали его. Чтобы защитить себя от подобных набегов, фермеры начали организовывать так называемые «командос» — отряды, целью которых было создание нейтральной зоны между своими фермами и дикой местностью, где обитали бушмены. Поскольку не хватало людей, чтобы охранять эту зону, им поневоле пришлось прибегнуть к террору. Горе тому бушмену, которого видели на границах колонии. Как бы быстроног он ни был, как бы искусно ни владел луком, вскоре он узнавал на своей шкуре, что такое ружья всадников командос. Отходящий все дальше на север под этим упорным давлением (и все дальше на запад от вторгшихся банту), он нашел самое надежное прибежище в колючих кустарниках Калахари, где и по сей день ведет образ жизни своих предков.
Однако не забывайте о том, что политика террора не применялась огульно. В то время как взрослые бушмены мужского пола оказались непригодными для полевых работ, их дети, мальчики, обычно были более податливы. Поскольку у них было прямо-таки сверхъестественное понимание велда, они становились великолепными пастухами. А вдовы и дети женского пола оказались достаточно понятливыми, чтобы выполнять работу по дому. Таким образом, экспедиции командос вовсе не приводили к геноциду. Даже некоторые взрослые мужчины выживали в рабстве. Вильхельм Блек, известный специалист в области языков бушменов, получил основные сведения от двух стариков, трудившихся в оковах на моле Кейптауна.
Перебравшись через горы Нардув, Кутзее увидел крутую насыпь Ондер-Боккевелд, которую обошел. Теперь почва стала грубой и каменистой. В 1760 году дожди начались поздно, и отряд укрывался, как мог, от внезапных гроз с градом размером с голубиное яйцо (диаметром 14 миллиметров). Испуганные волы жались друг к другу, а люди прятались за фургоном, куря и ругаясь. Табак выращивали в районе Пикветберга, но только не на ферме Кутзее. Хорошо известно, что с помощью табака и бренди загубили культуру готтентотов. На эти предметы роскоши у готтентотов выменивали их крупный рогатый скот и овец, сами же готтентоты становились ворами, бродягами и нищими. Ничто не могло вывести их из оцепенения, вызванного табаком, — даже голод. Они целый день лежали возле своих хижин, поворачиваясь к солнцу, когда было холодно, и укрываясь в тени, когда было жарко. Их лень была столь велика, что они, вместо того чтобы поохотиться и утолить голод, предпочитали погрузиться в сон или играть заунывные мелодии на gowra — инструменте, представляющем определенный интерес (его я опишу позже). Наркотический эффект табака был хорошо известен готтентотам, и они забавлялись, отравляя змей никотином из своих трубок.
