Вильма разглядывала вытаращив глаза каждую мелочь домашней обстановки, расспрашивала, что откуда и почем, и совсем позабыла, зачем она пришла. Альба самодовольно давала подруге пояснения.
У двери в комнату Тора Альба замялась:
— Я не вхожу туда с тех пор, как его не стало.
Зная, что Магнус прибирал комнату, она боялась увидеть результат; в любом случае она будет страдать: если сохранился обычный кавардак, она войдет в скорбный мавзолей; если же Магнус навел там порядок и стер следы жизни подростка, она потеряет Тора еще раз.
— Странно, — сказала Вильма, — я все время ношу с собой какие-то дочкины вещи. Смотри, вот ее дневник. А ты что, так и будешь жить рядом с запертой комнатой?
Альба вспомнила о «Синей Бороде», сказке Перро, которую когда-то иллюстрировала; в ней молодая супруга не может вынести того, что муж запрещает ей войти в тайную комнату, и едва избегает смерти, жаждая узнать истину.
— Пока что да.
Понимая, что настаивать не следует, Вильма заинтересовалась старым массивным ключом, висевшим на крюке в коридоре.
— Что это?
Возвращаясь в гостиную, Альба с удовольствием рассказала ей про хижину, дом своего детства, на юге, неподалеку от Эйяфьоля.
Раздался неожиданный шум: Магнус вернулся раньше обычного. Они обе встали, краснея, будто застигнутые на месте преступления.
— Привет, котенок.
Альба стояла неподвижно.
— Может, ты меня представишь? — с легким раздражением подсказал Магнус.
Альба помотала головой, чтобы стряхнуть оцепенение:
— Магнус, это Вильма, моя новая подруга.
Магнус заинтригованно посмотрел на хрупкую Вильму, в его взгляде сквозило легкое беспокойство, поскольку он не привык, что дикарка Альба, привязанная к сестре и племяннику, приводила в дом «новых друзей».
А Вильма улыбнулась во весь рот, кокетливо взбила волосы, соблазнительно качнула бедрами. Эти телодвижения так поразили Альбу, что она просто не поверила своим глазам, решив, что ей померещилось.
— Я провожу тебя, Вильма.
— Рад был познакомиться, — буркнул Магнус, направляясь в ванную.
Пока они спускались вниз, Вильма снова превратилась в скорбящую безутешную мать, знакомую Альбе с первой встречи в кафе «Две русалки».
Альба тотчас успокоилась: в конце концов, у нее с Вильмой столько общих точек и вполне нормально, что их привлекает один и тот же тип мужчин.
Наблюдая за удаляющейся фигуркой на фоне серого снега, Альба подумала, что, хотя она и делится с Вильмой своей болью, она никогда не рассказывала о Йонасе и о своем подозрении, что крестник присвоил сердце ее сына.
Вернувшись, она попросила Магнуса:
— Пожалуйста, ни о чем не спрашивай.
— Жаль, — вздохнул он. — Мне хотелось бы знать, где же ты подцепила эту рыженькую мышку.
В другой раз она нашла бы повод для ссоры — какие могут быть шутки после смерти Тора. Но сегодня ирония Магнуса сошла ему с рук, потому что вполне устраивала Альбу.
Утром к ним пришла Катрина. Положила на стол пакет печенья с цукатами, чтобы оправдать свое вторжение, взялась приготовить завтрак, послала обеспокоенную гримаску Магнусу, причиндалы которого, несмотря на расслабленную позу хозяина, самонадеянно вспучивали трусы, и наконец обратилась к Альбе:
— Сестра, я хочу попросить тебя об услуге.
Катрина произнесла эту фразу так, что прозвучало «я хочу дать тебе задание».
— Йонаса завтра выписывают из больницы, а мне как раз лететь в Женеву. Общее собрание. Проблемы мировой стратегии, сотрудничество Красного Креста с Красным Полумесяцем и тэ дэ. О том, чтобы отменить поездку, не может быть и речи: я там председательствую. Тебе придется устроить Йонаса дома и позаботиться о нем. Ну хорошо, я договорюсь с Лив, она займется покупкой продуктов и готовкой. Вдвоем вы справитесь. Лив согласна. Ну как?
Как обычно, лицом к лицу со старшей сестрой Альба цепенела: Катрина безапелляционно ставила ее перед свершившимся фактом и считала себя единственным человеком на свете, который вправе уклоняться от выполнения семейных обязательств; притом она ставила на одну доску повиновение Лив, наемной домработницы, и покладистость сестры.
— А у меня есть выбор? — буркнула Альба, прихлебывая чай.
Вот уже сорок лет это была ее манера говорить «да» старшей сестре.
По пути к кардиологическому отделению Альба со страхом думала о встрече с племянником. Будет ли он настаивать на объяснении и как она оправдает то, что избегала встречи с ним? Поймут ли они друг друга? Удастся ли ей рассеять его огорчение, раздражение, обиду? Она так изменилась после гибели Тора. А Йонас возмужал после перенесенной операции. Встретятся двое незнакомых людей, которым придется делать вид, что они старые друзья.
Но стоило ей перешагнуть порог палаты, случилось чудо: их затопил благодатный свет, всегда озарявший их встречи. Они обнялись и стали шутить, смеяться и болтать, опьяненные радостью.
Йонас не заговаривал ни о каких событиях последних недель, и их свидание оказалось простым, теплым и нежным. Переполненный счастьем быть рядом с любимой тетушкой, Йонас скороговоркой выпаливал вопросы и ответы, говорливый и лучезарный. Альбе же казалось, что она окунулась в прошлое, когда она наслаждалась общением с крестником; на нее даже нашло минутное помрачение: увлекшись забавными рассуждениями племянника, она подумала, что вернется домой и увидит угрюмого Тора, прилипшего к монитору.
Медики готовили Йонаса к отправке домой; он, как и следовало ожидать, очаровал весь медперсонал. «Приходи нас проведать, даже если будешь в полном порядке», — повторяли они. Альба гордилась тем, что приходится тетушкой такому обаятельному мальчишке.
Она осторожно довезла его до дому, который был в получасе езды от Рейкьявика. Йонас чувствовал себя как узник, выпущенный на свободу, он упивался светом, красками, малейшими изменениями в природе, происшедшими после его помещения в больницу. Зима уже отступала, но весна медлила. Время от времени резкие порывы ветра взметали вихри снега.
Они благополучно добрались до дому, и их встретил завтрак, приготовленный Лив: сушеная рыба и ржаные лепешки. Йонас, утомленный волнением и дорогой, забрался с тарелкой на диван и включил телевизор.
На экране показалось извержение над ледником, затем гигантский столб дыма поднялся к небу. Йонас завороженно смотрел, подперев голову руками. Вулкан Эйяфьоль, немного передохнув, опять принялся за свое. Первое извержение не нанесло большого ущерба — не было ни жертв, ни серьезных разрушений, — зато второе крушило дороги, фермы и телефонные кабели.
Йонас и Альба невольно забеспокоились о хижине, но вереница кадров увлекла их воображение вперед, и они отдались гипнозу демиургических сил Земли.
Со вчерашнего дня Природа крутила кино, куда более зрелищное, ужасное и мастерски сделанное, чем лучшие голливудские фильмы катастроф с их спецэффектами.
Вскрылся ледник, потом началось извержение, и жар магмы растопил глубокие слои льда. Стала прибывать вода, запертая скалами и придавленная ледяной шапкой. Давление продолжало нарастать, шапка разрушилась, и огромные массы жидкости вырвались наружу. Выбросы жидкости устремлялись вверх, вперемешку с обломками пород, камнями, газом. Более тяжелые фрагменты и частицы оседали в ближнем радиусе, осыпая щебнем окрестности кратера, а облако пыли поднялось на несколько километров. Над кратером то и дело, сухо потрескивая, вспыхивали молнии.
— Ты заметила, Альба, каждый раз, когда у нас с тобой происходит что-то важное, Эйяфьоль дает о себе знать: он плевался, когда мы с тобой расстались, а теперь извержением отмечает нашу встречу. Между нами действуют космические силы.
Альба ответила ему улыбкой.
И день потек своим чередом. Чтобы избежать отторжения трансплантата, врачи применили препараты, подавляющие иммунитет; поэтому Йонасу надо было особенно беречься от микробов, вирусов и бактерий.
Альба и Йонас вернулись к прежним занятиям: перекидывались в карты, играли на пианино в четыре руки, читали бок о бок и смотрели фильмы.
— А ты сейчас не рисуешь, крестная?
Она мотнула головой. Рисовать означало открывать душу, а на душе было муторно, и Альба предпочитала держать ее взаперти. С Альбой произошла странная история: она разделилась надвое. Но две Альбы, поверхностная и глубинная, мирно уживалась. Снаружи была добрая тетушка, она весело щебетала с любимым племянником, приветливая и уравновешенная; внутри обитала женщина холерического темперамента, которая с подозрением смотрела на подростка, искала подвоха в его простейших фразах, улавливала коварство в незначащих словечках, тщательно готовилась взять реванш и подстерегала час возмездия: как только подтвердится, что он украл сердце Тора, что ради него убили ее сына, она отомстит.
