Илья почувствовал такую тоску по выпивке, какой еще не было. Ведь раньше он пошел бы по друзьям, по домам, по соседям – рассказывать о волкозайце, которого поймал и приручил Петр, и ему везде наливали бы, потому что если это не повод выпить, то что тогда повод? Он мог бы неделю пить задарма за этот рассказ! А теперь – насухую отдавать людям новость?
И все же пошел рассказывать – друзьям и соседям, из дома в дом.
На другой день, благо воскресенье, чуть не весь Полынск собрался у дома Петра. Просили и требовали показать животное, изнемогая от любопытства.
Понимая, что от них не отобьешься, Петр на руках вынес волкозайца, пугливо прядающего ушами.
Много было вопросов, восклицаний, удивления.
Насытились зрелищем, ушли.
Потом Петра навестил бывший его одноклассник, а теперь сотрудник городской газеты Костя Сергеев.
– Ух ты, зверюга! – потрепал он волкозайца за уши. Тот позволил ему это, но тотчас отошел, чтобы хозяева не подумали, что он доверяет каждому постороннему так же, как им.
Сергеев навел на него фотоаппарат, щелкнул пару раз.
– Напечатать хочешь? – спросил Петр.
– Почему бы и нет?
– Валяй, конечно, – сказал Петр, хоть и предчувствовал, что из этого не выйдет ничего хорошего.
Редактор городской газеты не захотел публиковать материал Сергеева. Почему это, почему, почему? – кричал смелый Сергеев. – Опять скажете: аполитичность? Или скажете: непроверенные факты? Или скажете: чертовщина? (Редактор не допускал сведений о мистических событиях, аномальных явлениях, астрологических прогнозов и тому подобного; возможно, поэтому это была единственная во всей стране газета, где ни разу не появилось сообщений о лохнесском динозавре, летающих тарелках и полтергейстах.)
– Именно чертовщина! Этого волкозайца вон некоторые связывают с ухудшением экологии в наших местах, зачем же людей будоражить?
– Да они все его видели уже!
– Пускай видели. А будоражить зачем? Официально в печати зачем подтверждать? Далее, – диктовал редактор свою волю, – старухи несут чушь, что волкозайцы и другие уроды животного мира и людей появляются перед концом света. Мы что ж, поддерживать будем это мнение?
– Ну, вы даете! – развел руками Сергеев, удивленный столь неожиданным аргументом редактора.
И послал статью с фотографией в областную газету. Воспользовавшись случаем, написал не только про волкозайца, но и про совпадение этого факта с тем, что нашедший его Петр Кудерьянов (он же Салабонов, он же – выступавший в Сарайске под псевдонимом Иванов) обладает исключительными способностями гипнотизера и лечителя. Знай наших! – была подспудная мысль патриота Сергеева.
После этого и началось.
Узнав из газеты о месте жительства Петра, вдруг приехала из Сарайска Нина-буфетчица.
Приехала Лидия из ППО с сыном Володькой.
Приехала Люсьен, вернувшаяся в Сарайск после того, как разочаровалась в Иммануиле: в ответ на слова о готовности служить он поволок ее в постель и такое вытворял, что к ней вернулась болезнь, от которой ее вылечил Петр.
Остановились они в гостинице и по случайности пришли к Петру одновременно.
Маша всех приветила, угостила чаем, даже ушла, чтобы не мешать разговору. Но разговор не клеился.
– Вот что, женщины! – решительно сказала Нина. – У нас у каждой свое дело. Давайте-ка по очереди.
И они говорили по очереди: одна говорит, другие ждут на крыльце.
– Давай вместе жить, – сказала Нина. – Водичкой торговать будем, разбогатеем. А не хочешь, не будем торговать. Понравился ты мне. Не могу я забыть тебя. Иисус ты или нет, это твое дело, а хочу я тебя, милый ты мой.
– Нет, – сказал Петр.
– Вернись ко мне, – сказала Лидия. – Володька тоскует. Мать сохнет. Я сама без тебя жить не могу. Чем я хуже их? Я объективно вижу, что я лучше их грудью, задом и общей фигурой, не говоря о характере. Вернись, Петя. Грабиловские одолели нас совсем.
– Нет, – сказал Петр.
– Ничего не хочу от тебя, – сказала Люсьен. – Позволь только рядом жить. Построю шалаш и буду рядом жить – лишь бы раз в день тебя видеть. Позволь, Госпо… Позволь, Петр.
– Нет.
Женщины ушли.
Но из гостиницы не уехали, чего-то выжидая.
Вечером собирались вместе, пили водку и вино, говорили о Петре, странным образом не ревнуя друг друга.
Но тут явился лейтенант Самарин и, не предъявляя никаких обвинений, потребовал удалиться из города в двадцать четыре минуты, иначе – строгие меры.
Излишне говорить, что Самарин был направлен Екатериной через доступные ей средства власти.
Брат же Кати Петр Петрович Завалуев давно еще, когда узнал о смерти обличавшего его Ивана Захаровича Нихилова, – сошел с ума.
Он-то и стал городским сумасшедшим вместо Нихилова и Разьина, но об этом никто не узнал.
Знал о своем сумасшествии только сам Петр Петрович.
Признаки налицо.
Во-первых, он ночью проник в заколоченный пустующий дом Нихилова, выкрал его тетрадь, где прочел разные записи, в том числе и о себе, как об Антихристе. Разве будет нормальный человек это делать?
Во-вторых, он проверил, действительно ли из его имени, фамилии и даты рождения получается число 666. Обнаружил ошибку, увидел, что Нихилов пропустил букву Й. Но тут же взялся подсчитывать по-иному – с помощью алгоритмов и алгебраических операций, недоступных Ивану Захаровичу, и посредством одной только своей фамилии, без имени и даты, вывел цифру 666 семнадцатью способами. Разве будет нормальный человек это делать?
В-третьих, в то самое время, когда решался вопрос о продвижении его на более высокую должность, возможно, даже в областной аппарат, на него вдруг напала апатия, он перестал приходить на службу спозаранку, уходя затемно. Разве будет нормальный человек это делать?
И вот, поняв, что он сумасшедший, Петр Петрович взялся за умозаключения.
Сначала он определил, в чем именно его сумасшествие.
И вывел: при сохранении интеллектуальных способностей (которые он проверил специальными тестами, взятыми у главврача и друга Арнольда Кондомитинова) он страдает мономанией, а именно: вообразил себя Антихристом.
Конечно же, по-настоящему он себя таковым не считает, но другие его могут раскусить. Если это пришло в голову полуграмотному полудурку Нихилову, то другие тем более способны догадаться. Значит, нужно вести себя так, как не должен себя вести Антихрист. Изучив религиозную литературу, узнав, что Лже-Христос в поведении подобен Христу, то есть благонравен, добр, мудр, Петр Петрович сделался груб, аморален и тупоумен. Торопясь утвердить для себя (а там уж и для других) свой новый образ, он первым делом явился на работу пьяным и, не поздоровавшись, как обычно, любезным начальственным поклоном с секретаршей Софой, взял эту Софу и повалил на стоявшую в приемной софу. Жаль, что в это время никого не оказалось в приемной, но Петр Петрович очень надеялся на болтливость Софы. Она, однако, почему-то промолчала. Тогда Петр Петрович в деловом разговоре с председателем исполкома, вдруг прервав его сугубо официальную речь, брякнул:
– А я, Герман Юсуфович, Софку дернул!
Герман Юсуфович онемел. Потом полез в сейф, достал бутылку коньяка, налил себе и Петру Петровичу и спросил, прищурив глаза, без того уж донельзя прищуренные:
– Ну, и как она?
После рассказа Петра Петровича он взял Софу к себе вместо секретарши Мизгири Егоровны, а Мизгирь Егоровну посадил к Петру. Она была очень обижена, а Петр Петрович, продолжая мероприятия по созданию ложного образа, и с ней поступил так же, как с Софой. Она осталась довольна, он – нет, впервые поняв, что аморальный образ жизни не столь уж и приятен.
Итак, он стал выпивать, стал неразборчив в связях, к работе относился халатно, на людей орал и топал ногами, издавал дурацкие распоряжения, – и тут из области пришла бумага, в которой предписывалось направить Петра Петровича Завалуева в областной аппарат в виде кадрового укрепления молодыми кадрами.
Сбылось то, о чем мечтал Петр Петрович, – вернее, в чем был уверен.
Ночью в квартире Арнольда Кондомитинова раздался телефонный звонок.
– Кому там? – спросонья буркнул Кондомитинов.
– Завалуев говорит. У тебя комната-психушка действует еще?
– Всегда готова – на всякий случай.
– Случай пришел. Надо поместить одного человека.
– Это кого?
– Меня.
Тем временем в доме Петра появился не кто иной, как Иннокентий Валерьевич Фомин, директор школы, тот самый, что написал на него жалобу, обвиняя в шарлатанстве.
Болезнь, как и беда, одна не ходит. После операции желудок почти не беспокоил Иннокентия Валерьевича. Зато появились сердечные боли, почечные колики. Ненавидя неполадки в организме, Иннокентий Валерьевич пошел по врачам. Он тем более ненавидел эти неполадки, что не понимал причин их возникновения. Он не пил – совсем, не курил – даже и не пробовал. Он жил здоровой семейной жизнью с женой и двумя дочками. В выходные дни устраивал совместные вылазки на природу: зимой – на лыжах, летом – на велосипедах, осенью – грибы собирать, весной – вести наблюдения. В будние же дни он бегал по утрам трусцой, после чего принимал контрастный душ. То есть у кого угодно могли появиться болезни, только не у Иннокентия Валерьевича.
