Около бассейнов забор, будка на песке, все кругом страшно заземлено. Перед тем как войти в калитку, нужно подержаться за конденсатор, чтобы разрядиться. В нас ведь тоже электричества до хрена, особенно в бате. Батя всегда такой наэлектризованный! До него дотрагиваешься — электрический стул! А до меня — труба крематория!
На заборе две желтые мигалки, чтобы никто не подходил. Хотя наш народ только пуля остановит: он и на красный прет, как на зеленый, с полным чувством собственной правоты.
Все у нас с батей там было класс. Но была и одна проблема, как у китайцев: воробьи, которые летают над головой и гадят на голову. А у меня и так мозги уже чем только не загажены.
Что я придумал? Положил на пол металлическую решетку, подвел к ней высочайшее напряжение, посыпал сверху пшена для затравки. Воробьи — на пшено… Я включаю рубильник… Сто двадцать тысяч киловольт! От воробьев — только жареные перья. Я бате показал изобретение, ему здорово понравилось. Сидим, играемся, как в «Денди». Два электрика-санитара. Решетка — пшено — воробьи — ток — перья: последовательное соединение, пока рука не заболит рубильник включать, тогда мы с батей кидаем жребий: кому быть дежурным палачом.
Но и воробьи не растерялись, они тоже что удумали! Перед тем как на решетку сесть и в процесс включиться, обязательно нагадят нам с батей на голову. Не все и на решетку садились, но гадили теперь нам на голову обязательно все.
Ну, вот еще! Мы же почти русские люди! Нас и в Германии немцы за русских держат, а это такая честь, упаси бог! А тут какие-то воробьи-инородцы… Нам же национальная гордость не позволяет им это позволить.
При чем тут электроэнергия? Только не надо! Страна настолько бедная, что экономить что-либо просто глупо.
Играли мы, играли, вдруг чувствуем, все воробьи поразлетелись, никто на пшено не садится и какая-то серая тень нас с батей покрыла. Гроза, что ли, надвигается? Но только тень мрачная, и только надо мной с батей.
А это начальник цеха стоит и смотрит, как мы воробьев уничтожаем. Два дебила уничтожают воробьев током высочайшего напряжения, а третий дебил уже час на это смотрит и ждет, когда те двое его заметят. Два дебила, и оба Лукацкие, маленький и большой. Смехота!
Отцу месячную премию ополовинили. Он все ругался, что больше ничего не будет испытывать и цех хрен норму выполнит. По воробьям точно не выполнит, ручаюсь. Батя себя тоже никогда виноватым не считает, это у нас наследственное. Батя кричал, что воробьи гадят ему на голову и справиться с ними можно только оружием массового уничтожения, вплоть до окончательного решения вопроса. Не стрелять же по ним из рогатки, как это делали бедные китайцы.
А кто это ему подсказал, кто просветил его на старости лет? Я, Рыжий. А вот теперь слушайте, как он, батя мой единоутробный, меня отблагодарил.
Пришла пора поставить на «фазанке» крест и забить в нее осиновый кол. В мае выпускные экзамены, а в декабре нам, непонятно с какого хрена, устроили проверочные зачеты. Да не просто в декабре, а в самую что ни на есть святую для всякого русского и примкнувших к нему обрусевших инородцев пору — тридцатого и тридцать первого.
Какая душа это вынесет? Какой русский придет на эти зачеты трезвым? Да что вы говорите? Значит, вы не русский!
Я никогда не учу всех билетов. Зачем? Я точно знаю, что мне попадется, и всегда учу то, что надо, а то, что не надо, не учу или не учу ничего. Только так! А батя ноет:
— Учи все. Откуда ты знаешь, что вытянешь? Ты что, попугай?
— Знаю, блин, хоть я и не попугай.
Тридцатого я собираюсь, и он, блин, собирается.
— Ты куда, папаня?
— Я с тобой.
— Зачем?
— Хочу посмотреть.
— Что посмотреть? Я что, на Сенатскую площадь иду? Не ходи. Я тебя стесняюсь.
— Все! Молчать, сукин сын!
Поговорили, однако. Приходим в училище. Батя сходу забегает в кабинет, а нас начинают приглашать. Но у них это плохо получается.
— Кто первый? Никто? Тогда по списку!
Я — Лукацкий, не самая последняя буква в алфавите. Но и не первая тоже. И это хорошо. По списку тоже никто не идет: кому охота с утра себе праздник портить? Потом от усталости некоторые начинают сдаваться. Когда — раз! — Женька мне шепчет:
— Рыжий! А там твой батяня сидит, в экзаменационной комиссии.
Блин, труба! А он мне ничего не сказал, что его пригласили как эксперта. Родная кровь называется…
Однако захожу, абсолютно спокоен. Не зубы рвать. Беру билет, тот, что выучил. Никто мне не подмигивает и рожи не корчит. Значит, правильно выбрал. Без подготовки сразу пишу все на доске. Все! Три обеспечено. Смотрю, батя заерзал на стуле:
— А можно вопросик?
И спросил, гад, такое, что в классе все онемели. И я онемел. Я ж этого не учил. Этого и в билетах не было. Или было? А батя — второй вопросик, третий, пятый… Торопится, как алкоголик похмелиться. Мне уже какой-то мужик из комиссии начал помогать: надо как-то спасать от бати. Видят же люди, что он не в себе, на сына руку поднял.
Но после десятого безответного вопросика мне, наконец, поставили «два» и велели прийти тридцать первого на переэкзаменовку.
Когда мы вышли на улицу, я начал стонать, как баба на похоронах, так мне обидно было! А батя идет, хихикает:
— Я тебе говорил: учи все.
— Я маме скажу!
Прибежал домой первым — напрямик; пока отец на своей машине кругами добирался, я маме Ане уже все доложил.
— Ма! Я завалил экзамен. Твой Алик задолбал меня вопросами!
— Алик! Ну зачем?
— Пусть учит все. Я хочу, чтобы он стал электриком. А электрик ошибается один раз, как сапер.
— Нет! — ору. — Не один! А два! Второй раз, когда сует два пальца в розетку, а первый, когда выбирает эту профессию.
— Пусть хоть три! Но я не хочу, чтобы ты превратился в пепел, раз уж ты выбрал эту профессию.
— Почему именно я должен превратиться в пепел? Я вообще не собираюсь быть электриком, я пришел мирно сдать экзамен, только и всего. А ты…
На следующий день перед переэкзаменовкой я забежал к Лешке.
— Учил?
— Да… Выпить хочу!
Вытащил он бутылочку водяры, мы ее забили вдвоем, закусывали… а ничем не закусывали. В таком праздничном настроении я и залез кое-как в училище. Через полчаса навстречу Игоревич!
— Лукацкий! Это ты?
— Не знаю… Андрей… Игоревич. Где этот экзамен? В каком кабинете? Я хочу на экзамен. Я уже какого-то хрена два часа здесь хожу ищу. Где все люди?!
— Какой ты пьяный!
— Кто? Ты… козел, на себя посмотри! Или лучше не смотри, а то умрешь со страху. И-горе-вич!..
— Ну ладно! Пошли, счас отцу покажешься.
Короче, заваливаю я на экзамен в шапке, в пальто, в натуральную величину. Забегаю и командую с порога:
— Так, гады! Всем встать! Суд пришел! Счас будем всех мочить. Ик… за… меновать.
Отец сидит молча, на меня не смотрит, презирает. А мне уже все пополам:
— Ну что, сволочи? Я все ответил! Еще вопросики есть? Ставьте мне тройку. Заслужил.
На этом кончилась моя карьера. Мне всучили справку «о прослушивании курса». Да кто его там прослушивал? Я не прослушивал. Но присвоили мне квалификацию ученика электромонтера, а это — полная дисквалификация.
Пошел я к Игоревичу. Посидели, поговорили.
— Игоревич, — говорю, — я ставлю двадцать бутылок азербайджанского коньяка. Не хочешь азербайджанского, ставлю армянский. Как хочешь, но мне нужен диплом третьего класса. Как? Твои проблемы. Идет?
— Черт с тобой, Лукацкий! Диплом так диплом. Одним дураком больше… Но зачем он тебе?
— Ни зачем! Я не собираюсь работать электриком. Ни дня! Ненавижу эту специальность уже три года. Пригодится — хорошо. Нет — выкину.
Игоревич принес чистый диплом, взял чернильную ручку, поставил все тройки.
— Если хочешь, иди по нему работать. Диплом настоящий. Мы с твоим отцом уже столковались.
— Спасибо, — говорю, — ты, Игоревич мужик нормальный, а я козел!
— Оба мы с тобой, Лукацкий, козлы. Только я старый козел, а ты молодой. Коньяк-то принес?
Мы с отцом квиты. Я его чуть не убил, а он меня чуть не деклассировал, чуть образования не лишил, чуть в пепел не превратил…
А сколько раз он меня спасал? Сколько мы с ним вместе пива выпили и снега перетаскали?
Никогда не забуду ту страшную сибирскую ночь. Мороз — минус пятьдесят три. Минус пятьдесят три! Птицы вмерзают в небо, покойники в гробах кристаллизуются, зэков на работу не выпускают, в квартире колотун, хоть в холодильник лезь — там теплее. Водка, блин, в желудке свертывается, как ртуть перекатывается, не распространяется по организму. В пору к медведю в берлогу проситься.
Сибирь окаянная! Мы с батей всю ночь бурили дырки в батарее, чтоб вода не замерзла. Всю ночь. Только начнет батарея теплеть, пробуришь дырку — пошла вода. И паяльной лампой отогревали, и асбест за батарею пихали, даже грелку прикладывали. Замерзнет батарея — всем огромное спасибо!
