Стивен Крейн - Алый знак доблести

Но тут он обнаружил, что многие из серомундирных вовсе не собираются грудью встретить удар. Дым поредел, и стало видно, как они удирают, все время оглядываясь. Толпа беглецов становилась все гуще, намерения замедлить бег они не проявляли. Кое-кто все же то и дело круто поворачивался и пускал пулю в синюю волну. Но на одном участке за изгородью собралась кучка серых, которая упрямо и ожесточенно не сдвигалась с места. Они прочно обосновались за жердями и досками. Над ними вызывающе развевалось измятое знамя, их ружья вызывающе грохотали.

Синий вихрь был уже совсем близко, неистовая рукопашная казалась неизбежной. В неподвижности этой горстки людей было такое нескрываемое презрение, что ликующие клики синих сменились воплями гневной, самолюбивой обиды. Стороны обменивались выкриками, точно несмываемыми оскорблениями.

Синие скалили зубы, пучили глаза. Они сделали такой рывок, как будто собирались схватить за глотку упрямцев. Пространство, разделявшее противников, сокращалось с неимоверной быстротой.

Все душевные силы юноши были устремлены к вражескому знамени. Захватить его значит добиться высокой чести. Возвестить во всеуслышание о кровавых схватках, рукопашном бое. Он люто ненавидел всех, кто мешал ему, стоял у него на пути. Из-за них знамя уподоблялось вожделенному сказочному сокровищу, которое можно добыть, лишь совершив трудные и опасные для жизни деяния.

Юноша помчался к нему, как обезумевший конь. При этом он твердо решил, что, если цена знамени - яростная схватка, схватка не на жизнь, а на смерть, он эту цену заплатит. Знамя полка, клонясь, колыхаясь, тоже стремительно приближалось к вражеской эмблеме. Чудилось, еще несколько минут, и какие-то невиданные орлы, столкнувшись, пустят в ход клювы и когти.

Уже совсем вплотную к неприятелю буйная толпа синих внезапно остановилась и с этого гибельного расстояния дала оглушительный залп. Кучка серых была расколота, разметана, но те немногие, что остались на ногах, продолжали отстреливаться. Синемундирные снова завопили и бросились на них.

Hе замедляя бег, юноша, как сквозь туман, увидел, что несколько человек неподвижно лежат на земле, а другие ползут на четвереньках, свесив головы, словно их поразил удар молнии. Между ползущих ковылял вражеский знаменосец, тяжелораненный, как успел заметить юноша, последним грозным залпом. И еще он заметил, что этот человек ведет свою последнюю битву - битву с демонами, вцепившимися ему в ноги. Страшное это было сражение. По лицу солдата уже разлилась смертная бледность, но каждая черта мрачного и сурового лица говорила о непреклонной воле. С грозной гримасой решимости прижимал он к себе драгоценное знамя и, спотыкаясь, пошатываясь, продолжал путь, ведущий туда, где оно будет в безопасности.

Но израненные ноги все время отставали, тянули его назад, и он продолжал жестокую борьбу с невидимыми нампирами, пытаясь освободиться от их мерзкой хватки. Несколько синих, опередившие товарищей, с радостным воем бросились к изгороди. Знаменосец оглянулся на них; в глазах его застыло отчаянье побежденного.

Друг юноши неловко перескочил через изгородь и бросился на знамя, как пантера на добычу. Схватившись на древко, он вырвал его у знаменосца и с громким ликующим криком высоко поднял сверкающее алое полотнище, меж тем как тот, ловя ртом воздух, несколько раз дернулся, потом упал, уткнулся лицом в землю и застыл. Трава кругом была вся забрызгана кровью.

Отвоевав изгородь, победители стали еще громче орать. Они размахивали руками и вопили во всю мощь легких. Даже обращаясь друг к другу, они кричали так, будто собеседник в миле от говорящего. Все, у кого еще сохранились кепи, то и дело подбрасывали их в воздух.

У самой изгороди толпа синих накинулась на четверых серых и взяла их в плен. Теперь они сидели на земле, окруженные кольцом взволнованных и полных любопытства зрителей. Солдаты поймали в силки удивительных птиц и внимательно их разглядывали. Вопросы сыпались как горох.

Один из пленных держался за ногу, оцарапанную пулей. Он покачивал ее, как ребенка, но довольно часто отрывался от этого занятия и начинал, ничуть не стесняясь, окатывать победителей потоками брани. Посылал к черту в пекло, призывал каких-то, лишь ему известных богов наслать на них чуму и еще неведомо что. При всем том он нисколько не был похож на захваченного в плен врага. Вел себя так, словно какой-то неуклюжий болван наступил ему на ногу, и теперь он считает не только своим правом, но даже долгом честить того последними словами.

Второй, совсем еще мальчик, отнесся к своей участи спокойно и по виду даже благодушно. Болтал с синемундирными, внимательно всматриваясь в них ясными умными глазами. Говорили о боях, о положении обеих армий. При этом обмене мнений лица солдат светились неподдельным интересом. Казалось, они от души радуются тому, что оттуда, где все было мрак и неизвестность, вдруг прозвучал человеческий голос.

Третий сидел с угрюмым и замкнутым видом. Был олицетворением стоического, холодного отчуждения. На все вопросы неизменно отвечал: «Идите вы!..»

Четвертый хранил полное молчание и почти все время смотрел туда, где были позиции серых. Юноша видел, что этот человек глубоко подавлен. Терзается стыдом и страдает оттого, что ему уже не придется встать в ряды своих соратников. Пленный вел себя так, что юноша понимал: он не страшится унылого будущего, воображение не рисует ему возможного заключения в темницу, голода, жестокостей. Весь его облик говорил - он испытывает только стыд из-за того, что попал в плен, и сожаление, что не может больше сражаться с противником.

Вволю наликовавшись, солдаты уселись возле старой изгороди, но не с той стороны, где укрывались враги, а с противоположной. Несколько человек на всякий случай пальнули по невидимой цели.

Юноша обнаружил местечко, поросшее высокой травой. Он лег отдохнуть на этой уютной постели, сперва надежно прислонив знамя к жерди. Подошел его друг, счастливый и торжествующий, хвастливо воздев свой трофей. Друзья уселись бок о бок и обменялись поздравлениями.

Грохот, подобно длинной звуковой черте прорезавший лес, начал ослабевать, перемежаться паузами. Вдалеке еще продолжали громогласно переговариваться орудия, но ружейные залпы почти смолкли. Юноша и его друг одновременно подняли головы, ощутив тупое беспокойство: смолкли звуки, ставшие частью их существования. Они увидели, что войсковые части меняют позиции. Передвигаются то сюда, то туда. Лениво протащилась батарея. На вершине холмика ослепительно засверкали удаляющиеся штыки.

Юноша встал. Приложил козырьком руку к глазам и оглядел окрестность.

- Интересно, что они опять придумали? - сказал он. Судя по его возмущенному тону, он ожидал какой-нибудь чудовищной гадости вроде новой порции пальбы и взрывов.

Его друг тоже встал и начал всматриваться в даль.

- Готов побиться об заклад, что мы уходим отсюда и будем перебираться на тот берег.

- Ну и ну! - воскликнул юноша.

Они настороженно ждали. Очень скоро пришел приказ полку возвращаться в лагерь. Солдаты, кряхтя, вставали на ноги, с сожалением покидая мягкое и отдохновенное травянистое ложе. Они разминали затекшие ноги, сладко потягивались. Кто-то, злобно ругаясь, протирал глаза. Все стонали - «О, господи!». И негодовали на возвращение в лагерь не меньше, чем если бы им приказали снова идти в атаку.

Они медленно плелись по полю, по которому совсем недавно так остервенело мчались.

Полк шел на соединение с остальными подразделениями своей бригады. Добравшись до цели и перестроившись, колонной двинулись через лес. Выйдя на дорогу, они оказались в самой гуще других насквозь пропыленных войсковых частей и вместе с ними двинулись в путь параллельно расположению вражеской армии, определившемуся во время недавней передряги.

Проходя мимо безмятежного белого дома, они увидели возведенный перед ним аккуратный бруствер, за которым залегли в ожидании их товарищи. Орудия, выстроившись в ряд, обстреливали невидимого противника. Ответные снаряды поднимали тучи пыли и щепок. Вдоль траншей сломя голову скакали верховые.

Затем дивизия начала удаляться от поля боя и, описывая кривую, обходным путем все ближе подходила к реке. Когда этот маневр дошел до сознания юноши, он оглянулся через плечо на истоптанную, усеянную debris* войны землю. Облегченно вздохнул. Затем локтем подтолкнул друга.

- Ну вот, все позади,- сказал он.

- И верно, позади,- согласился тот, в свою очередь оглянувшись.

Оба задумались.

Мысли юноши сперва были смутны и неопределенны. Что-то менялось в его сознании. Сперва он никак не мог освободиться от сумятицы атак и отступлений и настроиться на обыденный лад. Все же постепенно густой дым, который окутывал его мозг, рассеялся, и он стал яснее понимать и себя, и новую обстановку.