Многие из курсантов первый раз в жизни услышали и увидели музыку и спектакли опер, оперетт и балетов в их живом исполнении.
Всеобъемлющая лиричность природы и человечность бытия, сконцентрированная в музыке
П.Чайковского; подвижничество любви к женщине и к своей Отчизне, озвученное
М.Глинкой; трагедия человеческой жизни в музыкальном творении М. Мусоргского; многогранность человеческих судеб и страстей опер Д. Верди, Ж. Бизе; интрига хитросплетений жизненных ситуаций оперетт И. Кальмана; весёлая тяга к житию современников И. Дунаевского – помогали глубже вникнуть и задуматься над смыслом существования людей, определить своё место на Земле.
Талант артистов, доступный людям умеренной стоимостью билетов на спектакли и концерты с выездом исполнителей «в народ», давал обоснованный повод награждать своих кумиров званием «народный артист». В те времена это звание соответствовало своей смысловой нагрузке. Это позже, гораздо позже обнищавшие артисты, как и весь ограбленный народ Страны Советов, были лишены общности жизненных интересов и разбрелись в разные стороны по так называемым независимым государствам. Многие «народные» канули в нищенскую неизвестность, более жизнестойкие приспособились, повысив расценки на свои таланты. Уже недоступные для своего народа, они стали за большие деньги активно развлекать пришедших к власти мошенников и бритоголовых бандюков, жирующих на нищете бывших Советских людей. Звание «народных» по существу они утратили, а вот звание «почётных братков» или «услада денежных мешков», или ещё, как там, они вполне заслужили, но стеснительно не хотят их озвучивать. Единицы самых опрометчивых продали свои таланты за портфели депутатских званий и стали в глазах народа комедийной визитной карточкой прикрытия неблаговидных поступков своих новых хозяев.
Антон начинал понимать, что во всех хитросплетениях и поворотах бытия жизни судьба каждого человека и его поступки целиком зависят от слагаемых его деятельности или бездействия. К месту вспомнилась кем-то рассказанная быль:
Во времена татаро-монгольского ига хан послал сборщиков дани на Русь. Вернулись те с награбленным добром, но хану показалось дани мало.
- Почему мало собрали? – грозно спросил он.
- Всё забрали, великий хан, у них ничего нет. Они сидят и молчат!
- Ага, раз молчат, значит, у них есть, что скрывать! Идите, ищите и отымите всё!
Опять возвращаются сборщики с награбленным добром.
- Ну, как, – спросил хан, - что делают русичи?
- Разорили мы народ окончательно, великий хан. У них ничего нет, но они поют песни!
- Вот теперь я верю, что у них действительно ничего нет кроме песен. Пошлите туда отряды надсмотрщиков, пусть убивают запевал. Народ нам не страшен, пока поёт порознь. Горе нам если, имея запевал, они соберутся вместе и во весь голос запоют объединяющую их песню, освобождающую от цепей рабства и делающую их людьми свободными.
Дань с курсантов пока никто не изымал, а вот наличие вещевого имущества на ежемесячных осмотрах старшины проверяли у каждого из них.
Тёплое хлопчатобумажное бельё - рубашки и кальсоны никто из курсантов не носил и оно, мертвым грузом инвентарных единиц мирно покоилось в рундуках. В обиходе курсантских будней некоторые из них начали замечать пропажу до сих пор никому не нужного белья. В шутке умыкания кальсон никто не сознавался, бельё продолжало исчезать. Баловство затягивалось и грозило вылиться в неприятность, ибо только в отдельных рундуках можно было обнаружить его наличие. Несмотря на идентичность формы одежды, характеры и реакция на события реальной действительности со стороны курсантов были строго индивидуальными не выходящими из рамок поведения нормальных людей. Правда, за Словцовым Геной наметилась некоторая отчуждённость и появившаяся странность – его жутковатый смех в тишине паузы, когда все отсмеялись по юморному поводу, вначале удивляла, но особо не настораживала.
Трое посвящённых – Антон, Щепкин и Жора для выявления «злоумышленника» решили устроить засаду, спрятавшись среди рядов висящих шинелей в баталерке в момент, когда их товарищи разойдутся по, закреплённым за ними, объектам приборок.
Появившийся Гена, приборщик злополучной баталерки, вместо наведения чистоты и порядка, начал шарить по рундукам и вытаскивать уцелевшие кальсоны. Не веря глазам своим, «засада» увидела, как Словцов, поднатужившись, снял с полки свой здоровенный чемодан, уложил туда бельё и довольный уселся на нём передохнуть. Курсанты вышли из «засады», открыли вместительный «сундук» подозреваемого воришки, из которого вывалилось спрессованное пропавшее бельё. На их молчаливый вопрос, Геннадий спокойно ответил, что зима будет холодной, и бельё по просьбе ему выслала мама.
Озадаченные неадекватностью поведения своего товарища, они вызвали врача, который постучал и помахал молоточком по его колонкам и перед глазами, многозначительно хмыкнул и сказал: - Ребята, это клиент уже наш, к вам он больше не вернётся.
Словцова увезли в психлечебницу, несколько раз курсанты его навещали, надеясь на скорое излечение. Но возросшая нагрузка настолько надавила на его психику, что вызвала не проходящий душевный рецидив.
- Главбух отделения госбанка, где работал мой отец, - начал рассказ Слава Овёс, - при подготовке квартального отчёта обнаружил не состыковку с разностью в тысячу рублей. Вместо ста тысяч счёт зациклился на девяносто девяти. Он остался работать в неурочный час и к утру, свихнувшись, всё время шептал: - Девяносто девять, девяносто девять….
Уже в психушке чокнутый главбух пробыл около года и всё время, как заклинание, скороговоркой повторял: «девяносто девять, девяносто девять». Собратьям по беде он надоел так, что один из них не выдержал и на обеде со словами: «сто» огрел его по башке деревянной ложкой. В нужный момент, полученный стресс, сделал своё дело. Главбух осмысленно обвёл глазами своё окружение и спросил: - Где я и как сюда попал?
Врачи нашли его вполне нормальным человеком, и он до сих пор жив и здравствует, - закончил рассказ Слава.
В нашем случае чуда не произошло. Словцова комиссовали, и он исчез из училища навсегда.
С той поры много людей и их судеб оставили свой след в жизни Антона. Курсанты – дети военного периода испытали полную чашу беды и горя, которые, притаившись, иногда наносили свой роковой удар даже среди видимого благополучия. Беда и зло могли замаскироваться и годами выжидать, выслеживая свою жертву. Добро же щедрее и не терпит промедления.
На выходе из спального корпуса училища, в глубине центральной площади двора, рядом с волейбольными и баскетбольными площадками, в небольшом двухэтажном здании размещалось караульное помещение. Всё училище охранялось ежедневно меняющимся нарядом караула из своего же брата – курсанта. Перед заступлением в караул они «долбили» устав «Караульной и гарнизонной службы», изучали табели постов и, тренируясь, громко кричали: - Стой! Кто идёт?!
Особенности прав и обязанностей, гарантии неприкосновенности часового курсанты изучили и знали назубок. Не то, что совремённые депутаты украинского парламента - толком не изучив и не поняв своих обязанностей, сделали себя неприкосновенными. В итоге вместо стражей и творцов закона, обманутый народ получил необузданных, самодовольных, само утверждающихся, коррумпированных субъектов беззакония.
Товарищи Антона, в первую очередь, чётко усвоили круг обязанностей при несении караульной службы, ибо за их знанием и исполнением неукоснительно следили конкретные служебные лица, начиная со старшины, командира роты и так далее.
Депутаты, назначенные своими боссами проходных партий в парламент во время выборов, в самодурстве, издаваемых «под себя» законов, находились вне зоны их воздействия в броне неприкосновенности. Действуя по правилу – себе всё возможное и не возможное, об одураченном народе они забывали начисто сразу же после выборов. Правда, несмотря на название «народный депутат», никакого отношения к народу они не имели. Конкретно каждого из них народ не избирал, так что демократией – властью народа тут и не пахло! Это были «волки», которые, достигнув власти, делали деньги. Не исповедуя никакой морали, они люто ненавидели друг друга; предавали и продавали друг друга; постоянно «грызлись» друг с другом за власть, ибо власть – это обладание большими деньгами. Единственное, что большинство народа получили – это нищету и бесплатное телевизионное зрелище созерцания картин депутатской деятельности. Самоутверждаясь, «правоборцы» поливали коллег «отборными» словами депутатской этики, таскали друг друга за чубы, били по мордам - то ли меньшинство большинства, то ли наоборот! Самого завалящего «старшины» для наведения порядка у них не было, для «неприкасаемых» он не предусматривался – иначе, какой он неприкасаемый! Да и сама Конституция – закон прямого действия делала государство смешным – она была настолько непонятна, что требовала постоянного толкования судов, назначаемых (утверждаемых) теми же депутатами. А в этом случае, сами понимаете, «закон, что дышло - куда повернёшь, туда и вышло».
