И наконец, последнее. Поскольку я Вас совсем не знаю, у меня, когда я пишу это письмо, создается впечатление, что я переписываюсь с русским князем Владимиром, который взял себе в качестве псевдонима украинский чайник и хочет выдать себя за киевский поезд, мчащийся среди арбузов, которые донские казаки так ловко разрубают шашками, что они остаются лежать в траве, словно целые. Так же и мы, двое избранников, исчезаем под псевдонимами, а в центре остается один Неманя Митрович, как единственная несомненная реальность во всей этой истории. Кстати, не так уж далеко от здравого смысла утверждение, что истинный автор того или иного рассказа тот, кто может под ним и не подписываться.
Если же под конец мы захотим отыскать кость в языке, то, судя по всему, мы ее найдем. Если рассматривать это письмо как одно целое с «Избранником», как комментарий к этому рассказу, все становится на свои места. Это чудесный рассказ о том, как создается рассказ и как исчезает его создатель. Кроме отца, который дает ему имя и, совершив оплодотворение, умирает, он имеет мать, которая не дает ему имени, но остается живой, для того чтобы его зачать, родить и выпустить в свет, – блестящая мысль, которая может быть подтверждена и литературно-теоретически, и литературно-исторически. Автор «Избранника» распределил наши с Вами роли в этом процессе, и здесь мы ничего не можем ни прибавить, ни убавить.
Сердечно Ваш «автор без поколения»
В древности существовало поверье, что в устье Дуная находится остров мертвых, или Аид, то есть ад античного человека. По этому острову бродят тени умерших и как память об этом свете носят в маленьких зеркалах свои забытые отражения. На остров их привозит Харон, умеющий поймать веслом ветер, а стережет пес Цербер с кровавыми боками и наполовину ослепший, потому что он уже двадцать тысяч лет бьет себя самого хвостом по глазам. Значительно позже, примерно две тысячи лет назад или немногим более того, возникло верование, что тот же Дунай относится к четырем рекам, которые текут из рая. Из того самого христианского рая, откуда были изгнаны Адам и Ева. Очевидно, устье Дуная было открыто гораздо раньше, чем его исток, что и неудивительно: Дунай протекает между раем и адом и, для того чтобы попасть в ад, надо просто скользить по течению, а до рая приходится плыть вверх по течению, не зная, чем это закончится. Таким образом, на примере Дуная становится очевидно, что люди сначала узнали о существовании ада и только потом, когда были изгнаны из ада, обнаружили, что существует и рай. Они никогда не могли в равной степени свободно ходить и по раю, и по этому свету, и по аду; одна из этих трех возможностей обязательно оставалась для них недоступной. Как бы то ни было, можно сказать, что река времени и Дунай несут свои воды в разном направлении: время течет с востока на запад, и это противоположно течению Дуная, потому что Дунай течет от одного из четырех христианских раев к античному Аиду, а это значит – против течения времени, от нашего времени в глубину веков, от архангела Михаила, изгоняющего живых из рая, к Одиссею, который спускается к мертвым и защищается от них мечом. Поэтому те суда, которые движутся вниз по течению Дуная, идут вверх по течению времени, а рыба, плывущая по этой реке вверх, никогда не может состариться. Вот так и наше будущее постоянно плывет с востока на запад, растянувшись между черным морем и черным лесом, так же как, кстати говоря, и наша история, растянутая между водой в своем начале и сушей в конце.
Один из четырех раев христианства, или же четвертая часть рая, находится, как известно, в Черном лесу. Я посетил этот рай или этот кусочек рая, весьма удаленный от остальных трех его частей. Находится он в Шварцвальде, где не совсем обычным образом родился Дунай. Дело в том, что в действительности существуют два Дуная, два ребенка Шварцвальда; причем внебрачный ублюдок ничуть не хуже другого, признанного по закону, от которого географы и юристы ведут отсчет протяженности Дуная. Этого первого незаконного ребенка Шварцвальда бросили в горах, где он живет как дикарь, предоставленный природе. Второго, законного, усыновил один немецкий граф. Или, точнее сказать, украл его в ближайшем лесу, отвел в свои владения, выкупал, привел в порядок и построил ему перед своим дворцом круглую колыбельку из камня, в которую бросают монетки, чтобы одарить дитя. Все шло наилучшим образом, и вскоре этот ребенок превратился в прекрасную голубоглазую девушку; она отправилась повидать мир и, спустившись к границе своей родной горы, потеряла невинность с юношей по имени Рин. Но, как вы знаете, на этом сказка про голубоглазую девушку не кончается. Девушка продолжала странствовать по свету и где-то в Венгрии потеряла пол, ведь имя Дунай в этой стране не имеет рода. Но как только река спустилась к славянам, она снова обрела пол, правда теперь мужской, потому что имя Дунай – мужского рода, в то время как ее осквернитель Рин получил здесь женский пол и женское имя Рейна, так что вся шварцвальдская сказка о реке, потерявшей невинность, в Паннонии теряет всякое обоснование и становится очень сомнительной. И наоборот, то что за спиной у Шварцвальда Дунай тайно отдает свою влагу Рейне, очень напоминает оплодотворение Рейны, по крайней мере так это все представляется, когда смотришь низменности.
Как бы то ни было, Дунай очень быстро растет и ширится. Особенно с того момента, как на его берегах появляются столицы, начинающиеся с буквы «Б» (Братислава, Будапешт, Белград, Бухарест). Под Белградом ему исполняется полтора месяца, а когда он теряет свое имя в Черном море, ему около двух месяцев. Вот столько длится его жизнь; правда, говорят, что и в море он течет еще один полный день, со своей рыбой, но без своего имени. Если у истока бросить в воду грецкий орех, он три раза поменяет пол и проживет шестьдесят ночей, и только потом его съедят мертвые на каком-нибудь из островов дельты Дуная…
Вот такой представляется мне отсюда сказка о Дунае. В жизни его имени в последнее время кое-что изменилось. Мужское имя потихоньку поднимается вверх по течению навстречу женскому имени, и сейчас в Донауэшингене на часовом заводе работает столько югославов, что тут, у истока реки и в устье времени, мужское имя слышится так же часто, как и девичье, первоначальное имя женского рода. Иллюстрацией к этому рассказу может служить известная открытка. На ней изображен окруженный оградой исток Дуная во владениях вышеупомянутого графа. Этот граф и сегодня живет в Донауэшингене; и дворец, и Дунай по-прежнему принадлежат ему, но теперь он занимается производством пива.
Человек, укравший Дунай, не пьет воду!
Доситей Обрадович (1739 – 1811) – самый значительный автор сербского Просвещения.
Коротко и ясно (нем.).
В один прекрасный день (нем.).
«На прекрасном голубом Дунае» (нем.).
Ничего себе! (нем.).
Как тебя зовут? (нем.).
Ты понимаешь по-немецки? (нем.).
Значит, Гаврило, как Архангел? (нем.).
Но не слишком молодая (нем.).
Итак? (нем.).
Ядна – бедная (серб.).
