Между тем фортуна вела компанию «Спером» все вверх и вверх, возвела на самую вершину, а затем стремительно свергла в тартарары.
Брошенный партнером, Эд сунулся за советами к юристам, что привело к неизбежному: «Спером» обратилась в компанию акционерную, в которой Эд, вследствие колдовских махинаций ее правления, оказался даже не главным держателем акций. Спустя некоторое время главные их держатели под прикрытием рекламной шумихи насчет прекрасной новой эры потребительских услуг подписали с электрическими компаниями соглашение, позволившее взвинтить цены отопительных «Спером-приставок» на 500 процентов.
Хуже того, заигрывания компании с индустрией пищевых продуктов привели к самой что ни на есть катастрофе: ведущая сеть ресторанов быстрого питания надумала, норовя обскакать конкурентов, добавлять «Спером» в свои кофе и мороженое. И почти сразу клиенты ее валом повалили в больницы, жалуясь на то, что выпитый ими несколько часов назад обжигающе горячий кофе так и продолжает обжигать им желудки, или на то, что наспех проглоченный стаканчик мороженого обращает их внутренности в лед. Доктора предписывали страдальцам прием холодной или горячей воды в количествах, достаточных для растворения «Сперома», — простое, очевидное и более чем эффективное средство, большинству людей в голову почему-то не приходившее. Начались неизбежные судебные тяжбы. Над самыми первыми истцами в судах всего лишь посмеивались, однако затем пожилая женщина из Дулута, штат Миннесота, ухитрилась получить подтверждение медиков насчет того, что функциональная недостаточность ее пищевода порождена добавками «Сперома», которые она поглощала вместе с любимым банановым пломбиром, и началась вакханалия исков с требованиями компенсаций за причиненный ущерб. А тут еще университеты, многие месяцы накачивавшие подопытных крыс непомерными дозами «Сперома», наконец-то домучили некоторых из них до появления раковых опухолей, после чего в прессе началась цепная реакция.
«Спером» практически исчез с рынка, а семья Джеромов исчезла с газетных страниц, разве что на страницах финансовых эта фамилия еще мелькала порой в набранных мелким шрифтом аналитических обзорах. Не было больше ни болтовни о Наследнице Сперома, ни заголовков вроде «Мешок с Монетами» или «Эд увидел красный свет!».
Разумеется, Эд, которого уже оттерли на задворки компании, пострадал от этого краха не так сильно, как мог бы. И что совсем приятно, он успел, еще до того как общительная клетка была запатентована под маркой «Спером», частным порядком заключить договор с животноводческой фирмой — своего рода экспериментальное «джентльменское соглашение», пережившее всю дальнейшую свистопляску и приносившее семье Джеромов устойчивый доход, источником коего стало термостатическое хранение бычьей спермы.
Жизнь возвратилась в приемлемо нормальную колею, — а теперь вот возвратился и Вилли Спинк.
— Вернулся на старую квартиру, — восторженно объявил в трубке его голос. — Журналюги сюда больше не лезут.
— Ах, Вилли, как я за тебя рада! — Линда только что не плакала.
— Тут, правда, кое-кто поселился, ни у кого не спросясь, — уточнил Вилли. — Две девушки, молодой человек и… я пока не разобрался, кто это. Но мы с ними договорились. Я про них никому не рассказываю, и они про меня никому не рассказывают.
— И за них я тоже рада! — Линда все же расплакалась, отпихивая пытавшегося отобрать у нее трубку Эда.
— А как малыш Фергюс?
— Он прелесть — ходит, разговаривает, даже плавать учится! Немного пожил у нас с Эдом, а потом в Тунисе — с Элен и ее новым мужем. Они как раз завтра собираются к нам.
— Отлично, — прострекотал Вилли. — Может, и я загляну. Хотя я тут работаю над одной штукой — новым синтезом. Представляешь, растительная ткань, которая выращивается, как йогурт, на питательной культуре. Это меня мои постояльцы надоумили. Мне, правда, нужно кое-что выяснить у Эда.
— У Эда?
— Ну да, он в таких делах дока.
Эд, слушавший разговор, прижавшись щекой к щеке Линды, наконец вырвал у нее трубку.
— Вилли?
— Эд? Это ты?
— Да, — хрипло подтвердил Эд.
— Слушай. Коноплю курить уже разрешили?
— Нет, Вилли.
— О.
Пауза.
— Ну ладно, как разрешат, звякни мне. Пока!
В спальне было темно и тихо, она дышала тропиками, несмотря на слякоть за окнами. Часы на кухне негромко отбили полночь, и Эд почти рефлекторно сунул руку за спинку в изголовье кровати и надавил на маленькую резиновую штуковину, добавив в батареи отопления еще каплю «Сперома». А снова повернувшись к жене, увидел, что она так и лежит, не шевелясь.
— Не слишком поздно, чтобы вернуться к тому, на чем мы остановились? — спросил он.
В ответ Линда взяла его руки и положила их на свои голые плечи — давая понять, что ей по-прежнему тепло.
Расчеты
(пер. А. Соколинская)
Маргарет росла на ферме, которая больше не была фермой, и с младых ногтей знала, что жизнь — штука тяжелая. Уже в три года она усвоила, что деньги не растут на деревьях. Отец, не слишком затрудняя себя подбором выражений, поведал девочке и о других сторонах бытия, как только ее маленькая головка оказалась способна вместить его наставления.
К тринадцати годам Марго поняла, что целиком и полностью зависит от денег, которые дважды в месяц присылает Правительство. Бабушка получала пенсию по инвалидности, а Фрэнк целых два пособия — как безработный и как отец-одиночка. На Марго у Правительства средств, похоже, не нашлось. Поэтому она выполняла всю работу на ферме, которая больше не была фермой. О школе и речи не велось: бабушку надо было переворачивать каждые два часа, иначе у нее появлялись пролежни, кроме того отец не собирался сидеть по восемь часов голодный.
Раньше она всегда называла отца «папкой», но с некоторых пор, по настоянию Фрэнка, обращалась к нему только по имени. Фрэнк заявил, что Марго не его дочь, и девочка изо всех сил старалась привыкнуть.
Фрэнк обзывал мать Марго свиным рылом, шлюхой, кричал, что она правильно сделала, что сдохла, и грозил убить обрюхатившего ее черного ублюдка. «Я тут ни при чем, — твердил он. — Это точно. Я всегда был сверхосторожен. В нашем мире дети — непозволительная роскошь. Бездонный колодец». Он хотел сказать, что на детей уходит прорва денег, — Марго это понимала, но, поскольку эту фразу слышала с пеленок, воспринимала ее буквально: иногда во сне ей казалось, что она превратилась в бездонный колодец, в который иногда скатываются комья земли да попадают случайные струи дождя.
Просыпаясь, она ломала голову: почему отец — Фрэнк — так уверен, что ее родитель непременно чернокожий. Имеет ли он конкретно кого-нибудь в виду? Марго никогда не видела аборигенов: они просто не жили в окрестностях Милвуллы, хотя название звучало вполне по-аборигенски. Да и Милвуллу было уже не назвать захолустьем: соседний город разросся и поглотил деревушку, и та сделалась дальним пригородом. На местной почте завелся компьютер (во всяком случае, так утверждал Фрэнк, сама Марго там ни разу не бывала), рядом с пабом открыли китайскую закусочную, торгующую навынос (однажды на Рождество она прищемила палец и не могла готовить, и Фрэнк принес оттуда маленькую пластмассовую коробочку с едой; удовольствие влетело ему в $7.95, из чего Марго сделала вывод, что ей лучше не заикаться про больной палец), а продавец круп сдал половину своего магазина под пункт проката видеокассет (никаких видеомагнитофонов в доме Фрэнка Девурта, благодарим покорно). Все это имело мало общего с глухим краем, про который Марго читала в газете Australian Post.
Может быть, какой-то абориген и зашел к ним, и мама влюбилась, пусть и ненадолго. Правда, вообразить себе такой поворот было довольно трудно. Марго смотрела на свое отражение в зеркале и не могла не видеть, что кожа у нее белая, даже бледная, ее белизны не мог скрыть даже самый сильный загар. Наверное, всему виною ее фигура: большая голова, плоский нос, широкая грудь, живот барабаном, длинные тонкие руки и ноги. Впрочем, предположение тоже казалось малоубедительным. Когда Марго была совсем маленькой, только училась ходить, отец, рассвирепев, пихнул ее так, что кроха растянулась на полу — тогда-то нос, должно быть, и потерял свою первоначальную форму.
А что касается живота барабаном, то тут повинен Фрэнк. Фрэнк.
Хотя Марго не ходила в школу, она знала много всякой всячины, в том числе и про окружающий мир. Об этом позаботился отец — Фрэнк, — подарив ей почти полный комплект детской энциклопедии «Как и почему?». Разумеется, он не выдал все тома сразу. Книги большой стопкой лежали у него под кроватью, дожидаясь дня рождения, Рождества или какого-нибудь другого праздника, и, когда приходило время, он вытаскивал том и вручал Марго. Девочка знала, сколько книг еще осталось: время от времени она ложилась на пол и заглядывала под кровать. Ей были известны даже названия (но только некоторые, потому что она очень боялась трогать стопку). А еще Марго вычислила, что отец не берет первую попавшуюся книгу, что у него есть какой-то неведомый метод отбора: например, «Кометы и метеоры» она получила вскоре после того, как заметила их внизу стопки, а «Монеты и валюты», которые лежали на самом верху, достались ей только спустя три года. Марго придумала себе такую забаву: загадывала название и мысленно внушала его отцу, ей хотелось проверить, может ли она повлиять на него хотя бы в таких пустяках.
