— Я хочу вас предостеречь, — сказала Лариса Павловна, щелкая зажигалкой и выпуская дым из ноздрей. Будьте тверды. У меня нет желания вдаваться в подробности, но повторяю: будьте тверды и имейте голову на плечах. Иначе вы погибнете.
— Вы имеете в виду Наденьку?
— Наденьку? — Лариса Павловна рассмеялась. Она еще раз затянулась и проговорила спокойно и даже равнодушно, подчеркнув, однако, свои слова: — Наденька — шлюха.
После этого Лариса Павловна поднялась с кресла, и наш герой сделал к ней невольное движение, ибо не смог удержаться от впечатления, что вот сейчас хозяйка упадет, настолько сильным был крен. Но Лариса Павловна, удивленно посмотрев на Пирошникова, отошла немного вверх, к телевизору, под которым на полочке находился магнитофон. Удивительно, что вверх она двигалась с той же легкостью, что и вниз. Соседка нажала на кнопку, и комната погрузилась в плавную музыку из кинофильма «Мужчина и женщина».
— Я немного опьянела, — сказала Лариса Павловна. — Давайте потанцуем.
Пирошников не на шутку растерялся. Дело даже не в том, что начинали сбываться его томительные предчувствия насчет опасности соблазна; не в том дело, что женщина-вамп, так сказать, заглатывала его целиком, как удав суслика, — это наш герой мог еще перенести, по крайней мере, переносил раньше. Но вот решительно не представлял он танцев на подобном полу! Тем не менее он встал и, как умел, приблизился к Ларисе Павловне. Она ждала его, улыбаясь, но располагалась высоковато. Пирошников сделал мучительный шаг, и головы их оказались рядом, хотя ноги отстояли еще далеко друг от друга. Теперь партнеры образовывали несколько скособоченную букву «Л», и Пирошников, изогнувшись, дотянулся до талии Ларисы Павловны с целью начать танец. Хозяйка откинула голову и улыбнулась еще призывнее, но, когда Пирошников сделал первый робкий поворот, Лариса Павловна оказалась, как и должно было произойти, внизу, и тела их скрестились, образуя теперь уже скособоченную букву «X». На втором же повороте вся эта конструкция разлетелась вдребезги, потому что партнер упал на тахту, увлекая за собой партнершу.
Господи, смех и грех! Стыд-то какой! Лариса Павловна совершенно неправильно истолковала это падение. Боюсь, она даже оскорбилась — не столь самим фактом, сколь поспешностью его наступления, и, пока Пирошников боролся со своим вестибулярным аппаратом и хватался руками за что придется, чтобы не скатиться и с тахты, она, оттолкнувшись от партнера, вскочила на ноги и воскликнула, покрываясь пятнами:
— Зачем же так неинтеллигентно? Я вам удивляюсь!
— Да ну его к черту! — вырвалось у нашего героя наконец. — Пропади оно все пропадом! — И еще посильнее мог бы выразиться наш герой, но тут дверь в комнату отворилась и наверху, на горке, появилась Наташа в беленькой кофточке и с зеленой светящейся брошкой, что почему-то бросилось в глаза Пирошникову, хотя момент был не самый подходящий для посторонних наблюдений. Она окинула всю сцену быстрым взглядом и, не говоря ни слова и резко поворотившись на каблуках, захлопнула дверь, а наш герой, чертыхаясь, сполз с тахты и на четвереньках принялся карабкаться вверх к этой двери, скользя и обламывая ногти.
— Перестаньте, Владимир! Неужели на вас так действует спиртное? Возьмите себя в руки! — презрительно воскликнула Лариса Павловна, нависая над ним, как Пизанская башня.
— Отстаньте от меня! — белее от стыда и злобы, закричал Пирошников прямо в пол, не поднимая лица, и, добравшись до двери, толкнул ее и выполз наружу. Там он поднялся и отряхнулся. Внизу отходила к окну наклоненная фигура Ларисы Павловны, играла популярная музыка, голубел табачный дым.
Пирошников затворил дверь и пошатываясь побрел по коридору, разыскивая Наташу.
От утренней деловой успокоенности не осталось и следа. Наш герой снова пребывал в раздерганности чувств и мыслей, порожденной недолгим общением с Ларисой Павловной и странным ее жилищем. К этому примешалось еще необъяснимое чувство вины перед Наташей, которая, конечно же, подумает теперь бог знает что, увидав его в обществе соседки. Поэтому первым делом надлежало найти и по мере возможности успокоить девушку, а заодно как-то объяснить вчерашнюю выходку лестницы.
Молодой человек заглянул в Наденькину комнату и увидел, что Толик безмятежно спит, но Наташи в комнате не обнаружил. Неужели она ушла? Пирошников бросился в кухню, но и там не было его вчерашней знакомой, а находилась, как всегда, бабка Нюра, которая взглянула на него с иконописной суровостью, отчего нашему герою сделалось не по себе. Оставался последний и весьма призрачный шанс обнаружить Наташу в мастерской, хотя что ей там делать? Пирошников направился туда и, слава богу, сразу же увидел Наташу, которая сидела посреди комнаты на стуле и спиною ко входу. Она сидела прямо, и даже не видя еще ее лица, наш герой смог составить впечатление о его выражении. Выражение это необходимо должно быть каменным.
Пирошников обошел Наташу и поместил себя так, чтобы ее взгляд падал на него, поскольку излишне объяснять, что Наташа не только не повернула головы, но и глазами не повела в сторону Пирошникова. Теперь же она надменно и безучастно глядела сквозь молодого человека, так что он даже ощутил себя бесплотным и прозрачным, как тюлевая занавеска. Это разозлило нашего героя, ибо он вдруг подумал, что никакой его вины перед Наташею нет, так что ее поведение в сущности ничем не оправдано. Тем не менее он осторожно приблизился к ней и взял ее за локоть со словами: «Здравствуйте, Наташа…» — а девушка, не отстраняясь, ответила: «Здравствуйте», но достаточно холодно.
Тогда Пирошников, не испытывая ничего, собственно, кроме жалости, и словно желая что-то припомнить, наклонился к ней и провел губами по ее мягким и блестящим волосам, но Наташа вдруг закрыла лицо ладонями, плечи ее вздрогнули, и Пирошников увидел, как сквозь сжатые пальцы Наташиных рук пробились две тонкие струйки слез. Он пытался отнять ее ладони от лица, и ему удалось это на мгновенье, за которое он успел заметить моментально покрасневший и припухший Наташин носик и обесцветившиеся глаза, но его знакомая вырвала руки, нашла платочек и прижала его к лицу. Объяснение начиналось тоскливо и старомодно.
Сколько раз, читатель, доводилось и мне в юности испытывать подобные сцены! Их кисло-сладкий привкус до сей поры ощутим мною, а те слезы, кажется, не просохли на моей руке. Все начиналось так же, с безотчетного влечения к покою и любви, с прикосновения, от которого замирала душа, с томящего, почти мучительного предчувствия и игры воображения, с краткого и желанного ослепления. Да, да, с ослепления! Простите меня, многие и многие, кому я был этим обязан, и спасибо вам, кто, может быть, испытывал то же, но надеялся на большее, чего я, отрезвленный, уже не смел да и не мог отдать. И заканчивалось все так же: и слезами, и грустью, и невозможностью вернуть даже одну минуту, прошедшую и обратившуюся в воспоминание, оттиск которого временами слабо тревожит душу. Простите, простите! И вы, читатель, тоже простите автора, чьи лирические излияния, может быть, пришлись вам не ко времени, но поверьте — так оно и было все, так оно все и осталось и даже ради этих минут стоит жить на свете.
Но вернемся теперь к загрустившему Пирошникову, который, увы, испытывал теперь лишь жалость к Наташе, как я упоминал, и всему виной было, естественно, отрезвляющее поведение лестницы, заставившей нашего героя взглянуть вчера на себя чужими глазами, — то самое минное пространство, раз и навсегда отъединившее его от предполагаемой любви.
Наташа, однако, знать ничего не знала о каких-то пространствах, и это стало ясно еще вчера. Утерев слезы, она вдруг обвила руками шею Пирошникова, который все еще стоял, склонившись над ней, и притянула его к себе с облегчающим чувством прощения. Пирошникова простили! Вчерашний эпизод был вычеркнут, сегодняшнее знакомство с Ларисой Павловной забыто, все начиналось сызнова. Ах, если бы хоть что-нибудь можно было начать сызнова!
Для удобства Пирошников опустился на одно колено рядом со стулом и оказался прижатым к беленькой кофточке, непосредственно к зеленой брошке, куда он погрузился глазом, отчего в голове у него все окрасилось в яркие изумрудные тона. Наташа шевелила ему волосы на затылке и глубоко и взволнованно дышала. Молодой человек закрыл глаз — изумрудный свет померк, он открыл — и брошка вновь зажглась, как огонек такси. Ему приятно было такое обращение Наташи, чему мешало, правда, сознание постыдной неадекватности, если можно так выразиться, его состояния состоянию своей приятельницы.
Между тем она ожидала ответа, и Пирошников это чувствовал. Он поднял лицо и поспешно поцеловал Наташу, куда пришлось, а точнее, в нос, но тут же поднялся, взял ее за руку и подвел к окну, не отдавая себе отчета в логической необходимости своих действий.
