41
Екатерина II и Иосиф II: Место встречи изменить нельзя. Санкт-Петербург — Вена. Каталог выставки. СПб., 1991. С. 18.
См.: РГАДА. Ф. 210. Ландратские сказки. Оп. 1. Д. 166. Л. 132. Ради истины и достоверности без некоторых исторических топонимов обойтись никак нельзя. Вообще же трудами почтеннейшего архивного мужа А. И. Гамаюнова собрана коллекция русских топонимов XVI–XVII веков, в которой есть истинные шедевры, свидетельствующие о неиссякаемом народном юморе и реализме. Здесь и деревни Большая Потеряй Кошка и Чистая Баба в Вологодском уезде, и Горшок с Дерьмом (владение Николо-Греческого монастыря), а также деревни: Голохуево, Мантурово тож, в Галичском уезде, Залупино, что в Жарской волости Ярославского уезда, деревня Манная, Мандиха тож. Приметны вологодская деревня Херахуево, деревни Пердуновская и Перепердино, а также деревня Пиздина Ивановское тож (в Галичском уезде). Знаменит луг Блядивец под Суздалем, известны погост Блядеев, пустошь Дриска, речки Пизденка («…деревня Мужилово, а Угримово тож на речке, на Пизденке»), Пизделенец («да по речке Пизделинце» Нижегородского уезда), Ненаебуха («…всякие угодья к той пустоши написал по речке Молодилихе до устья речки Ненаебухи» в Звенигородском уезде), займище под Нижним Новгородом Хуево, Курово тож, озеро Мудеево с одноименным островом посредине в Устюжском уезде, починки Опиздюринский и Пизденков (Вяземский уезд). В книгах Поместного приказа есть запись о помещичьем владении «с устья по Сенину речку да по Пиздомой». Последний топоним остался не объяснен: урочище, гора, болото? Науке неизвестно. Особые срамники жили все-таки на родине автора этого сочинения — во Владимирской земле. Составители писцовой книги по Медушинскому стану Владимирского уезда Яков Вельяминов и подьячий Федор Андреев в 1592–1593 годы зафиксировали «деревню Ебехово, Опихалово тож, на речке на Пиздюрке вверх по Мудовке».
Как-то летом я бежал, теряя тапки, через всю свою деревню за медленно и низко летящей сорокой, которая тащила по-над самой землей за длинную веревочку мой американский фонарик. Фонарик почти цеплялся за землю, воровка изнемогала от тяжести, но была упряма и фанатична. Так я ее, к сожалению, и не догнал — рельеф местности изменился, пока я обегал яму и кусты, дерзкая похитительница фонарей скрылась в полях. А как больно было видеть во время купания, из озера, эту белобокую нахалку, неспешно уносящую с прибрежной скамеечки аккуратно положенные мною сверху (чтоб не раздавить) дорогущие итальянские (и единственные в деревне!) очки.
См. примеч. 3. (В файле — комментарий № 6 — прим. верст.).
К сожалению, город этот находится на смятом изгибе карты, куда когда-то попало черничное варенье. Поэтому прочитать название города можно лишь частично: «Великие» видно отчетливо, а дальше угадывается только окончание — «…ки». Отсюда возможен разнобой в прочтении названия этого отдаленного от нас и неведомого города, за что автор приносит читателю свои извинения.
Вспоминается резолюция 1888 года Александра III — как известно, не самого сентиментального из российских императоров, — на отчете о хищническом лове целыми селами знаменитого псковского судака: «Печально!»
См. примеч. 3. (В файле — комментарий № 6 — прим. верст.).
А еще приходил к ней старичок, домогавшийся знакомства с известным профессором — автором заинтересовавшей его статьи «Согдийская надпись на хуе». Приходилось в тысячный раз объяснять, что это лишь досадная опечатка в сноске на статью ученого. В названии же самой статьи стояло правильное слово «хум» — среднеазиатский глиняный кувшин.
Вторая формула русской свободы предполагает такую резолюцию: «Жить ему вольным с указным пашпортом». Наконец, была и третья формула: «Жить ему под вольным караулом». Думаю, что так жил в Михайловском Пушкин.
Вспоминается, что во время путешествия по Нормандии русский шофер нашего автобуса, ни слова не понимавший по-французски, увидав эту надпись, вдруг затормозил и сказал гиду: «Нет, я туда не поеду, чую — будут ухабы». И был прав!
У нас в деревне есть своя Ефановна — злая, ворчливая, пополам согнутая, с клюкой, настоящая ведьма. Говорят, ее во время ВОВ как огня боялись оккупанты, а также партизаны и даже сам их бесстрашный предводитель Герман. А несколько лет назад молодежь, возвращаясь с гулянки из Подвигалова, видела, как из двора Ефановны вышел высокий мужик в сером плаще вроде старинной мантии и пошел по деревне, а за колодцем, в котором закупался от белой горячки Сашка Григорьев, у дома Федора Ивановича вдруг растворился в воздухе, истаял, как дымок. Ребята уверяли, что роста в том мужике было метра три, не меньше — заметили по ветке, под которой он проходил…
Как тут не вспомнишь одного ученого японца, который пришел ко мне советоваться, как ему лучше назвать свою книгу о Пугачеве — «Пугачев и его сообщники» или «Пугачев и его сподвижники»?
С тех пор в порховской тюрьме воды заключенным в сосуде не давали, а предлагали пососать мокрую тряпку. Из-за этого тюрьма эта имела весьма дурную и двусмысленную славу и называлась «…сосово».
Вып. 1. Псков, 2001. С. 150.
Как вспоминал старый партизан Б. Миронов, «фанерные самолеты-разведчики сбрасывали листовки и люди повсюду с упоением повторяли незатейливые, но желанные для всех слова, с которыми обращалась Красная Армия ко всем нам: „Пейте квас — ждите нас, пейте молоко — мы недалеко“» (Я помню… // Знамя труда. 1991. 6 мая).
Хотя и такое бывало: «Партизан третьей Ленинградской бригады Антонин Иванович Каульс рассказывает: „Узнали мы через связных, что в деревне N должен состояться вечер (непонятно, почему ветеран полсотни лет спустя после описываемых событий скрывает истинное название этой Аркадии времен войны. — Я.С.). Пошли. Остановились у входа в дом. Дверь открыта, и пар из избы валит, как из бани. Пляшет, поет и танцует, от жара согретый, хотя на дворе мороз градусов под тридцать, молодежный раскрасневшийся люд. Остановились, еще раз осмотрелись, стали спорить, кому первому стоять на посту у дома. Ночь лунная, все вокруг видно как на ладони. За речкой немецкий часовой ходит взад-вперед, охраняет свой объект. Что делать? А, была — не была! Пусть немец охраняет и себя, и нас, а мы на гулянку!“» («Земля Новоржевская» от 26 июля 2005. С. 6).
В скобарском языке нет слова «что», а только «кто»: «Каво видал и делашь каво?»; «Каво болит-то? — Да ухо! (ударение на последнюю гласную. — Я.С.) Паук (туда) попавши». «Я тогда был выпивши, да психанувши и тогда бываю горяч, а каво делал в банном буфете, не упомню»; «Был в Ленинграде, насмотревши на ихную жись. В городе горазд тяжело. Живут как заледеневши. Каво ведь ядят люди-то? Тфу — легурты каки-то! А я — картошку убрал — это раз! Огурцов-капусты насолил — это два! Кабанчика на октябрьскую заколю — это три! Да каво еще мне нужно-то!» (Новоржев, 2001). В разговоре скобари часто «скашивают» окончания слов: говорят не «небо покрыто тучами», а «небо покрыто тучам»; «машину-то держи под парам, счас выскочу». «Иван опять пьет? — Пь-е! Как вернувши, так горазд пье!» Недавно встретился мне и поэтический образчик скобарского говора:
Старушка-мать ожидает
И молится Богу ночам,
Перед иконой стоит на коленях
И просит она со слезам…
Как пишет тот же партизан Б. Миронов, «партизанский лагерь был необычайно людным и веселым… Помимо детей и мужчин, в лагере на берегу Сороти было много женщин разных возрастов… Помню, молодые партизаны щеголяли в полушубках, сшитых под бекеши с меховой опушкой, и в кубанках с алым верхом. На кубанке — красная лента со звездой».
См. примеч. 3. (В файле — комментарий № 6 — прим. верст.).
С этими ранними, разгоняющими полуночных панночек криками петуха случаются курьезы. Как-то среди ночи я проснулся от сдавленных криков «Убиваю-ют! Убиваю-ют!», несшихся с дороги перед домом. Вглядываясь в кромешную тьму, я нарисовал в своем сонном воображение леденящую кровь картину: соседка напротив, по прозвищу Светка Кошка Драная (ее зверским боем и регулярно бьет муж по прозвищу Толя Тюремщик), зарубленная топором, ползет по дороге и жалобно взывает к моему милосердию. Выходить мне, однако, не хотелось (против топора, как и против лома, нет приема), но нужно было что-то предпринять. Я было уже надел штаны — главный признак мужчины и бессмысленно шарил по стене в поисках несуществующей шпаги, как вдруг понял, что сдавленный крик исходит не с дороги, а из сарая другой моей соседки. Там возгласом «Ку-ку-реку!!!» (преображенным расстоянием, стенами запертого сарая и моим воображением в отчаянный предсмертный кошкин стон «Убива-ют!») радостно объявлял о приходе нового дня рыжий красавец-петух, ныне, увы, покойный.
