Согласитесь, это уже слишком! Такое непозволительно даже пьяному книготорговцу. Всё же мы благодарны П. Лукачу за то, что он раскрыл нам тайную стратегию враждебных элементов. В конце своей „речи“ П. Л. Обвинил поколение наших отцов и дедов в злоупотреблении доверием народа, заявив, будто „тот, кто в те годы посмел бы открыто говорить правду, и по сей день сидел бы в тюрьме, и никто бы перед ним даже не извинился!“
Книжный магазин „Балканы“ на улице Королевы Анны, где на днях были высказаны подобные „мысли“, уже давно избрали местом своих сборищ разного рода „литераторы“ и частные „издатели“, ловко ускользающие от общественного контроля. Кстати сказать, там регулярно распиваются спиртные напитки, якобы по примеру аналогичных заведений на Западе (!). Ничего удивительного, что его служащий осмелился произносить речи перед публикой в, мягко говоря, нетрезвом виде! Возникает вопрос, действительно ли это его частная лавочка, где он может вести себя подобным безответственным образом, или речь идет о государственном объекте культуры, на развитие которой наши рабочие выделяют из своей зарплаты немалые средства? Интересно было бы послушать, что думают обо всём этом ответственные товарищи в дирекции „Балкан“, а также издательский совет этого солидного издательства, книжный магазин которого явно без ведома ответственных лиц используется в своих грязных целях враждебно настроенными элементами?»
«Весь оставшийся тираж книги „Абсурд власти“ переработать во вторичное сырьё…»
(«Официальный вестник»)
— Так в два счёта грыжу заработаешь! — жалуется рабочий, таскающий связки «Абсурда власти» к машине для резки бумаги.
— В обложке нельзя! — протестует человек за машиной. — У меня все ножи полетят!
— А как же раньше можно было? — спрашивает старший инспектор.
— Раньше книги были в мягких обложках. А тут поглядите, какой твёрдый переплет, да еще пластик! После этого ножи можно сразу выбрасывать…
— Что будем делать, товарищи? — спрашивает старший инспектор комиссию.
— Надо оторвать обложки! — предлагает второй член комиссии. — Позовите ещё двоих человек!
Подходят двое, в руках у них кефир в картонных пакетах и рогалики. Старший инспектор нетерпеливо смотрит на часы:
— Побыстрее, товарищи, мы спешим!
— Имеем мы право позавтракать? — возмущается первый рабочий.
— Да пошёл он… — негромко говорит второй. — Лично мне спешить некуда!
— Что ты сказал? — подходит к нему второй член.
— То, что слышал! — отвечает рабочий с набитым ртом. — Посмотри на время! У нас перерыв до десяти…
— Принесите комиссии кофе из столовой! — требует второй член комиссии.
— Кофе нет! — говорит бригадир рабочих. — Чай будете?
— Давай что есть! — машет рукой старший инспектор.
Не спеша позавтракав, рабочие закуривают и начинают лениво отрывать обложки. Обнажённые, книги отправляются в бумагорезательную машину, которая затем выплёвывает их в виде бумажной лапши. Обложки кидaют на тележку и вывозят во двор типографии. Двор окружён грязно-серыми стенами, у которых свалены рулоны старой бумаги и какие-то бочки.
— Кошава начинается… — говорит старший инспектор, глядя в небо.
— В этом году что-то рано, говорит третий член комиссии.
Бригадир обливает обложки бензином. Подходит пожарный:
— Что это вы делаете?
— А ты не видишь?..
Пожарник хватается за висящую на поясе кобуру:
— А ну брось! — кричит он грозно. — Здесь я хозяин!
— У нас постановление… — говорит второй член.
— Чьё постановление?
— Не суйся, не видишь — мы работаем! — отпихивает его бригадир.
— Насрать мне на ваше постановление! — кричит пожарник. — Здесь я хозяин!
— Так нельзя, товарищ, — пытается утихомирить его старший инспектор. — Выбирайте выражения!
— А я вам говорю: здесь не будет открытого огня, пока я на посту! Я из-за вас не собираюсь в тюрьму садиться!..
— Сходите в секретариат! — велит старший инспектор второму члену. — Товарищ прав. Пусть ему там дадут указание.
— Это другое дело, — соглашается пожарник, убирая руку с кобуры. — Пусть принесут разрешение от инженера по технике безопасности, и потом хоть всю типографию спалите — мне дела нет! А в тюрьму я ни из-за кого не желаю садиться!..
Второй член комиссии шипит:
— Я это тебе припомню, Милич! — и уходит за разрешением.
— Плевать я хотел на твои угрозы! — кричит ему вслед пожарник.
— Выбирайте выражения, товарищ! — укоряет его третий член.
— Тебе я ничего не говорил!
— Откуда вы, товарищ? — примирительно спрашивает старший инспектор.
— Из Чаетины — нехотя отвечает тот.
— Красивый край… — говорит инспектор.
Пожарник молчит, мрачно уставясь на носки своих сапог.
Третий член, представитель издательства, выпустившего книгу в серии «Книги и идеи», спрашивает старшего инспектора, читал ли он «Абсурд власти». Это его, впрочем, нисколько не интересует, просто ему тягостна наступившая тишина. Старший инспектор отвечает, что не читал. Некогда, много работы.
— Крупная издательская недоработка… — сокрушенно говорит третий член.
— Н-да, бывает…
Они молча стоят над грудой оторванных обложек. Через некоторое время возвращается второй член с заведующим типографией.
— В чем дело, Милич? — вопрошает тот пожарника. — Опять твои фокусы?
— Я не собираюсь из-за него в тюрьму садиться! — возмущается тот. — Вы же сами у меня в прошлом месяце вычли из зарплаты из-за какой-то паршивой зажженной сигареты! Если вы берёте на себя ответственность, я не возражаю!
— Поджигай! — велит заведующий бригадиру, который стоит в нерешительности с мятой газетой и зажигалкой в руке. — Я отвечаю.
— А докэмент?
— После зайдешь со мной в канцелярию. Эта корова ушла завтракать и заперла печать…
Пожарник берет под козырек. Со стороны кажется, будто он отдает честь очередной жертве Index librorum prohibitorum[19].
Бригадир подносит зажигалку к смятой газете, которую затем бросает на груду обложек. Они вспыхивают, сворачиваясь в трубочки и распространяя вокруг кисловатый запах. Люди молча смотрят на фиолетовое пламя.
Комиссия подписывает протокол о переработке «Абсурда власти» во вторсырье.
— Не зайдете ли к нам в столовую позавтракать? — предлагает второй член старшему инспектору. — У нас сегодня фасоль…
— По-солдатски?
— По-солдатски?
— Ну, если по-солдатски, то пойдем!
Первый рабочий пьёт в буфете пиво со вторым рабочим.
— Глянь-ка, что я стибрил! — он вытаскивает из-под спецовки «Абсурд власти».
— Смотри, чтобы кто не увидел. Мало ли что там может быть написано!
Ветер разносит по двору золу и пепел. Пожарник гоняется за тлеющими обрывками и затаптывает их сапогами.
— Кошава, мать ее так! — ругается он, поглядывая на небо.
Интересно, что бы произошло, если бы товарищ Уча через день не должен был выступать на каком-то митинге? Скорее всего ничего. Заметка корреспондента «Журнала» по поводу представления «Абсурда власти» была бы вытеснена из памяти читателей уже следующим номером этого фискального листка, как вполне заурядная глупость, к каким уже все давно более или менее привыкли, и наши три судьбы даже теоретически никогда бы не смогли соприкоснуться, а тем более переплестись.
Как принято в подобных случаях, товарищ Уча (читавший свою речь по бумажке) сперва поделился воспоминаниями о военном времени, а потом коснулся положения в промышленности, сельском хозяйстве, на транспорте, в энергетике, здравоохранении, науке, образовании и туризме, закончив обращением к моей скромной персоне, о которой он говорил уже не только по шпаргалке, но и экспромтом, причем с неподдельным пафосом. Хотя мне он в своей длиннющей речи посвятил не больше двадцати строчек, все газеты именно эту часть его выступления вытащили в заголовки и подзаголовки, выделили в тексте курсивом. Получилось, что мне придаётся гораздо большее значение и важность, чем славному прошлому и всем отраслям народного хозяйства и социальной сферы, о которых рассуждал оратор. Чаще всего встречался устрашающий заголовок «НИKAKИX КОМПРОМИССОВ С ВРАГАМИ!», кочевавший с лёгкой руки корреспондента ТАНЮГ из одной газеты в другую. Видимо, всем уже осточертели одни и те же навязшие в зубах фразы, которые без конца талдычит Уча, вот они и возгорелись охотничьей страстью, почуяв живую дичь.
«Говоря о нашей действительности, — отметил товарищ Уча, — мы вместо конкретного критического анализа зачастую ограничиваемся лишь абстрактными рассуждениями и намёками. Пора перестать ссылаться на „определенные негативные явления“, „отдельные ошибки“ и „несознательные элементы“, давайте, товарищи, назовём вещи своими именами! Надо полагать, у виновников этих негативных явлений есть имена и фамилии? Вот на днях читаю в средствах массовой информации, что посреди нашей столицы возникло неприкрытое вражеское логово и что это логово оппозиции, из которого классовые враги клевещут и изрыгают хулу на величайшие завоевания нашего движения, сформировалось в рамках социалистического издательства (под названием „Балканы“), а мы по-прежнему смотрим сквозь пальцы на то, что подобные вредные элементы портят и сбивают с пути нашу молодежь! Примером того может послужить омерзительная, контрреволюционная и националистическая выходка некоего Педжи Лукача, в бессильной обывательской ярости обрушившегося с гнусными нападками на нашу общественную систему, столь ненавистную вышеупомянутому Лукачу и ему подобным. Всё начинается с разглагольствований о том о сём, но очень быстро становится ясно, о чем на самом деле идёт речь — речь идёт о подлых нападках на Революцию. Неужели, товарищи, у нас настолько ослабла бдительность, что стало возможным говорить подобные вещи — я цитирую: „Когда после войны началась идеологическая муштра, когда из нас, маленьких анархистов-индивидуалистов, выросших на обломках вчерашнего мира, надо было по тогдашнему советскому образцу сделать маленьких старичков, организованных пионеров с красными галстуками в духе непревзойдённой „Педагогической поэмы“ гениального товарища Макаренко, появилась масса идиотских книг, превращавших детей в кретинов. Мы, разумеется, по-своему сопротивлялись… С помощью Флэша Гордона я восстановил утраченную связь с довоенным временем!“ Конец цитаты. Выходит, товарищи, этот самый Педжа Лукич еще ребёнком мечтал о возврате к старому, к старой, королевской, капиталистической Югославии. И он об этом говорит сегодня, когда на дворе год тысяча девятьсот восемьдесят второй, и ведь это ещё не всё! Он принародно утверждает, что тот, кто в те годы посмел бы открыто говорить правду, и по сей день бы сидел в тюрьме, и никто перед ним даже не извинился бы! Я думаю, товарищи, что его-то действительно следовало 6ы посадить в тюрьму!» (Аплодисменты)
