Теперь он отправился в Южный Китай. Крохотная угольная шахта Фушань была построена ещё в девятнадцатом веке. Поэтому узкие извилистые штреки не приспособлены ни для какой современной техники: угольный комбайн просто не поместился бы в них. Тут могли работать только люди, откалывая куски угля вручную с помощью допотопного кайла. Они ползком добирались до своего рабочего места, и, лёжа в этих твёрдых и холодных кротовых норах, часами в темноте долбили пласт, дыша угольной пылью, которая в конце-концов заставит их в сорок, в лучшем случае в пятьдесят лет, умереть мучительной смертью от силикоза.
Жалкий посёлок вокруг шахты, жил исключительно за её счёт. Другой работы для жителей здесь почти что и не было: магазинчик, начальная школа, поселковая администрация, детский сад, почта, баня, железнодорожная станция, медпункт, клуб - вот и вся так называемая инфраструктура. Всё это давало работу от силы ещё одной сотне человек (главным образом женщин) и существовало только до тех пор, пока существовала сама шахта.
Уголь с шахты шёл на ближайшую тепловую электростанцию. Шахта была аварийной, и, по-настоящему, её давно пора было бы закрыть, но тогда на улице оказывалось несколько сот, почти тысяча человек, а этого местная администрация никак не могла допустить. К тому же, добыча всё еще была конкурентоспособной благодаря нищенской зарплате шахтёров и очень близкому расположению электростанции, что не требовало больших затрат на перевозку угля.
Сегодня все жители посёлка, услышав вой сирены, кинулись к шахте: они знали - это означает, что под землёй произошла очередная авария, скорее всего, обычный взрыв метана. Такое здесь случалось чуть ли не каждый год и тогда посёлок хоронил один-два десятка своих очередных погибших. А на их место уже рвались новые желающие - молодые ребята, мечтающие найти хоть какую-то работу, ведь безработица в посёлке Фушань не кончалась никогда...
Сорокалетний шахтёр Цзян, отец двоих детей, лежал под землёй на глубине восьмидесяти метров, придавленный глыбой угля, рухнувшей на него в момент взрыва. Глыба упала сравнительно удачно - она всего лишь раздробила ему ноги, но голова и грудь остались целы, поэтому он ещё кое-как мог дышать той отравой, которая раньше была воздухом: спертым, пропитанным угольной пылью, душным и отвратительным, но всё-таки воздухом. Если в ближайшие часы никто не придёт на помощь, то он здесь, конечно, попросту задохнётся.
Цзян испытывал удушье и дикую боль в ногах, но даже не стонал. Он с ужасом думал о том, что же теперь будет с его семьёй, если на этот раз он всё-таки погибнет. Цзян попадал в такую переделку уже не первый раз, но до сих пор ему везло - каждый раз его спасали. Наверное, он родился в рубашке, как говорили ему другие шахтёры! Он старался соблюдать законы и поэтому женился, как было предписано китайской компартией, после двадцати шести лет. Однако кое в чём он всё-таки закон нарушил - у него был не один ребёнок, как положено, а целых двое. Поэтому за второго, штрафного, приходилось платить - и в школе за учёбу, и в случае обязательных прививок, по болезни или для получения необходимых медицинских справок. Жена не могла найти работы нигде, поэтому семья жила только на его жалкую зарплату. Наверное, было бы лучше, если бы он никогда не женился и нёс ответственность только за себя одного. Погиб - и дело с концом. Нет человека - нет проблемы, как говорил один известный советский вождь. И никто не страдает. Если бы знать заранее, если бы он не был таким дураком в молодости, не женился, не заводил детей, то и умирать сейчас было бы не так страшно!
Воздух в забое уже совсем нельзя было назвать воздухом. Это, скорее, похоже на газовую камеру Освенцима. Цзян посинел и, потеряв сознание, хрипел на жёстких холодных комьях угля, врезавшихся ему в спину и в перебитые ноги. Изо рта у него шла розовая пена, но её не было видно в кромешной темноте...
Шаварш в виде Энергиона завис над Цзяном и произвёл выброс Энергии. Цзян с удивлением понял, что он находится в сознании - по-прежнему в обвалившемся забое, но в сознании, и дышать ему теперь гораздо легче.
Погибших шахтёров вынесли из забоя только через семнадцать часов. У выхода из штольни их встречала мрачная толпа вдов и сирот. И только один из пятнадцати забойщиков каким-то необъяснимым чудом оказался жив. Он провёл под землёй, практически без воздуха, целых семнадцать часов - и это при том, что человеческий мозг просто гибнет всего через четыре минуты кислородного голодания! И остался жив! У него всего лишь раздробило ноги. И этим чудесно спасённым человеком, представьте себе, снова оказался всё тот же Цзян, про которого недаром же все говорили, что он родился в рубашке.
* * *
Закончив Служение, Шаварш вернулся в Большой Купол, где его уже ожидало сообщение, что с ним очень хочет встретиться Димка. Шаварш вспомнил того симпатичного растерянного парня, которого он как-то встретил у Информационного Центра. Немного отдохнув и снова зарядившись Энегрией от Эгрегора, Шаварш перед новым вылетом на Землю, проявился рядом с Димкой.
Димка сказал, что восхищён Служением Шаварша, что он устал бездельничать в Большом Куполе и просит сразу же взять его на дело. Шаварш без раздумий согласился стать димкиным Учителем и повёл его к Эгрегору, чтобы научить заряжаться максимальным количеством Энергии, сохранять её во время полёта к цели, трансформироваться в Энергион и вести через Эгрегор поиск самых катастрофических точек Планеты. Оказалось, что только что где-то в Турции произошло сильное землетрясение, и Шаварш с Димкой немедленно отправились туда.
Очень длинное одиночество
Целыми днями Таня гуляла по пляжу. Одна. Она ходила, внимательно всматриваясь в лица людей и мечтала. О том, что, может быть, сегодня встретит человека, который поймёт её душу и станет ей близким. На всю жизнь. Хотя, конечно, это было просто глупо. Если он не встретился до сих пор, то вряд ли уже встретится теперь. Ведь ей было целых тридцать семь лет.
Те, кого она видела вокруг, вызывали у неё только отвращение. Целыми стадами ходили они по пляжу, полуголые, с красными квадратными лицами. В белых пляжных кепочках и с невыносимо орущими транзисторами на груди. Некоторые из них были совсем ещё белые, другие черные, почти как негры, а третьи - красные, потому что сгорели. И все какие-то одинаковые, просто омерзительные. Если бы кто-нибудь из них вдруг захотел познакомиться и поухаживать за ней, Таня в ужасе убежала бы. Но даже и они, ни один из них, не хотели этого.
Многие отдыхали целыми семьями - муж, жена, детишки. Или совсем пожилые супруги. Или молодожёны. Этим, тем более, ни с кем знакомиться не хотелось. Иногда всё-таки на пляже попадались такие, которые, как казалось Тане, могли бы ей понравиться. Но они почему-то обычно были моложе Тани. И не одни. Рядом с ними всегда порхали хорошенькие молоденькие девушки, сравнивать себя с которыми было бы просто смешно.
Отпуск уже давно стал для неё, наверное, самым грустным временем года. Когда она особенно остро чувствовала своё одиночество, постоянно думала о неудавшейся личной жизни и хотела поскорее вернуться на работу. Тогда начнутся лекции, семинары, симпозиумы, конференции и командировки, и ей просто совершенно некогда будет думать о чём-нибудь кроме них. И тогда она забудет о грусти до самого следующего отпуска.
Уже целую неделю ходила Таня по пляжу одна. Навстречу ей тоже попадалось много одиноких женщин. Но они чаще всего были толстые, старые и некрасивые. А Таня знала, что она интересная и на вид ей никак нельзя дать больше тридцати. И ей казалось, что они смотрят на неё с удивлением и сочувствием. С независимым видом проходила она мимо, но в глазах её светилась застарелая тоска.
Уже несколько дней Таня испытывала одно желание, которое усиливалось с каждым днем. Ей хотелось помыться. Баня находилась в другом поселке и до неё надо было добираться на электричке. Но Таня никак не решалась предпринять это путешествие. Она слишком хорошо знала жизнь. Она не сомневалась, что если, совершенно независимо от дня недели, она соберёт чистое белье, мыло и полотенце, сложит их в тазик и поедет в баню, то именно в этот день баня будет обязательно закрыта. И тогда пропадёт полдня отдыха. А она и так собиралась отдыхать не сорок восемь положенных ей дней, а всего три недели, потому что дома ее ждала уйма работы.
Однажды она узнала, что недалеко от дома, где она снимала у хозяйки комнату, есть санаторий, а при нем котельная, где можно прекрасно вымыться в душе, если дать пятьдесят копеек истопнику дяде Пете. И это было просто прекрасно. Гораздо лучше, чем тащиться неизвестно куда, в какую-то баню, от которой всегда можно ожидать любого подвоха.
Дядя Петя оказался невзрачным старичком, который обрадовался неожиданному приработку и охотно пустил Таню в душевую. Он начал суетливо стлать на пол чистые газеты, чтобы Таня не испачкала ноги, и даже предложил потереть ей спину. При этом Таня заметила, что он смотрит на неё сальными глазками. Ей стало смешно и противно. Она не могла раздеваться, потому что дядя Петя всё никак не уходил. Тогда Тане стало ещё и досадно. И жалко своего времени, которое она теряла зря и которое могла провести на пляже. Из вежливости пришлось задать несколько вопросов. А дядя Петя обрадовался возможности поговорить. Он сел на деревянную лавку, куда клали бельё, и начал о себе рассказывать. Таня тоже села рядом и начала слушать. Теперь ей уже не жалко было своего времени, потому что она любила слушать рассказы о чужой жизни и потому что её собственная жизнь всегда казалась ей неинтересной и однообразной.
