Я вообще не понимаю, почему вы считаете, что это убийство? Макеева вполне могла покончить с собой. Несостоявшаяся жизнь, безденежье, депрессия, алкоголь.
– Именно на это и рассчитывал убийца. Но, честно скажу, и без экспертизы было понятно, что это не суицид. Никогда не видел самоубийц, сидевших положив ногу на ногу. Экспертиза только подтвердила мое предположение.
– Странно: есть орудие убийства, а хозяин этого оружия не убивал, – с сомнением заметила Марина.
– Не убивал, поскольку, помимо него, по меньшей мере три человека, причем именно в интервале от 12 до 14, заходили в квартиру Макеевой. Кто из них стрелял, сказать невозможно, потому что рядом с домом велись дорожные работы, гремел отбойный молоток. Никаких отпечатков пальцев, кроме отпечатков самой убитой, нет. Людей было полно, а отпечатков нет, значит, их намеренно стерли. Но кое-какие сведения у нас есть. Одной из посетивших Макееву была хорошо одетая женщина на иномарке, которую никогда в этом доме раньше не видели. Вот поэтому круг наших поисков расширился и охватывает не только каждодневный круг общения Макеевой, – доверительно сообщил состояние дел Власов.
– У меня нет иномарки. Я на отечественной езжу, – сразу сказала Марина.
– А вы и не подходите под описание той женщины.
– А та какая? – не удержавшись, спросила Марина.
– Пока это все, что я могу вам сообщить. Подробности в интересах следствия не разглашаются, – официальным тоном сообщил Власов.
– Это все? Я могу идти? – спросила Марина, почувствовав, что весь приподнятый утренний настрой испарился. От разговора с Власовым, несмотря на то что он так подробно рассказал о ходе следствия, остался осадок тревоги. Она стала понимать, почему Микиса так нервничал и дергался. Ни он, ни она не настроены вести откровенные разговоры с этим опером, который, видимо, прекрасно понимает их позицию, но ведет при этом какую-то непонятную игру. Как будто он уже все знает и только ждет, когда же наконец это поймут остальные и сами, как на духу, во всем признаются.
– Только один вопрос. Знали ли вы некоего Викентия, однокурсника Макеевой, с которым она поддерживала тесные отношения и с которым имел какие-то партнерские отношения Самсонов?
– Нет, не знакома. Какие партнерские отношения могут быть у художника? Вы сами подумайте. Странный вопрос, – начала, было, Марина, но быстро свернула свой монолог, вдруг вспомнив это имя – Викентий. Но только имя.
Власов сделал вид, что не заметил ее замешательства, сказав лаконично:
– Действительно, странный.
То ли вопрос, то ли Викентий, то ли Самсонов… Не понять. И что он имел в виду?
– Я могу быть свободна? – нетерпеливо спросила Марина.
– Да-да, на сегодня у нас все, – подчеркнуто любезно сказал Власов, провожая Марину до двери.
Она вышла после этого допроса в абсолютном смятении и в предчувствии беды. Этот капитан пугал ее своей въедливостью и дотошностью. Зачем он ей так подробно рассказывал, кого подозревают, кого нет, сколько человек там было? Ведь это, наверное, неспроста, думала Марина, но найти на это ответ, она так и не смогла.
Самое интересное, что теми же вопросами мучился и стажер Василий. Он тоже удивлялся, зачем Власов столько подробностей рассказывает этой расфуфыренной даме. Еле дождавшись, когда она уйдет, он набросился на Анатолия Матвеевича с расспросами. Зачем же было все детали ей вываливать? Непонятно, кто кого допрашивал? – Подробности рассказаны для Самсонова или… В общем, для человека заинтересованного в деле. Думаю, она все ему передаст, а он… Занервничает, и процесс ускорится, и тогда мы посмотрим, кто виноват, а кто прав, – загадочно улыбаясь, проговорил Власов.
Самсонов, очень довольный своими действиями по отношению к Марине, все же целый день по возвращении домой не мог найти себе места. Выручала обычная ежедневная суета, иллюзия занятости, звонки Яны, которая каждый час сообщала, что она соскучилась и скоро приедет. Он переставил с места на место картины в мастерской, дал очередное интервью, одно из тех, которые он повторял изо дня в день, не особенно вдумываясь в содержание, поговорил по телефону с потенциальными клиентами, подписал книги для подарка возможным спонсорам. Долго давал поручения водителю, который все должен развезти по нужным адресам и с наилучшими пожеланиями передать лично в руки. Это был годами проверенный способ. Михаил оказывал знаки внимания, дарил свои альбомы, книги, и получалось, что незнакомые люди становились не то что лучшими друзьями, но из разряда шапочных знакомых выпадали сразу. Срабатывала удивительная ментальность – даже очень состоятельный человек всегда клюнет на халяву и с теплотой в душе будет относиться к халяводателю.
К вечеру все «дела» развеялись. Никаких мероприятий не предвиделось, но даже если что-либо и намечалось, Микис все отменил бы. На этот вечер у него были более приятные планы. Он должен встретить Яну в аэропорту. Ее не было всего три дня. Но каких?! Длиною в целую жизнь – и по насыщенности событий, и просто потому, что он по ней соскучился.
Они познакомились совсем недавно. Это было две, может, три недели назад, Микис точно не помнил. Ему казалось, что он знал ее всегда. В тот вечер Самсонов позвонил Гладьеву с предложением традиционно прошвырнуться по Тверской, на что тот откликнулся с большим энтузиазмом. Микис заехал за своим «заклятым другом» и они отправились в «Пирамиду». Такие выходы в последнее время стали довольно редкими. На какое-то время даже прекратились, но… сила привычки взяла верх, и иной раз напарники совершали этакие юношеские набеги в некоторые присутственные места.
Причиной долговременной паузы была авария, в которую попал Самсонов, по счастливой случайности отделавшись небольшой травмой плеча, хотя все могло закончиться очень плачевно. Какие-то силы уберегли, однако всю эту историю можно было понять как серьезное предупреждение тех же самых сил.
Все случилось после дня рождения Гладьева, на который Микису почему-то жутко не хотелось идти. Он тянул до последнего, как всегда не отвечал на телефонные звонки, но в конце концов все-таки поехал.
К его приходу компания была уже в сверхразогретом состоянии, а сам именинник с трудом ухватывал цепь событий. Самсонов тут же понял, что ему, как всегда, придется доставлять домой виновника торжества, а значит, придется сидеть на этом празднике до последнего посетителя. Так и случилось: гости продолжали возлияния, в чем их честно поддерживал именинник, все время приговаривая:
– Мика, только обязательно проследи, чтобы я попал домой.
Наконец торжества по случаю дня рождения Гладьева подошли к завершению.
После долгих прощаний Самсонову удалось загрузить Святослава в машину, и они поехали домой. Однако у именинника родилась замечательная идея заехать в «Пирамиду», чтобы выпить по чашечке кофе.
Самсонов прекрасно понимал, что от этой своей идеи Святослав не откажется и лучше согласиться, чем убеждать его не делать этого, хотя давно уже хотелось спать и в «Пирамиду» абсолютно не тянуло.
Поехали… Заказали кофе. Святослав тут же выхватил взглядом какую-то молоденькую девицу провинциального вида, которая мгновенно оказалась за их столиком. Он тут же сообщил ей все свои регалии, что может и в кино помочь сняться и… В общем, все по полной программе. Девица, правда, все больше обращалась к Самсонову и всячески строила ему глазки. Решено было продолжить знакомство и поехать еще куда-нибудь. Когда сели в машину, у Святослава возникла совершенно «неожиданная» мысль пригласить всех к себе домой. Девица, польщенная вниманием столь известных людей, моментально согласилась.
Дома Гладьев предложил выпить, девица села на колени к Самсонову. Вечер обещал быть томным. В конце концов Микис удалился с девушкой (кажется, ее звали Аней) в другую комнату. Где-то минут через десять он вышел оттуда, весело подмигнул, сказав только: – Она готова, – сделал приветственный знак рукой и поспешил домой.
Так случалось довольно часто. Самсонов не был любителем нимфеток, но нравился им, а чтобы дурочки не пропадали зазря, Микис дарил их своему не столь броскому и уже немолодому другу.
Возвращаясь со своего «рыцарского» подвига, Самсонов попал в аварию. Потом больница, гипс и масса времени, чтобы подумать о правильности своего бытия. Да, в какой-то момент появились мысли, что он в жизни что-то делает не так. Но постепенно они отдалялись, уходили все дальше и трансформировались в вывод, что, если бы он жил неправильно, наказание настигло бы его и он бы погиб, а так ведь все нормально. Остался жив, значит, все идет, как надо, все правильно. Те, кто осуждает его, завистливые неудачники, которые не в состоянии уловить новый ритм жизни и попасть в него.
