- Такое чувство, что я зависла во времени, как муха в паутине. Ну, меня это не беспокоит, даже нравится, хотя немножко обидно, когда говорят: «Неужели вы, такая еще молоденькая, уже и книгу написать ухитрились? И о чем вы можете написать?» или: «Вы так юны и так красивы, зачем вам эти книжки, вы можете неплохо заработать красотой, можете пристроиться замуж, кругом полно богачей».
Какая нелепость! Красота — не товар, и не параметры тела. Красота — это состояние души, духовная энергетика. Это - яркость и радужность внутреннего мира, но вообще-то внешняя красота — это иллюзия. Иногда она ослабевает, эта иллюзорность, иногда усиливается и кажется ирреальной: такое случается в полнолуние. И еще: не такая уж я юная. Просто зависла во времени. Осталась наивной и восторженной. Один мой читатель сказал, что я соткана из лунного и солнечного света, и что земная грязь не прилипает ко мне, потому что я лечу над землей — почти иду, но в то же время лечу. Он где-то прав, со стороны это странное и красивое зрелище, и непонятное, но никто не знает, как мне от этого больно, ведь я все земное пропускаю через свою душу и мысленно чищу землю от грязи, а это мучительно. Ну, да хватит философии…
Она встала, прошлась по комнате, рассматривая картины и фотографии на стенах. Все это закрывало старые пожелтелые обои, и создавало атмосферу какого-то диковинного музея. Она включила магнитолу, и, пританцовывая под попсовую песенку, заявила зеркалу:
- Ты же знаешь, чем я зарабатываю. Нет, разве? У-у. это большой секрет. Но тебе скажу: продаю свои авторские книги. Коллекционный тираж, экземпляры номерные. Читатели мои — настолько разные, что я просто диву даюсь, есть даже самые экзотические, к чтению не склонные люди. Ты, зеркальце мой свет, и представить не можешь… С кем только я не знакомилась, продавая свои книжки! Мир удивителен и непостижим...
Одной из моих читательниц оказалась стриптизерша, выступавшая по воскресным дням в Центральном Доме Художников (сокращенно ЦДХ) в программе «Арт-стриптиз-шоу». Иногда она угощала меня кофе с мороженым в вечернем баре (вход со стороны «Тахмана», там где дискотека) и рассказывала о себе и о трагичной судьбе своей подружки. Я об этом написала стихотворение «Песенка про стриптизершу», шутливый стишок:
А груди ее были словно ядра,
Что вышибают разум у мужчин.
К ней на стриптиз ходил один заядлый
Любитель женщин, молодой грузин.
Что ж, если Бог создал ее игрушкой
В руках у переменчивой судьбы.
Святая Магдалина, будь подружкой
Для бедной стриптизерши, помоги.
Когда в душе заплакали бураны,
Когда завыли ледяные псы,
Грузин ревнивый ножевую рану
Оставил ей на память о любви.
Она на снег, в своей пушистой шубке,
Упала, как на жертвенный алтарь.
Смеялось солнце, словно милой шутке,
И умирал непройденный январь.
Она выскользнула из одежды и швырнула свое голое тело прямо к мигающей разноцветными огнями рампе. В свете прожекторов тело ее казалось мраморно белым. Она прикрыла глаза и словно под гипнозом принялась раскачиваться в такт музыке, ее узкая талия гнулась будто под порывами ветра, груди ее прыгали вверх-вниз словно мячики. Она вскинула вверх руки и стала похожа на длинное тонкое деревце, попавшее в ураган, в самый эпицентр урагана. Она казалась так хрупка и беззащитна. Незримый вихрь развернул ее и бросил в конец сцены. Она заметалась под быстрые ритмы попсы, и вдруг остановилась, сделала несколько плавных движений, широко развернув колени, и резко села на шпагат. Она была звездой арт-стриптиз-шоу. Каждый ее номер был спонтанным взрывом фантазии, всплеском эмоций, выбросом энергетического сгустка. То, что творила она на сцене, резко отличалось от четко отработанных скучноватых номеров других артистов. Выступала она только сольно и всегда непредсказуемо. На стриптиз я забрела случайно, продавая в выставочном зале свои книжки. Забавно это было. Там же, в ЦДХ, давно, еще в 99-ом, я продавала книги в ночном баре, пряча их, словно наркотики, в широких карманах пиджака - это был нелегальный товар, ведь частная торговля там запрещалась. Представляешь, какая экзотика для завсегдатаев: ночной бар, злачное вроде бы место — и вдруг писательница с авторскими книжками, подписывает на память да еще и автограф ставит, вот это да! До такого можно додуматься только с крутой голодухи, шляться по таким местам — мое открытие. Иногда я брала с собой дочку.
Я подошла к столику, за которым сидели два крупных коротко стриженых парня и девушка.
— Здравствуйте, я провожу социологический опрос, — с широкой улыбкой обратилась я к девушке. Это был мой отработанный приемчик. - Скажите, вам нравится наш бар? — я по-хозяйски кивнула куда-то в пространство.
— Не-а, — зевнула девушка. — Скучно.
— Тоска, — поддакнул парень.
— Ну тогда я знаю, как вас развеселить.
Тут я, словно фокусник, выхватила из кармана свою книгу и загадочно расширила глаза. Я заулыбалась словно диск- жокей и сказала:
— Вот моя авторская книжка, ужасно веселая, занятные современные новеллы, короткие смешные романчики, с авторским пожеланием на удачу и с автографом, покупайте!
— Небось, долларов сто стоит? — вяло произнес парень.
— Нет, что вы, всего пятьдесят рублей, — резво чирикнула я. Парень вытащил деньги, я черканула авторские пожелания, девушка взяла книгу с таким видом, будто сейчас из-под обложки раздастся хохот и выскочит пластмассовый чертик на пружинке, раскрыла ее и, разочарованно разглядывая ровные ряды букв, спросила:
— Что это?
— Буквы, — радостно пояснила я.
— Что делать надо?
— Читать.
— А о чем тут написано? — продолжала любопытствовать девушка.
— А это, знаете, очень веселая история о нашей теперешней жизни, — хихикнула я и быстро удалилась, запихивая в карман деньги. В тот момент я чувствовала себя хулиганкой.
В этом баре я встретила свою давнюю приятельницу Лену с ее новым мужем. Знакомых у меня пруд пруди, вот только общаться с ними некогда, вечно решаю свои проблемы. Правда, иногда урывками работаю над рукописями, но редко. Поэтому книги мои пишутся годами. Эта, с прикольным названием «Не грусти, гад ползучий», создавалась в экстремальной ситуации и чудом была издана. Как всегда, я ночами отстукивала текст на своей старенькой пишущей машинке «Рейнметалл», кошки вздрагивали во сне, собака подергивала лапами, дочка в соседней комнате переворачивалась на продавленном диване, который жутко скрежетал пружинами, и, просыпаясь, бормотала:
— Ма, прекрати в конце-то концов... Сколько можно?
Экстремальная ситуация наступала потом.
Впрочем, я начала о баре, в котором встретила знакомую. Мы сидели за угловым столиком и отводили душу, рассказывая друг другу новости и просто болтая о всяком-разном.
— С упоением перечитываю твоего «Гада», — сказала Лена. — Моя настольная книга. Почему тираж маленький? Отнеси в издательство.
— Носила, — посетовала я. — Ты, небось, знаешь ситуацию: издают сейчас только бульварщину.
— Да, все прилавки ерундой завалены, читать нечего.
— Естественно. Издательствам выгодны книжки-однодневки, причем имена авторов предварительно «раскручиваются», ну, понимаешь: создаются дутые литературные авторитеты, и под них наспех строчатся романы, для чего обычно нанимают «литературных рабов» - голодных писателей среднего уровня. Вот так возникают серые бульварные романчики в ярких обложках. А настоящая литература выходит коллекционными тиражами за счет спонсоров, такие книги достать трудно, надо знать места.
— Не пойму, какой толк спонсорам бросать деньги на литературу? — удивилась Лена, — это же невыгодно.
— Дело не в выгоде, а в большем, — пояснила я. — Они так душу очищают, у них потом бизнес налаживается и жизнь улучшается.
— Они это понимают?
— Умные понимают. А глупые спонсорством не занимаются.
Я пригубила кофейный ликер, закусила шоколадкой и задумалась о своем романе. Назвала я его весьма символично: «Капкан на тень луны». Он был начат в 1990-ом, и сразу же придумалось название. Обычно назвать роман очень трудно. Мой роман удался. Дважды я носила его в издательства, где он был прочитан с интересом. Читали его по полгода, видимо, всей редакцией. Но печатать не стали — не коммерческий, слишком честен и хорош. Конкуренция «раскрученным» авторам. Я попыталась переделать его на бульварный — не весь, местами. Получилось занятно. Но по издательствам с тяжелой рукописью больше не потащилась. Зачем? Если судьба — книга увидит свет. На все воля Божья.
Когда меня застукали с моими «нелегальными книгами» в ЦДХ и выгнали, мы с дочкой переместились в Дом журналистов (ЦДЖ, Домжур, Гадюшник...). В Гадюшнике книжки расходились бойко, люди специально приходили, чтобы купить несколько экземпляров, я стала популярна. У меня появились знакомые среди музыкантов и политиков, завсегдатаев Домжура. Администрации это страшно не нравилось, ее это раздражало, такое всеобщее внимание к какой-то девчонке-писательнице и ее подружке-художнице, пигалице малолетней (это они мою дочку-старшеклассницу принимали за мою подружку), к этим двум выскочкам, которых еще и в ресторане угощают почитатели, эко дело... Особенно нас возненавидел бармен Слава, низкорослый толстячок в затемненных очках. Потерпев нас в гадюшных пенатах пару месяцев, он яростно выставил нас вон, предварительно избив мою дочку под радостные возгласы двух администраторш, стоявших на входе. Возможно, Слава был гей, а мы были для него как сорина в глазу. Для устрашения бармен помахал перед нами удостоверением сотрудника ФСБ. Мы не стали связываться с шестидесятилетним возможным геем, и ненадолго покинули Домжур, переместившись в ЦДРИ. В гадюшник мы наведываться стали в дежурство лояльного бармена Миши, ироничного невозмутимого мужчины. Точнее, не мы, а я, - дочка больше не сопровождала меня, так как после сотрясения мозга, которое она в тот раз получила и стойко перенесла на ногах (отказавшись идти к врачу), у нее начались сильные головные боли, впоследствии переросшие в тяжелую болезнь. В дальнейшем напряженная учеба в училище и работа интервьюером во ВЦИОМе, уличные социологические опросы на морозе, поквартирные опросы, и какие-то сложные подсчеты, которые ей приходилось делать, ведь она привыкла работать тщательно, полностью выкладываясь, все это окончательно подорвало ее здоровье и привело к осложнению болезни.. Все чуть не закончилось катастрофой. Но спасла сильная вера в Бога, святые мощи, и жизнь в монастыре. В монастырь она ушла навсегда… Но это было потом, потом, потом. А я пока рассказываю тебе, зеркало, ну да, тебе-тебе, мое отражение, я говорю о прошлом, чтобы все понять с этими выстрелами… Может, все из давнего тянется? В те дни события разворачивались так стремительно, что я не успевала опомниться.
