– Тут ведь не принимают никуда, – сказал Юрий на всякий случай.
– Посмотрим, – сказал парень.
В глубине репетиционной всплеснуло. Забулькало. Вырвался знакомый смех Хуттера. Потом выкатился сам Хуттер в замшевой куртке, глаза хитро скрыты пенсне. Увидал Юрия, схватил за рукав.
– Идем, познакомлю. Интересная девчонка со швейной фабрики, вот уж не ждал. Ей-богу, надо в эпизоде попробовать. Басней она меня уморила. Да ты только взгляни. Рост!
Юрий вошел за ним в комнату. Парень тоже вошел.
– Увлекаюсь я всегда, прямо беда, – пожалел себя Хуттер.
Она была выше всех в малой репетиционной. Прямые дикие волосы небрежно брошены вниз с головы. И перехвачены вчерашней ленточкой. Юрий узнал даже туфли из искусственной зебры, вспомнил теперь и пальто. Круто прорезанные глаза ее смотрели на Юрия с насмешливым ожиданием, признавая и тотчас готовые отказаться.
– Ященко, Лида, – представил Хуттер.
– Лишнего билетика нет? – сказал Юрий.
Она легко засмеялась, вчера Юрий не помнил,
чтобы она смеялась, смеяться ей шло, она по-детски откидывала голову.
– А я вас вчера сразу узнала, как только вышли на свет.
– Как не узнать знаменитость, – сказал Юрий. Он не успел понять, обрадовало это его или огорчило.
– Уже знакомы? – удивился Хуттер.
– В одном детсаду росли.
– Ясно, – сказал Хуттер, будто узнал бог знает какую новость. – А от вас, Лида, я хотел уклониться.
– Верю, – кивнула Лидия. – Поздно уже что-то там начинать, только время у вас отниму.
– Во-первых, вы уже давно начали, – сказал осторожный Хуттер. – Во-вторых, мы с вами ничего и не собираемся начинать. Просто попробуем кое-что в свободное время. Специальность же у вас есть, не получится – и не надо.
– И не надо, – повторила она, резко тряхнув волосами.
Парень, видимо принявший это за знак, сразу подошел с пальто наперевес.
Еще поболтали о том, о сем. Яша работал механиком там же на фабрике, сыну стукнуло три, на бабушке ездит, весь отпуск ходили на лыжах, с утра до ночи. Идиллия. Было приятно, что глупых вопросов она так и не задала: «Извините, конечно, но почему вы вдруг купили билет? У вас было такое настроение?»
– Еще как-нибудь сходим в местный театр? – сказал Юрий.
– Обязательно, – улыбнулась Лидия.
И муж Яша улыбнулся.
Юрий проводил их до выхода. Распахнул дверь перед Лидией, пожал Яшину пятерню. И когда мощная шея над толстым свитером прощально мелькнула перед глазами, вспомнил. Телеграф. Междугородная кабинка. Настойчивый совет всей округе: «Будь на пол-лаптя выше», сколько раз сам потом повторял. Он? Или просто похож? Вот такого сыграть бы. Этого Яшу. Который тверд и уверен в завтрашнем дне. Сам нянчит своего парня и жену бесстрашно отпускает на репетиции. И ждет ее в коридоре, готовый заслонить от всего. Если потребуется.
– Дверь настежь раззявил, всю хату вынесет, ходют…
Баба Софа плечом оттеснила Юрия, заперла дверь, пускай стучат, коли надо кому, уселась к столу, ровно поставила ноги в валенках, перекрестилась на телефон и сказала:
– Наталья твоя звонила. Велела передать, чтоб не ждал. Ее там на телевиденье задержали, что ли. В общем – не поняла, а не жди.
– Надо было меня позвать, – сказал Юрий.
– Чего звать попусту. Дома наговоритесь, а сказано – не жди.
Телефон баба Софа считает делом пустым, далее жаловались на нее, все равно никого не зовет, отвечает что хочет.
– И в церкви, между прочим, давно телефон есть, – сказал Юрий.
– Иди, иди, ладно.
Уже в конце коридора баба Софа остановила его бандитским вскриком:
– Стой, чего вспомнила. Наталья вроде к Гуляеву сразу поедет. Вы будто к Гуляеву собирались?
– Собирались, – сказал Юрий.
У Гуляева каждый вечер народу полно, нечего и собираться. Но пока все-таки надо найти Хуттера. Как ни верти, а со швейной фабрики Юрий вчера ушел, и какой-то «втык» ему полагается. Одно к одному – Хуттера Юрий настиг только в директорском кабинете.
В кабинете разговаривали громко. И больно уж задушевными голосами. Особенно у директора тон был теплый, стекла должны отпотеть от такого. Значит, директор сейчас предавался любимой иллюзии. Иллюзий у него было много. Что театр только на нем и держится. Что актеров он понимает, как никто. А их и понимать нечего, надо просто уметь держать в руках. Зато они его обожают.
Но любимую иллюзию знали все в театре. Любимая – что Хуттер советуется с ним по всем творческим вопросам и даже в творческих вопросах шагу без него не может ступить. Директору, как человеку далекому от всякого искусства, особенно импонировало это сочетание – «творческие вопросы». Многих хозяйственников оно отталкивает, а ему импонировало.
Когда Юрий вошел, директор задушевно говорил Хуттеру:
– Я вам верю, что он хороший актер и необходим нашему театру. Но ведь он дорогой – сто семьдесят рублей. Где мы возьмем? Это надо уже сейчас думать, Виктор Иваныч. Придется кого-то побеспокоить. Из труппы.
– Как видно, – сказал Хуттер.
– Можно, конечно, Воробьеву на пенсию, но ведь профсоюз наверняка будет против.
– И я буду, – сказал Хуттер, по головам он не ходит. – Дарья Степановна Воробьева болеет, одна, театр для нее все. И сильна еще, молодых за пояс заткнет.
– По возрасту уж давно…
– Возраст сам по себе ничего не определяет.
– Но если мы приглашаем серьезного человека, почву мы обязаны уже сейчас подготовить, – напомнил директор, ему нравилось напоминать. – Тогда придется из молодежи потревожить.
– Подумаем, – сказал Хуттер. – Нужно поговорить на худсовете.
Тут директор, наконец, заметил Юрия, кивнул ему, сказал Хуттеру, подчеркнув голосом конфиденциальность:
– К этому вопросу мы еще вернемся…
Хуттер оглянулся, повинуясь директорской интонации, тоже увидел Юрия, сказал весело:
– Очень кстати. Секрета тут нет, Юрий Павлович старый член худсовета, ему надо знать. Горячев приезжает, из Омска.
– Вы пока побеседуйте, – сказал директор.
И удалился. У него была походка ответственного человека, уставшего сидеть в президиуме. Хотя отправился он не далее конца коридора. Эту походку заслуженный артист Витимский неплохо использовал в последнем спектакле.
– Горячев? – переспросил Юрий, пытаясь вспомнить.
– Актер божьей милостью, – сказал Хуттер. – Давно его звал.
Хуттер резко вскинул пенсне, глаза за стеклами были тверды и печальны, наперекор веселому тону. Широкий крестьянский лоб взрезали твердые морщины, еще недавно у него морщин не было. Тут с одной-то ролью крутишься-крутишься. А главреж обязан лавировать среди сорока самолюбий труппы, ладить с директором и рабочими сцены, выкручиваться наверху и отвечать на запросы снизу. Хуттер еще долго без морщин продержался, стойкая конституция. И не устает вылавливать интересных людей по всему Союзу. Вот теперь – из Омска.
– Нам такой социальный герой и не снился, я на декаде видел в Москве. И современный…
– Современно – несовременно! – Юрий, сам того не желая, сразу зацепился за слово, которое приелось до раздражения, не слово уже – фетиш. Настроение сразу упало, и все внутри съежилось, против Хуттера, вздыбилось. Будто это был давний спор, который нужно немедленно разрешить. Как немного сегодня надо, одно слово. – Характеры мелкие выбираем, будто нарочно, конфликты, как иллюстрация к детской книжке. Да и то ленимся в них копаться, как бы случайно не углубить. Зато уж современно, ничего не скажешь, в каждой пьеске – ширмочки, модные имена…
– Это уж кое-что, – задумчиво сказал Хуттер. Примирительно как-то сказал, прислушиваясь. Не к словам, а к самому Юрию. Юрий видел – очень внимательно, и это тоже раздражало. Он вдруг ощутил в себе ту же оскаленность, на которой ловил себя последнее время на сцене.
– Есть непреходящие человеческие ценности, через которые не прыгнешь, – сказал Юрий, злясь на себя. – И не нужно прыгать. Нельзя. Ценности, ради которых стоит. Верность. Дружба. Порядочность. Что там еще?!
– Идеалы? – сказал Хуттер с легким вопросом, но без насмешки.
– Идеалы, пусть так, – упрямо кивнул Юрий. – Хотя можно, конечно, и «Недоросля» поставить как протест против системы народного образования…
– Можно, почему же нет, – сказал Хуттер.
– Только надоело, – сказал Юрий. – Понимаешь, надоело! Я устал. Я хочу, чтобы чистыми, хорошими словами сказать о чистом, хорошем чувстве. Необязательно современном. О вечном. Чтоб были стихи. Простые. Чистые.
– И хорошие?
– Да, и хорошие. И чтоб тело красивое было.
И музыка.
– Немножко, конечно, хочешь. Скромно. А конкретнее?
– Да хоть «Сирано», – сказал Юрий. И сразу устал, рта больше открывать не хотелось, уйти и зарыться головой в сено, чтоб ударило клевером, как в голицынском парке осенью. Распластаться и лежать. И пусть высоко бегут сухие чистые облака.
– Насчет «Сирано» стоит подумать, – сказал Хуттер.
