Вот уже два года эта супружеская пара жила под Цюрихом, где муж работал компьютерным программистом. Швейцария была уже третьей страной, куда перебралась пара. Ялука X. — калмычка, она родилась в 1959 году в «автономной» тогда советской республике. В 1958 году большая часть некогда кочующего народа вернулась в свои родные места южнее устья Волги из-за Урала, куда Сталин насильно депортировал калмыков во время Второй мировой войны. Род Ялуки издавна принадлежал к верхним слоям нецивилизованного, с западной точки зрения, народа, исповедующего ламаистский вариант буддизма. Отец Ялуки погиб в застенках ГПУ.
Хельмут X., родившийся в 1950 году во Франкфурте-на-Одере, был из числа тех молодых инженеров, которых ГДР готовила для работы в области новой тогда компьютерной техники. Высокий рост позволил ему добиться многообещающих успехов и в гандболе. В 1975 году, как игрок национальной сборной, он принял участие в турнире, состоявшемся в столице Калмыкии Элисте, и на одном культурном мероприятии встретился с тогда шестнадцатилетней Ялукой, которая была исключительно одаренной скрипачкой и говорила по-немецки. Так началась их длившаяся многие годы переписка, переросшая в дружбу. Хельмут X. сообщал молодой девушке о новостях культуры и снабжал ее музыкальными партитурами, к которым он благодаря своему привилегированному положению имел доступ, хотя интересовавшие Ялуку композиторы и слыли «декадентами». Главной темой переписки была музыка. Она аккуратным почерком писала ему короткие письма, в которых со сдержанным восторгом рассказывала о сыгранных ею и растрогавших ее пьесах. Она просила его исправлять ошибки в ее немецком языке. Он без каких-либо изменений набирал ее письма на компьютере и комментировал их орфографию замечаниями на полях. Оригиналы он хранил, не прикасаясь к ним красным карандашом.
Письма, имеющиеся в распоряжении суда, свидетельствуют о деликатной заинтересованности Хельмута X. личностью своей партнерши по переписке, но в первую очередь о деловом интересе к культуре ее народа. Ялука никак не комментировала его попытки писать на ее родном языке. Ее самым сокровенным языком была музыка, а сама она по-девичьи тосковала по культуре, которую называла «европейской».
Еще была в разгаре холодная война, и молодые люди не могли не знать, что их письма внимательно читают и другие глаза. Необходимая осторожность больше чувствуется в письмах Хельмута X., чем в письмах его партнерши. О политике оба даже не упоминают. В 1978 году они встретились в Лейпциге: поводом послужил праздник братских социалистических народов, в котором они приняли участие: она как скрипачка, он — как один из лучших спортсменов.
Свидетели, которых удалось опросить, рассказали суду, что именно тогда между молодыми людьми «пробежала искра». Во всяком случае, после этой встречи они считали себя обрученными и обратились в соответствующие инстанции с просьбой разрешить им вступить в брак. Хельмут вступил в партию и дважды принимал участие в научных конференциях, которые проходили в западных странах, одна из них — в Донауэшингене. Должно быть, руководство сочло его достаточно благонадежным, чтобы благословить на брак с иностранкой. Хельмут пообещал невесте место переводчицы с немецкого на русский и наоборот на одном из предприятий электронной промышленности; при этом она скрыла, что все русское просто терпеть не может. Куда важнее для нее была надежда на совершенствование в музыке. У них появилась возможность получить квартиру в Магдебурге, крупном городе; они согласны были жить там даже в панельном доме. И вот весной 1978 года была дважды отпразднована свадьба — сначала на родине невесты, потом на предприятии жениха.
На этом переписка прекращается; отныне жизнь молодой пары предстает в освещении других свидетелей. Ялука на вопросы о семейной жизни отвечать отказалась. От людей, знакомых с Ялукой и Хельмутом, удалось узнать, что оба они очень скоро оказались в изоляции. Близких знакомых, а тем более друзей следствию обнаружить не удалось. Ответственность за это возложили на Ялуку. То, чего она ожидала от Европы, в Магдебурге напрочь отсутствовало. Здесь к ней относились как к представительнице братского русского народа, но подобная идентификация была ей невыносима, и она отвечала на нее отвращением ко всему немецкому — во всяком случае, к реально существовавшей в ГДР разновидности немецкого характера. Ялука X. не скрывала своих чувств и вела себя вызывающе. Музыка, которой она интересовалась и которая, вероятно, могла бы дать ей некоторое утешение, популярностью в ГДР не пользовалась. К тому же их новая квартира была совершенно не приспособлена для упражнений на скрипке, которым она любила посвящать ночные часы.
По мнению многих свидетелей, она настолько затруднила жизнь своему мужу, который все это время был ее «ангелом-хранителем», что в 1983 году, когда у Ялуки случился выкидыш, он подал заявление на выезд в ФРГ. Люди, выросшие в другом мире, не представляют себе тяжести этого шага. Хельмут X. потерял работу, его исключили из партии и направили подсобным рабочим на бумажную фабрику. В глазах его жены ГДР окончательно обрела вид исправительной колонии. Скорее всего только благодаря вмешательству одного западногерманского предпринимателя, с которым Хельмут X. познакомился в Донауэшингене, супружеская пара была внезапно выкуплена западногерманским правительством и смогла выехать из ГДР. После пребывания на сборном пункте новым местом жительства супругов стал швабский Нюртинген. Там Хельмут X. нашел подходящую для себя работу. Он снова стал играть в гандбол, тренировал местную молодежь, а его жена снова забеременела и произвела на свет дочку.
Легче ли стало им жить в новом для них мире? Среди западных мещан Ялука, похоже, чувствовала себя столь же неуютно, как и среди мещан социалистических, а после рождения дочери ее состояние, которое адвокат назвал «социальным оцепенением», только усугубилось. Она не притрагивалась больше к своей скрипке и перестала выходить из дома, заметив, что в магазинах ее встречают пренебрежением и колкостями. Она все больше замыкалась в себе, смыслом ее жизни стало воспитание дочери. Забота о жизни в Западной Германии целиком легла на плечи ее мужа, который чувствовал себя там, в сущности, таким же чужаком, как и она. На суде с похвалой отзывались о его «выдержке» и «безропотности». Прокурор довел также до сведения суда, что с этого времени Ялука как женщина полностью отвергала мужа.
Через три года Хельмут X. уволился и переехал работать в Швейцарию. Это была отчаянная попытка спасти ситуацию. Хельмут X. приезжал в Цюрих на курсы повышения квалификации, и город показался ему настоящим раем. Здесь он нашел Европу в образе хорошо одетых и, как ему казалось, счастливых людей. Здесь и только здесь его жена может снова вернуться к своей музыке. Да и новому работодателю, руководившему швейцарским филиалом немецкой транснациональной фирмы по производству электроники, он понравился своим отношением к делу и без труда получил разрешение на жительство.
В Цюрихе, говорил Хельмут X., он бы с удовольствием провел свои детские годы; для его маленькой дочери сделать это было еще не поздно. Благодаря поручительству фирмы он получил кредит и купил небольшой, не совсем приспособленный для зимы домик на окраине города. Дом был окружен садом, к которому Ялука не проявила никакого интереса; зато теперь она могла бы снова без помех заняться любимой музыкой. Но музыка ее больше не привлекала. Она привязалась к своей дочери и, по свидетельству соседей, «день и ночь говорила с ней на никому не понятном языке».
Но и муж, так и не освоивший швейцарского диалекта, оказался в полной изоляции от общества, оно было закрыто для него везде, кроме рабочего места. Просто больно становится, когда пытаешься представить себе одиночество этой пары. В записной книжке Хельмута X. были только самые необходимые адреса. Он любил свою жену больше всего на свете, сказал адвокат. Больше всего? Но ведь у него ничего больше и не было, ничего, с чем можно было бы сравнить его любовь. Как не с чем сравнить и удар топором, которым 14 октября 1991 года жена отправила его на тот свет.
Обвинение с подозрительной словоохотливостью выстроило свою цепь косвенных доказательств. Стал ли после этого мотив преступления яснее? В витрине банка, где Хельмут X. получал свою зарплату и где покровительствовали искусству, он видит портрет женщины, который ему необыкновенно нравится. На нем изображена жена художника в молодости. Хельмут X. хотел бы иметь точно такой же портрет своей жены. Не для себя — для нее. Кто умеет так изобразить женщину, тот и его жене способен вернуть ее прежнее лицо, а может, и свободу. Он собирается с духом, наводит справки о художнике и приходит к нему в мастерскую. Художник, известный далеко за пределами своей страны, уже прошел фазу предметной живописи. Теперь ценятся его коллажи из синтетических материалов, его «усеченные виды», его фрагменты или ошметки картин, называемые «какографией».
