— Хорошая игра?
— Неплохая, — нетерпеливо отозвался Гера. Его мутило от запаха молока. Панюков все не отходил, заглядывал через плечо, и Гера должен был продолжить, не прерывая боя. — Десять локаций, пятнадцать уровней. Противников семь видов, все — малоубиваемые…
— Ну, не скучай, — уважительно сказал Панюков и вышел из избы, но Гера заскучал.
Был ли тому виною Панюков, оставивший после себя досадный молочный запах, или проснувшаяся голова, в которой уже вспыхивали, сбивая с толку, картины и переживания вчерашнего дня, но на четвертом уровне игры Гера стал слишком часто мазать и то и дело получать в лоб из лучевых пушек своего рогатого противника. Гера остановил игру и вышел из нее. Прошелся заново по ярлыкам курсором, гадая, какой файл открыть. «Трепотню» он открывать не стал, привычно оставив ее на вечер. Открыл папку «авс». Он ее редко открывал. Там были все его «суворовские» файлы.
Книгу, вслепую купленную в «Букбери», Гера берег как талисман и вслух звал книгой своей судьбы. Он даже в Сагачи ее не взял, боясь утратить или повредить. Впервые заглянув в нее, он был обескуражен ее инопланетным языком. И не потребуй от него Татьяна рассказать при новой встрече о прочитанном, не заглянул бы он под бурую обложку этой книги больше никогда.
Готовясь к встрече, Гера создал в ноутбуке файл «пс» (письма суворова) — первый из файлов будущей папки «авс» (александр васильевич суворов). Татьяна о Суворове забыла и потом ни разу не спросила, но Гера не унялся, да и увлекся; в его «Тошибе» появились файлы: «сс», «вос», «нпа», «сим» («сс» — «слова суворова», переименованные потом в «словарь суворова», «вос» — «все о суворове», «нпа» — суворовские поговорки «Наука побеждать», собранные Антоновичем, а «сим» — поэма Симонова, вступавшая словами «Господский дом в селе Кончанском с обеда погружен во тьму»); потом и «книжыца», заветный файл, в котором было все вокруг да около его романа о Суворове, — Гера никак не мог начать писать этот роман, зато любил мечтать о нем, как об уже готовом…
Прежде чем Гера сам заговорил с Татьяной о Суворове, его суворовская папка «авс» пополнилась файлами «лц», «е2», «скпт», «пп» и «п1», («лейбниц», «екатерина 2», «светлейший князь потемкин таврический», «прусская партия» и «павел 1»), потом разбухла так, что Гера начал путать ярлыки и вынужден был чистить папку. Он удалил в корзину файл «лц», оставшийся совсем пустым, поскольку Лейбница он так и не осилил, хотя и знал из предисловия к книге, что Александр Васильевич Суворов был верный почитатель Лейбница… Разбил файл «вос» на несколько отдельных файлов: «шва», «бар», «крыха», «ва-пра», «нка», («шлюха варвара», «бедный аркадий», «крымское ханство», «варшава-прага», «наташа-суворочка») — и, превратив «книжыцу» в папку, объединил их в ней. Подумывал всю папку «авс» переместить туда же, в «книжыцу», тем более что интерес его к Суворову, перебродив, весь втек в мечту об этой книжыце, но жизнь так быстро прибывала, что до перетасовки файлов руки просто не дошли…
…Мелко задребезжали оконные стекла, дрогнули пол и потолок, следом послышался угрюмый рев грузовика, ползущего по жидкой глине. Гера задернул занавеску на окне, открыл «книжыцу», в ней — «текст», в котором никакого текста не было, только мозолили глаза несколько жалких попыток зачина. Гера страдал надеждой найти когда-нибудь нестыдные и сильные слова, которые не просто сдвинут с места книжыцу, но так ее столкнут, что дальше она как-нибудь покатится сама собой. Пока же, перечитывая «текст», ему лишь оставалось безутешно ныть и охать, словно обваренному кипятком.
«Солдатами, как всем известно, не рождаются. Один он этого не знал и потому родился солдатом…»
«Новорожденный закричал, и в этом крике было что-то такое, отчего вся дворня построилась в шеренгу возле двери, из-за которой раздавался крик…»
«Петух, гроза двора, с орлиным клекотом наскакивал ему на грудь, но мальчик, только-только научившийся ходить, не плакал и смотрел петуху прямо в глаза. Вдруг он схватил петуха обеими ручонками за шею и хладнокровно свернул ему голову…»
Кто-то бродил туда-сюда по улице за занавешенным окном, кто-то спросил невдалеке: «Сигареты остались?», кто-то издалека ответил: «Посмотри в кабине». Гера опять прочел про петуха и, заныв, выкинул весь этот файл в корзину. Вошел Панюков, и Гера впервые увидел его смеющимся. Смеялся Панюков отрывисто, прикрывая рот ладонью и всхрапывая, словно икал.
— Упустили лося. Злые как собаки, — сказал и вышел из избы.
Гера открыл файл «план». Однажды он посетовал Татьяне, что никак не сдвинет с места свою книгу. Татьяна думала два дня, на третий посоветовала:
«Ты сочини план, разбей в нем все на главы и каждой дай название».
План долго не давался, разрастаясь, громоздясь и рушась под своею тяжестью. Татьяна подсказала, подумав еще пару дней: «Ты каждого, кто значил больше всех в судьбе Суворова, поставь в центр отдельного рассказа». Так и возникли заголовки глав: «Жена», «Дочь», «Друг», «Сын».
На улице лязгнула дверь кабины грузовика. Всей полнотой и силой звука, так, что опять задребезжали стекла, заорало радио: «…не валяй дурака, Америка! Отдавай нам Алясочку вновь!» Гера зажал руками уши и пробежал глазами план первой главы, в чем не было нужды, поскольку Гера знал его наизусть:
«Пролог. Моисеев исход. Суворов выводит христианское население из Крымского ханства в Россию. Скрипят арбы, повозки. Хан скрипит зубами. Турки скрипят зубами. Прусская партия скрипит зубами…
…А до того (назад): русско-турецкая война, последний бой. Племянник Николай Суворов берет в плен турецкого полковника. Суворов оценил, приблизил, полюбил. Триумф Суворова в Питере. Женитьба на Варваре под фанфары. Рождение Суворочки-Наташи. И вновь труба зовет: Потемкин хочет переселить христиан из Крыма, чтобы от ига не стонали. Прусская партия против. Екатерина — за. Поручить Суворову под началом Потемкина. Суворов берет с собой семью. Жена опять беременна. Племянника любимого пристроил в штаб Потемкину.
…За прологом — дальше. Суворов (Моисей!) выводит христиан из Крыма. Жена в Херсоне ждет родов. Христиане вышли в Россию. Суворов на коне. Спешит в Херсон. Застукивает жену с племянником. Ужас и горе! Жена рожает сына, назвала Аркадием. От кого сын? Мука! Суворов просит Екатерину разрешить развод. Не разрешает. Церковное примирение. Примирился. Не простил. Дочь отобрал. Вся слава впереди, а жизнь поломана».
Не умолкало радио на улице. Гера закрыл компьютер, вдел ноющие ноги в сапоги и вышел из дому. Вдохнул дым свежего костра, лишь на мгновение краем глаза выхватил из дыма кого-то в мешковатом камуфляже и торопливо зашагал по краю глины в дальний конец Сагачей. Там сел на край рыхлого и влажного бревна. Глядя на голую дорогу в Котицы, дал простор натренированным мечтам о книжыце.
Как и привык, он принялся мечтать о книжыце с последней, четвертой будущей ее главы. Суворов, сосланный в Кончанское, готовится уйти в монахи навсегда. Он уже сшил себе клобук и власяницу и сочинил покаянный псалом, а тут звенит дорожный колокольчик: это Наташа привезла к нему Аркадия, которого он никогда в глаза не видел и не считал за своего… И вот, очнувшись от молитв, он заглянул в глаза подростку, обнял его, да и признал… И вот он ходит с сыном по лесу и по полям, поглядывает в небеса, рассказывает мальчику про все свои походы и все битвы… И сразу же — финал главы, финал всей книжыцы: он, запертый Массеной в предгорьях Альп, решается идти всем своим войском на прорыв. Сына, прошедшего с ним Италию и Альпы, он крепко держит за руку и обращается с последним словом к офицерам: «Мы окружены горами, окружены врагом сильным, возгордившимся победою… Со времени дела при Пруте, при Государе Императоре Петре Великом, русские войска никогда не были в таком гибелью грозящем положении… Нет, это уже не измена, а явное предательство, чистое, без глупости, разумное, рассчитанное…»
Гера рывком встал с бревна, вздохнул победно всею грудью, пошел назад; его мечты вдруг разом прыгнули с подножия Альп в какой-то книжный магазин, вроде и «Букбери», но и не «Букбери», — в огромный, как аэропорт, и очень светлый магазин, где в волнах солнца, набегающих из окон, как паруса на марше, замерли обложки толстой книжыцы, понятно, белые и матовые, с любимым карандашным профилем Суворова — курносым, лысоватым, низколобым, с мышиным хвостиком косицы под затылком… Тихая толпа, тихая гордость Татьяны и гордое смущение отца, когда в подарок с гонорара сына он получает не машину — что отцу машина! — но дорогую трость с серебряным старинным набалдашником; Гера и сам не мог сказать себе, откуда затесалась эта трость в его мечты, кстати, тяжелая и черная: должно быть, что-то было в ней от шпаги в черных ножнах.
