– Ты надеялся, она тебе прибыль будет приносить?
– Я вот думаю, как можно было жениться на женщине с сороковым размером обуви? Если кто-то попадает под каблук, то я попал под кованый сапожище. И теща все время шумит, как холодильник. Ну, будем здоровы!
Внезапно на глазах Олега появились слезы. То ли не в то горло пошло, то ли еще что. И все вокруг вдруг сделалось акварельным. То ли от слез, то ли от выпитого.
– Вот, – сказал он, вытирая глаза ладонями, – витаминов себе купил.
– Ну, чего ты? – жалостливо спросил Михаил.
– Бери, Мишаня, закусывай витаминчиками. – Олег протянул баночку другу. – Думал, поможет. Думал, мне просто витаминов не хватает, понимаешь? Какого-нибудь, – читал он мелкие ускользающие буквы на этикетке, – тиамина хлорида, например? А будь у меня в достатке этого самого тиамина хлорида, и все бы в жизни моей стало хорошо. – Он прижал к груди баночку с витаминами, как что-то очень дорогое. – Как все-таки бездарно я его растратил! Бездумно, легкомысленно. Жил, можно сказать, одним днем, не задумывался о будущем. А он – раз – и закончился, – Олег еще раз всмотрелся в этикетку. – Тиамин этот, б… хлорид. Как будто и не бывало! И с деньгами, между прочим, у меня та же история… Как только у меня возникли проблемы с деньгами, все пошло наперекосяк. Я ей сразу стал неинтересен. Она мне, Мишаня, с сантехником изменила. С грязным, вонючим сантехником, – Олег изо всех сил стукнул кулаком по столу.
– Может, это какой-то очень богатый сантехник? – выдвинул предположение Михаил и осекся. – Извини, я что-то не то сказал. Это потому, что ты слишком умный, а в жизни все просто. В жизни все устроено по принципу сливного бочка.
– Например? – удивился Олег.
– Например, нельзя слить одну и ту же воду дважды.
– Да, ты прав. Пора сливать воду. Господи, я же знаю ее с первого класса! Я всегда все просчитываю на десять шагов вперед… И так вляпаться! – Олег резко разлил по рюмкам томившуюся на дне бутылки водку.
– Желающих «вляпаться» в Катю Форапонову было очень много. Честно тебе сказать, я бы и сам с удовольствием «вляпался», – мечтательно произнес Михаил. – Но я знаю цену настоящей мужской дружбе. Женщина друга – для меня не женщина, – с кавказским акцентом добавил он.
– Мишаня, вот если бы с тобой, я бы понял. А то с грязным, вонючим сантехником!
В узком коридоре своей двухкомнатной хрущевки, дрожа всем телом, пятилась, отступая назад, Ирина Владимировна. На нее надвигался двадцатисемилетний мачо в кожаных штанах и куртке.
– Я никогда этого не делала, – говорила она срывающимся голосом.
– Совсем никогда? – нагло ухмыляясь, интересовался мачо.
– Совсем. Почему это вас так удивляет?.. Нет, вы меня неправильно поняли. Это я делала. – От волнения она совсем запуталась. – Я никогда не делала этого за деньги.
– За деньги это делаю я.
– В том смысле, что я должна буду за это заплатить.
– Перестаньте, разве это деньги? Это все равно, что бесплатно.
– Для вас, может, это и не деньги. А для меня – ползарплаты, – Ирина Владимировна почувствовала за спиной стену. Отступать было некуда.
– Это где ж такая зарплата? – Мачо был уже совсем близко.
– В школе.
– В школе? Что вы преподаете?
Расстояние между ними стремительно сокращалось. Ирина Владимировна поняла, что надо переходить в наступление:
– Ваша мама знает, где вы работаете?
– Хотите вызвать ее к директору?
– Я сама директор, – твердо сказала Ирина Владимировна.
– Да вы что! – искренне удивился мачо.
– Вы не ответили на мой вопрос, – не теряя инициативы, настаивала Ирина Владимировна.
– Нет, она не знает.
– И что вы ей врете? – на той же волне продолжила директриса.
– Она думает, что я работаю спасателем, в МЧС.
– Спасателем. Замечательно. – Ирина Владимировна почти торжествовала. – И скольких вы уже спасли? Счет на десятки или на сотни? Кстати, вас там проверяют? Вы здоровы?
– Я недавно в газете объявление прочитал: «Любые венерические болезни. Круглосуточно». – Мачо снова расплылся в наглой улыбке.
– Смешно, – сказала Ирина Владимировна с каменным выражением лица.
– Не волнуйтесь. Я здоров. К тому же у меня есть вот что… – Он достал из кармана пачку презервативов. – От всех болезней, включая самую страшную.
– Какую? – с ужасом спросила Ирина Владимировна, на самом деле, вовсе не желая слышать ответ.
– Жизнь. Жизнь – это болезнь, которая передается половым путем, – легко ответил мачо и снова просиял. – В какой школе вы работаете?
– Зачем вам? – Ирина Владимировна почувствовала неладное.
– Вы работаете в тридцать пятой школе? Почему вы молчите? Я прав? В тридцать пятой? Так?
– Нет, я пошутила. Я никогда не работала в школе. Я… я… – стала заикаться Ирина Владимировна, – я – музыкант… ша. Я играю на… валторне. В оркестре… в филармонии.
– Ирина Владимировна! – взвился мачо.
– Откуда вы знаете, как меня зовут?
– На афише прочитал.
– Саша, я тебя тоже узнала, – трагическим голосом сообщила Ирина Владимировна. – Саша Вяземский.
– Это я, Ирина Владимировна!
Ирина Владимировна схватилась за голову:
– Кошмар. Страшный сон. Проходи в комнату. Садись. Сейчас чаю сделаю. – Она замолчала, пристально всматриваясь в Александра. – Или кофе? Сколько ж лет прошло?
– В этом году десять как закончили.
Катя подошла к креслу, в котором сидел Максим, и наклонилась над ним:
– Боб, у тебя волосы седые.
«Раньше она всегда носила бюстгальтер», – подумал Максим. Но сказал о другом:
– Говорят, кто седеет, тот не полысеет.
Катя легким движением руки взлохматила его волосы.
– Посмотрим лет через десять, – сказала она, смеясь, и замолчала. Потом пристально посмотрела Максиму в глаза: – Поцелуй меня, пока не полысел.
«Боже мой, – пронеслось у него в голове, – мы не виделись десять лет, и мы говорим, как будто продолжаем начатый тогда еще разговор. Как будто прошло какое-то странное состояние анабиоза, летаргического сна. Вот я улыбнулся и как-то неловко, небрежно так пошутил, и она трогает мои волосы, как раньше, как столетия назад, когда мы были голыми и пугливыми и жили в разных пещерах, хранили огонь и страшились грома. Как много прошло, ушло, исчезло навсегда, как ночные поллюции, как иллюзии счастливого будущего, как поцелуи в темных подъездах.
Никто не виноват, что так вышло, и никого не надо жалеть. Может быть, только тех, кто мучился с нами все эти годы, что мы спали.
Нельзя возвращаться туда, где было хорошо, но возвращаться туда, где было плохо – тоже нельзя. Куда же нам деваться?»
Максим, как будто онемев, продолжал сидеть и смотреть на Катю.
– Ну-ка, быстро! – скомандовала она.
– Знаешь, – сказал Максим, – я тебя люблю.
– Мы в вас все были влюблены. Вы были самой молодой учительницей в школе, – сказал Александр.
– Неправда, Саша, – возразила Ирина Владимировна. – Ты любил эту девочку… Как же ее… Катя… Катя…
– Форапонова, – подсказал Александр.
– Точно, Форапонова! Где она, кто? Не знаешь?
– Знаю. Я звонил ей недавно. Нашел по телефонному справочнику. Почему-то захотелось позвонить. Я долго не решался. Потом все-таки набрал номер… За десять лет не встречались ни разу. Представляете, а еще говорят: Ростов – деревня.
– Ну и что она?
– Она сказала, что я не вовремя. Попросила перезвонить через полчаса. Ирина Владимировна, я не звонил ей десять лет, и оказалось, что надо было подождать еще полчаса.
– Ты перезвонил?
– Нет.
– Почему?
– Как вам сказать… Нет ничего хуже, чем обнаружить, как постарела твоя первая любовь. Мать и отец могут постареть, могут постареть друзья, которых давно не видел, сантехник дядя Женя из дома родителей может постареть – кто угодно. Но первая любовь должна остаться первой любовью: без морщин, без богатого жизненного опыта на лице, без детей от первого брака, от второго брака, без второго подбородка, без третьего подбородка…
– Сашенька, остановись, да ей всего-то сколько? О какой старости ты говоришь? О каком третьем подбородке? Что ж это ее, по-твоему, так перекочевряжило? А что тогда ты обо мне скажешь?
– Ирина Владимировна, вы – другое дело.
Миша сидел за столом и протирал скатертью очки. Вокруг него суетилась Белла Абрамовна:
– Есть уха, форшмак и фаршированная риба.
– У нас сегодня рыбный день?
– С кем ты пил? – Белла Абрамовна, вздохнув, села за стол рядом с сыном. – Из-за тебя я уже не могу вести никакой деятельности, кроме нервной.
– С Олегом. Он разводится с Катей.
Белла Абрамовна всплеснула руками:
– Я тебя умоляю! Что случилось?
– Она ему изменила.
– Так что теперь – разводиться? Ешь, а то остынет.
– Она ему изменила с сантехником.
– Вот, пожалуйста. Я всегда говорила, с этими сантехниками одни неприятности: то их не дождешься, то с ними не расплатишься.
