Летчицы курят «Беломорканал» и молча слушают Динозавра.
– Умерла Клара-профессор, – продолжает Динозавр, – трахать стало некого. Клару-профессора не знали? В тридцать седьмом приехала на гастроли на сезон, тогда здесь золотишко было, приехала на сезон, а осталась навсегда… Провожали на кладбище все семь деревень. Золото и сейчас кой у кого найдется! Подумайте, пташки! Хорошенько подумайте! И не надо из себя разыгрывать героев… Приехали колорадского жука уничтожать?! Низкий поклон за это! Но самолет самолетом, жуки жуками, а сорока-воровка кашку сварила… и этому дала, и этому дала, и этому дала. Золотая сказка… Теперь покажу вам, целочкам-недотрогам, одну такую штучку, дар речи потеряете…
Динозавр взялся за ширинку, расстегивает ее… И в этот момент Соня накинула на учителя военного дела пустой мешок из-под химических удобрений… И на глазах у изумленных учеников летчицы стали избивать учителя. Опутанный мешком, он ничего не видит и ничего не может сделать. Соня не дает ему скинуть мешок, а Лейтенант мощно, со знанием дела бьет Динозавра в пах, в солнечное сплетение, в лицо, скрытое под мешковиной.
Смотреть на летчиц даже приятно. Видно, что действуют профессионалки кулачного боя.
Скрипит двухколесная тележка, в которой лежит Динозавр. Тележку катят Лейтенант и Соня. Динозавр тихо стонет.
– Жалко, – произносит Соня.
– Не жалко. По заслугам, – отвечает Лейтенант раздраженно.
– Перестарались…
– Я этих гадов била и бить буду… Пока не поймут.
– Не поймут, – перебивает Соня.
– И будут биты.
Скрипит тележка. Кто-то пробежал с тяжелым мешком на спине – видимо, капустный вор.
– Какие-то триста грамм между ног еще не значат… – смеется Лейтенант.
– Триста? Не многовато?
– Ну… двести… Не взвешивала.
На тропу выскочил мужской черный силуэт. Бежит навстречу летчицам, прихрамывает.
– Что, подруги, убили человека?! Надо мной издевались, ногу прострелили… А Динозавра в расход пустили! – кричит хромой.
– Отвали, почтальон…
– Для Гитлера война кончилась, для Сталина кончилась. А для вас, сук, еще не кончилась? Все воюете и воюете…
– Бери тележку, придурок, и кати своего дружка к дому или к врачу… Куда ближе…
Горит тусклая лампочка на длинном шнуре. Старая Анна спит на стуле. Ноги опущены в таз с остывшей водой. Скрипнула дверь, входит Никита. Подходит к бабушке:
– Пошли в постель, Аннушка…
Анна открывает глаза и говорит:
– Не ходи, малыш, к летчицам…
Тихо. Пусто. Две деревянные кровати, на которых высятся большие подушки с вышитыми алыми розами. На одной кровати лежит синий атласный лифчик. Со стены улыбается портрет вождя. Рядом кнопками приколот рисунок серого волка с восседающими на волчьей спине сестрицей Аленушкой и братцем Иванушкой из детской сказки. На стуле лежит аккордеон, оставленный Динозавром. Зеркало. В зеркале лицо Никиты. Он осторожно открывает коробок пудры. Нюхает белый порошок. Берет флакон духов. Нюхает. Наклоняется к постели, тычется носом в чашечку лифчика.
– Пахнет Соней, – шепчет Никита.
Замечает альбом фотографий. Подносит поближе, открывает его. На летном поле стоит тяжелый бомбардировщик. Перед ним группа летчиков. Среди них Лейтенант и Соня. Другая фотография: к крылу бомбардировщика подтягивают на цепи огромную бомбу. Рядом с бомбой Соня и Лейтенант. Развалины, пожарища немецкого города. В дыму стоят Соня и Лейтенант. Они держат большую фарфоровую куклу, улыбаются. Вновь группа военных. А вот Соня и Лейтенант друг другу приставили к вискам пистолеты…
Никита стоит на коленях перед Сониной кроватью. Листает альбом. Слышны звуки шагов, голоса летчиц, шорох ключа в замке. При первом же звуке Никита вскочил, заметался, бросился к полуоткрытому окну, но к нему снаружи уже кто-то подошел. Раздался голос Лейтенанта:
– Окно ты оставила открытым?
– Не помню…
Никита слышит шаги у дверей. Он побежал к шкафу. Вошли летчицы. Лейтенант поставила на стол ведро с ягодами малины. Нашла медный таз, высыпала в него малину. Соня заметила открытый альбом фотографий, заметила белую пыль от пудры. Открыла дверцу шкафа и увидела расширенные от испуга глаза Никиты. Молча закрыла дверцу. Посмотрела на Лейтенанта, та ничего не видела.
– А сахар?.. – спрашивает Соня.
– Черт, забыли… Садись на велосипед…
– Через двадцать минут мне радиограмму посылать…
– Ладно, поеду, хоть и лень…
– Ягода скиснет…
Лейтенант обмыла в рукомойнике сладкие от сока ладони. Вышла на поле. Слышен скрип велосипедного колеса. Соня достает банку, сыплет из нее сахар на ягоды.
– Выходи.
Шкаф не открывается.
– Не бойся.
Шкаф не открывается.
– Лейтенант вернется, сам знаешь, худо будет…
Дверка шкафа открылась.
– Это тебя зовут Гитлер-гондон?!
Никита смутился, покраснел:
– А вы откуда знаете?
– Слышала. Заводила ваш, Пашка, кричал… А у него какая кличка?
– Пердун…
– Ну и имена! Гитлер-гондон, Пашка-пердун. А почему ты Гитлер-гондон?
– Папа мой немец, работал аптекарем…
– Гондон, потому что аптекарь?! Понятно… А мать?
– Мама – башкирка.
– То-то ты такой скуластый. Немец. А где родители?..
– Сослали. В Сибирь.
– Зачем сюда ходишь? – спрашивает Соня после долгой паузы. – То в стогу прячешься, то в шкафу. Лейтенант увидит тебя… клянусь, пристрелит! Лифчики мои воруешь…
– Я не ворую…
– Зачем они тебе?.. И трусы мои… Фу…
– Я не ворую…
– А кто?.. Пашка-пердун?..
– Не знаю…
– Динозавра знаешь? И этих парикмахерских алкашей?
– Знаю. Динозавр – учитель…
– Скажи им, девочки в войну за день работы тысяч пять-шесть человек на тот свет отсылали… запросто… красную кнопочку нажмешь – с самолетика бомбы посыпятся… – Соня скидывает с ладони дюжину ягод. – И нет человечиков, сильных и смелых, как Динозавр… Уходи…
Меж зеленых капустных шаров идет Никита. Лицо красное – след от только что перенесенного стыда и унижения. Слышен голос Сони:
– Эй, Гитлер-гондон!
Никита остановился. Оглянулся. В дверях амбара стоит Соня.
– Что?
– Иди ко мне. Как тебя звать, не знаю…
Никита возвращается к амбару. С рук Сони стекает малиновый сок.
– Как тебя звать?
– Никита.
– Никит, полетели купаться?
Никита не верит своим ушам:
– Как это «полетели»? На самолете?!
– А на чем же еще? Поищем красивое озеро, приземлимся – и бултых в воду… Поплескаемся – жарко ведь. Хочешь?!
Все быстрее и быстрее раскручивается пропеллер У-2. Самолет мелкими прыжками побежал по взлетной полосе, растянутой меж капустных полей. В кабине самолета Соня. За ее спиной сидит ошалевший от счастья Никита. Затаив дыхание он следит за Сониными руками, ловко щелкающими металлическими рычажками, что-то включая и выключая. Самолет взлетел.
Никита смотрит с борта кабины. Видны крыши домов. Школа. Стадо коров. Мотоцикл американца Вильяма. Соня не поднимает высоко самолет. Она как бы заигрывает с мчащимся в облаке пыли «Харлей – Дэвидсоном». Летит с ним параллельно. Но вот мотоцикл отстал. Соня оглядывается на мальчика. В резиновых очках видны ее смеющиеся глаза.
Соня кричит:
– Хорошо?!
Появились озера… Голубые блюдца в изумруде полей и лугов.
– Выбирай! – кричит Соня.
– Что выбирать?!
– Озеро! Какое нравится – твое!
– Это!
Самолет снижается. Соня затормозила у самой воды. Спрыгнула на озерную гальку. С ходу скинула кожаные штаны и куртку, оказалась в голубых атласных трусах и лифчике. Побежала к воде, упала в нее, подняв фонтан брызг. Проплыв метров десять, она с шумом и фырканьем вышла на берег, стала прыгать с ноги на ногу, как большая собака, которая стряхивает брызги. Потом легла на горячие камни рядом с Никитой. Атлас скрипит на ее большом, упругом теле.
Никита смотрит на летчицу, открыв рот.
– Оса в рот влетит!
Никита закрыл рот. Воцарилась долгая пауза.
– Не зови меня Гитлер-гондон!
– Имя знаю, а фамилия какая?
– Штольц.
– Штольц? Как какой-нибудь обер-группенфюрер. Поменяй фамилию.
– Папа сказал, мы, Штольцы, сто лет в России с этой фамилией жили, отказался менять, его ночью в грузовик с мамой… и в Сибирь…
– Вот видишь…
– И я не поменяю…
В озере плеснула большая рыба. Подпрыгнула, сверкнула серебряным боком и исчезла, на поверхности воды пошли круги…
– Сколько ударов в минуту делает сердце?
– Не знаю… Сто?
– Дай ухо…
Она потянула Никитино ухо к своим огромным атласным грудям. Мальчик опешил от неожиданного жеста летчицы. Слушает ее гулко бьющееся сердце.
– Считай.
– Раз, два, три, четыре, пять…
У озера на песке лежит молодая женщина, к ней прижался мальчик. Слышен тихий счет…
В черном мужском пальто шагает старуха Анна. Старуха несет речной камень, валун. Под косыми лучами вечернего солнца она, строгая, суровая, с восточным лицом Будды, в огромном квадратном пальто, похожа на движущийся шкаф. Только стеклянная виноградная гроздь на лацкане пальто – кокетливая женская деталь. Рядом с Анной идет Никита, чуть поодаль Вильям Терентий Смитт. Луна освещает три разные по виду фигуры: старуху-башкирку, мальчика-немца и американца.
