— Прекратить утробное пение, — майор Бессонов выглянул из водительской кабины, — у шофера от вас голова болит.
— Чему там болеть? — загоготал Зеленый. — Сплошная кость.
— Зеленов, ну-ка быстро пересел к нам, — приказал майор, — разошелся как подросток. Пятый класс, вторая четверть.
— Чтоб ты всю жизнь на копилку копил, — шепотом ругнулся Зеленый и полез менять место дислокации.
Ближе к вечеру доехали до тверских лесов. Квартирьеры выскреблись из машины и на собственной шкуре ошутили, что такое май под Калинином. Холод в лесу стоял собачий, сверху летела какая-то крупа, кое-где еще виднелись островки снега, а под ногами хлюпала ледяная жижа. Кроссовки и кеды сразу промокли и стали забирать остатки тепла из студенческих душ.
— Что ж так холодно-то! — не попадая зуб на зуб, взвыл Зеленый. — Я совсем залубенел. Вроде рядом с Москвой, а такая холодрыга.
Гейне только посмеивался, руководя процессом натягивания палаток. Студент Лешка Гаврилов по кличке Гаврош, самый маленький и тщедушный, оступился, рухнул в лужу и промок до нитки.
— Чтоб вас всех, — заматерился Бессонов, — у тебя сменка есть?
— Какая сменка? — вытаращили на него глаза квартирьеры.
— Сменная одежда и обувь, — разгневался майор, — вы что, с Луны свалились? Что, никто в армии не служил? Детский сад, штаны на лямках. Есть сменка, спрашиваю?
— Нету-у-у, — проблеяла «золотая рота».
— У меня есть, — оповестил всех Гейне.
— Дай ему, — Бессонов кивнул на Гавроша.
— А если она мне самому понадобится, — возразил Композитор, — вы не можете отдать нам такой приказ, мы присягу еще не принимали.
— Он себе воспаление легких заработает, — растерялся Бессонов.
— Его проблемы, — развел руками Гейне.
— Я сам высохну, — клацая зубами, заверил всех Гаврош.
Майор принялся расстегивать свой бушлат.
— Не надо, товарищ майор, — Композитор пошел за сухой одеждой, — я только хотел, чтобы они убедились — шутки кончились. Да, други мои, привыкайте к армейским тяготам и лишениям.
Гейне принес осмеянные валенки с галошами, потрепанную шинель, шапку-ушанку, и Гаврош на время стал самым счастливым человеком в лесу.
— А чего ты сразу ему сменку не дал? — выступил Стотс.
— Сразу не интересно. Ведь то, что сейчас произошло, — это не что иное, как этап воспитательного процесса.
— Служилый? В каком звании был демобилизован из вооруженных сил? — Бессонов с уважением посмотрел на Гейне.
— В звании сержанта.
— Сразу видно. Товарищ сержант.
— Я.
— Вечером зайдете ко мне в палатку для решения тактических задач.
— Есть.
Майор покопался в снаряжении и отыскал красное знамя полка.
— Товарищи студенты, вот вам святыня. Храните его пуще глаза, если полк теряет знамя, его расформировывают.
Квартирьеры грелись возле костра и вспоминали о былом.
— Блин, я только вчера по Сретенке с Веркой гулял, — раскис Зеленый, — только вчера в кафе сидел.
— Лучше б я сейчас экзамены сдавал, — помечтал Гоша Гусельников, рыхлый, неприятный парень по кличке Гнус.
— И не говори, — поддержали остальные, — мы тут к утру совсем задубеем.
— А Гейне с Бессоновым сейчас пьянствуют, — наябедничал Гнус, — у майора с собой два ящика водки. Сам видел.
Композитор вышел из командирской палатки, покачиваясь и неся в руках два ватника: свой и майора.
— От нашего стола вашему столу. Грейтесь по очереди или в палатке ими накройтесь.
— Чего там майор? — поинтересовался Стотс.
— Обалденный мужик. Только бухает много, — вздохнул Гейне и пошлепал назад в палатку.
На следующее утро всем кагалом поехали в воинскую часть за обмундированием. Местный полковник сразу стал брать на характер и орать, что форму и сапоги положено давать студентам через неделю. А то, что они не взяли теплых вещей и нормальной обуви, говорит о москвичах лучше всяких слов.
— Значит, не дашь? — У Бессонова задергалась левая щека.
— Не дам, — уперся полкан, — не положено. И по какому праву вы, товарищ майор, тыкаете старшему по званию.
— Значит, не дашь? Ветерану боевых действий под Джелалабадом, дважды контуженному боевому офицеру не выдашь несколько комплектов обмундирования, и я поморожу пацанов ни за что ни про что.
Майор уже не говорил, а булькал. Казалось, что сейчас у него хлынет горлом кровища и заляпает полковнику фуражку и мундир.
Полкан драпанул в каптерку и начал вставлять пистон прапорщику, чтобы тот скорее выдал армейскую форму и сапоги «залетным студентам». Через каждое слово его трескотни слышалось: «припадошный», «контуженный» и «эти афганцы уже достали». Бессонов еще разок дернул щекой и пошел курить. Из каптерки сразу вылетел полковник и покрутил пальцем у виска.
— А майор-то ваш того, фить-фить. На всю голову больной.
— Это он не от контузии, — поделился секретом Зеленый, — это он от безнаказанности. У него тесть в Генштабе. Наш майор, даром, что только майор, всю военную кафедру в институте строит: и полковников, и генералов. Слова ему поперек не скажи.
— Тесть в Генштабе? — замер полковник.
— Ну, — шмыгнул носом Зеленый, — нам бы форму получше, а то приедет комиссия из Москвы, а мы в обносках.
Полковник с криком: «Отставить! Новую форму выдавай!» — опять усвистал в подсобку.
— Лихо ты его развел, — Стотс хлопнул Зеленого ладонь в ладонь, — потребуй, чтобы он нам офицерские сапоги выдал.
— Хватит с вас и солдатских, — Гейне пресек самодеятельность однополчан, — скромнее нужно, товарищи студенты, скромнее.
— Скромность украшает только женщин, — заметил Зеленый, — вольноопределяющимся она ни к чему.
— Пора давать клятву, — решил Гейне.
— Какую клятву? — прыснул Стотс. — Строителя коммунизма?
— Клятву: «Один за всех и все за одного». Иначе туго нам придется.
Гейне положил руку на стол, Зеленый положил на нее свою, стопка ладоней выросла быстро как новостройка.
— А теперь говорим все вместе: «Один за всех и все за одного».
Квартирьеры начали нестройно повторять слова клятвы.
— Гнус, засними этот исторический момент, — Гаврош протянул Гусельникову фотоаппарат.
— Я не хочу быть Гнусом, — заерепенился Гусельников.
— А как ты хочешь, чтобы тебя звали? — поинтересовался Композитор.
— Генерал.
— Генерал от инфантерии, — зашелся смехом Зеленый, — тогда уж лучше Фельдмаршал.
— Я хочу, чтобы меня звали Генералом, — уперся Гусельников.
— Посмотри на себя, — заливался Зеленый, — ну, какой из тебя Генерал. В лучшем случае Вахмистр или Мальчиш-Плохиш. На крайняк — Гусь лапчатый.
— Вы клятву давали, — напомнил всем Гусельников, — а за базар нужно отвечать. С этой минуты все зовут меня Генералом, а кто обзовет Гнусом — получит в рог.
Вечером квартирьеры пекли картошку и грели руки-ноги над костром, пытаясь согреться. К ним подсел запыхавшийся Стотс и что-то кинул в огонь.
— Интересно, не отсырели? — озабочено пробормотал он.
— Что? — не въехали студенты.
— Патроны.
— Ты что, туда патроны кинул? — открыл рот Гейне.
— Угу. На стрельбище нашел.
В костре зашипело и ФШИУ! — пуля ушла в белый свет как в копеечку. ФШИУ! ФШИУ! ФШИУ! — патроны разлетались в разные стороны, как выпускники после последнего звонка. Чумазые пехотинцы дрыстнули кто куда и залегли в лужах и грязи, вжимаясь в землю и прячась за кочками и деревьями. ФШИУ! ФШИУ! — победно свистело над лесом. Потом все стихло, и только развороченный костер напоминал о начале боевых действий.
— Все живы? — Гейне высунулся из-за пня.
Он дальше всех ускакал от огнестрельного очага. Слава богу, никто не пострадал.
— Хорошая у тебя реакция, товарищ сержант, — похвалил Стотс, — дети будут.
— Стотс, ты олень?! — заверещал Гусельников. — Ты нас чуть не угробил!
— Чуть-чуть не считается, — Стотс деловито поковырялся в ухе, — но как вы ломанули.
Из командирской палатки высунулся опухший Бессонов и прохрипел:
— Кто стрелял?
— Никто, товарищ майор, — вытянулся Гейне, — вам показалось.
— Я что, автоматную очередь никогда не слышал? — побагровел Бессонов. — Кто стрелял?
— Никто, товарищ майор, — развел руками Гейне, — нам оружия еще не выдавали. Только топоры и лопаты.
Бессонов хмуро оглядел свое расхристанное войско, покумекал и напомнил:
— Раз в год и лопата стреляет. Сержант Гейне, проследуйте в палатку для решения тактических задач.
— Андрюх, пузырь нам зацепи, — шепнул Зеленый Композитору.
— Ага, пузырь вам, — Гейне отвесил подзатыльник Стотсу, — вы трезвые-то в костер патроны кидаете. А если вам водяры накатить, не иначе ядерный взрыв устроите.
С обмундированием вопрос был решен, на повестке дня встал вопрос с провизией. Каждый день питаться перловкой, прозванной в армии «шрапнелью», — невелика радость. Квартирьеры подгребли с просьбой к майору послать весточку домой.
