Магдалена все смотрит на фотографию, и фотография ужасна, что бы там ни говорил Норман, но доктор тем временем расстегивает на ее груди глухой целомудренный медсестринский халат. Магдалена сидит за своим столом в приемной, она на работе, она медсестра, и от этого приставания Нормана тем более… порочны… «60 минут», наверное, уже подходят к дверям – в любой момент будут здесь! Пульс Магдалены пускается вскачь – а Норман между тем продолжает совершенно нормальным голосом:
– …и он объявляет секретарше его не беспокоить, кто бы ни звонил, жена, дочери, – не беспокоить. И даже ей, самой секретарше, – не беспокоить, и поворачивается на своем роскошном дорогом кресле, обитом мягчайшей бежевейшей кожей, откидывается, насколько можно, на спинку, расстегивает ремень и ширинку, спускает брюки и трусы до колен, и его несчастный замученный красный херок торчит в небо, и вот он делает то единственное, о чем может думать. Стискивает зубы и, превозмогая боль, острую боль, моментально достигает краткого содрогания, ради которого теперь и живет, – он сам мне все это рассказал!.. как будто мне и вправду нужны все эти подробности, чтобы его лечить – мне-э-эх-х-х!
Тут его опять сотрясает приступ хохота.
– А тебе точно нужно все это мне рассказывать? – спрашивает Магдалена.
Доктор Норман Льюис ни на миг не прекращает ласкать ее груди. «60 минут»! Уже в любой момент!
– Ах-хах-ха-а-х, не понимаю, почему нет, – отвечает доктор Льюис, пытаясь совладать со смехом. – Мы-ы-ы мы-ы-ы мы-ы-х-хххХХ хок-хок-хок оба дипломированные специалисты, занятые на этом случае, так? Хок-хок-хок хок-хок-хок а-а-х-хХХХ хок-хок-хок хок.
Все это время Норман стоял, согнувшись, позади ее стула. Теперь он обходит стул, чтобы оказаться перед Магдаленой. Приникает ртом к ее губам и, осторожно пососав каждую, продолжает, будто у них не происходит ничего, кроме разбора поведенческих отклонений пациента Мориса Флейшмана.
– В момент, когда он достигает оргазма, когда любой мужчина достигает оргазма, все до единого нейроны и дендриты возбуждения, что мгновением раньше накачивали его детородный член кровью… исчезают – исчезают! – именно, и вся его маниакальная страсть испаряется. Как будто и не было никогда. Он даже на вожделение не способен, наш жеребец Морис Флейшман. Он сама деловитость. Он натягивает трусы, натягивает брюки, застегивает ширинку, затягивает ремень, поднимается на ноги, расправляет на себе одежду… и выглядывает в окно, направо, налево, нет ли там кого, кто мог бы его сейчас видеть, а потом жмет кнопку, и секретарша в приемной снимает трубку, и он говорит, что опять можно переводить звонки, и снова весь в работе и дивится, как могло с ним случиться… то, что сейчас случилось… Он работает, пока его организм не восстановится, и эти периоды у него становятся все короче и короче, и лишь только он восстановится, сразу вертит кресло спиной к дверям и снова прилипает к монитору. Это так просто – включить порнуху. Не надо никому ничего платить, не надо сообщать ни имя, ни электронку. Всего-то зайти в Гугл, написать www.onehand.com и тиснуть «энтер», и он опять на Xanadu, и его хилый волдырчатый Эскалибур снова торчком и в готовности, а на экране перед ним секс-меню, чего только душа не пожелает: анал, фелляция, куннилингус, копрофилия – ну а как же! – и всем своим существом он жаждет лишь того содрогания. Все прочее не существует! Время между походами в храм наслаждения все короче и короче, и он не успевает ничего другого, и люди принимаются роптать, что им больше не удается договориться о личной встрече с нашим выдающимся Морисом Флейшманом. Еще бы им это удалось! Он занят саморазрушением!
– А это все прямо в офисе? – недоумевает Магдалена.
– По большей части там, – отвечает доктор Льюис. – В домашней обстановке слишком много трудностей… и помех. Жена, дети, полная невозможность уединиться. В смысле, если бы наш малыш Морис устроил себе комнатушку, где мог бы ото всех запираться, оставаясь наедине с компьютером, это вызвало бы всевозможные подозрения, и не сомневайся, его жена все бы узнала. Поверь мне, узнала бы.
Рука доктора Льюиса под халатом Магдалены ползет вниз и скользит туда-сюда по ее животу. Потом двумя пальцами Норман пробирается под резинку ее трусов-бикини, которые и так-то мало что прикрывают.
– И это занимает столько времени? – спрашивает Магдалена.
Сердце у нее колотится. Голос превратился в странный хриплый клекот.
А вот у доктора Льюиса с голосом все в порядке.
– Ну конечно, – отвечает он. – Вот ты подумай. Сейчас его цикл дошел до восемнадцати раз в день, по большей части это в офисе. У него не остается времени ни на что другое, и ни на чем другом он не способен сосредоточиться. Остаются только интервалы, пока он набирается сил для следующего оргазма. И вот остальные дела – те, которые он не может делать в рутинном порядке, на автомате, – они и не делаются. Морис Флейшман живет в другом мире, никому не подвластном, и название этому миру – онанизм.
– Онанизм.
Магдалена может только шептать… хрипло. От возбуждения она едва владеет голосом.
Внезапно доктор Льюис приподнимает ее, вместе со стулом, и разворачивает на девяносто градусов от стола…
– Норман! Что ты делаешь!
…и не опускает, пока не находит место, где можно подступиться к Магдалене спереди, став у нее между колен. Он молчит, и Магдалена молчит. Он смотрит на нее, едва заметно улыбаясь. Она заглядывает ему в лицо снизу вверх. Доктор расстегивает свой белый «я – медик» халат. Его брюки кофейного цвета, встопорщенные в паху, не больше чем в шести дюймах от лица Магдалены. Норман принимается расстегивать молнию медленно, медленно, медленно. Он улыбается Магдалене лукаво, лукаво, лукаво, словно взрослый, готовящийся вручить маленькой девочке подарок, которого она всегда так отчаянно хотела. Медленно медленно медленно лукаво молния…
Глухое звяканье колокольчика… Значит, кто-то толкнул входную дверь. За стеной слышатся голоса и смех.
– Норман! Это они! «60 минут»!
– Давай – пока они под дверью!
Доктор Льюис внезапно заговаривает еще более задушенным и напряженным голосом, чем Магдалена.
– Ну же!
– Нет, Норман! Ты спятил? Мне нужно их впустить – а я уже полуголая! Уже всё!
– Нет, не всё, – хрипит доктор Льюис, – Пока они… там… на пороге…
Он не может справиться с дыханием.
– Такой момент – раз в сто лет, и то если! Ну давай!
Магдалена дергается назад, отъезжает на стуле и вскакивает на ноги. Белый халат на ней расстегнут почти до конца. И чувствует она себя полностью голой.
Норман так и не отнял рук от молнии штанов. Он смотрит на Магдалену взглядом… уязвленного… оглушенного… обманутого человека.
– Господи, Норман. Да ты, я смотрю, настоящий чокнутый.
Интервью проходит в кабинете Нормана. Работают две камеры, одна нацелена на Нормана, другая – на Великого инквизитора, Айка Уолша. Врач и журналист устроились напротив друг друга на стульях для пациентов. До мнительности настороженная против бесчеловечных каверз Великого инквизитора, Магдалена подозревает, что тот решил выманить доктора из-за рабочего стола, чтобы лишить ореола учености. Она боится того, чему может подвергнуться в руках Инквизитора Норман. В конце концов, Айк Уолш – профи. Он проделывал такие штуки не раз и не два. Если ему удастся унизить Нормана – после всей этой лекции про макаку-обоссываку это будет просто ужасно… Сердце Магдалены колотится, словно у птицы.
Айк Уолш оказался намного ниже, чем выглядит на экране. Но если задуматься, то ведь в передаче он всегда сидит. Однако при этом в жизни он кажется еще более грозным. Вечный загар, узкие стальные глаза, острые скулы, квадратная челюсть и низкий лоб, будто скалистая твердыня под гривой густых черных волос, густейших антрацитово-черных волос – этот парень кажется настоящим варваром, которого вряд ли сдержит цивилизованное платье: пиджак и галстук. Его роботьи глазки не моргнули ни разу, но и Норман смотрит на него не мигая. И, кажется, вполне уютно себя чувствует на пациентском стуле. Легкая улыбка, дружелюбная и радушная. Сердце Магдалены трепещет все сильнее. Расслабленная манера Нормана только подчеркивает его доверчивость и уязвимость, делает его лакомой и жирной добычей.
Кто-то вроде режиссера начинает считать:
– …Шесть, пять, четыре, три, два, один… пишем.
Уолш чуть склоняет голову, как делает всегда, подготавливая жертву к закланию.
– Что ж, доктор Льюис, вы утверждаете, что порнографическая зависимость на самом деле не является настоящей физической зависимостью вроде зависимости от алкоголя, героина или кокаина…
