Рыбчинский оказался похожим на свой голос — огромным, бархатистым, сановитым; он носил золотые очки и галстук с рыбками. Вероятно, тут было ироническое снижение, намек на фамилию — не бойтесь, мол, я не так страшен. У него были крупные руки с рыжеватыми волосками на пальцах, светло-рыжие волосы, зачесанные на лысину, и длинные брылья.
— Здравствуйте, милостивый государь, — басил он, широко улыбаясь. — Виктор Максимович, если вы здесь, то, я так полагаю, вы совершенно удовлетворены первичным общением с Сергеем Владимировичем?
— Мы не ошиблись в Сергее Владимировиче, — кивнул Ферапонтов.
— Ну отлично, отлично. Дражайший Сергей Владимирович, мы обращаемся к вам потому, что самые лестные рекомендации, так сказать, ну и — вы понимаете. Дело чрезвычайно ответственное. Начну с того, что наша корпорация существует уже около десятилетия и занимается закупкой спортивного инвентаря, и до сего момента мы, так сказать, не имели нареканий…
Речь Рыбчинского журчала, кондишен был еле слышен, и эту рыбчащую речь Журчинского Свиридов плохинимал воспро. Требовалось встряхнуться, но до главного Рыбчинский еще не дожурчал, и Свиридов немного расслабился. Сквозь полудрему, враз сменившую болезненное напряжение, он понимал одно: Рыбчинский — большой жучило, и сейчас у него неприятности. В проклятые девяностые он воспользовался связями по первому месту работы, во Внешторге, и откусил большой кусок. Вдобавок он владел фехтовальным клубом, куда съезжались фехтовать первые лица, и располагался этот клуб в превосходном загородном помещении, где до этого, верите ли, была свалка, обычная свалка, а он культивировал, рекультивировал почву и сделал уголок земного рая для утомленных вершителей судеб. Однако теперь случилось так, что над Рыбчинским стали сгущаться определенные тучи. Его бизнес стал подвергаться проверке. Его покровители сделались уклончивы. Вдобавок брат крупного чиновника мэрии — вы понимаете, конечно, кого я имею в виду, — предъявляет свои права на этот участок, занимаясь прямой рейдерской атакой, насылая инспекции, провоцируя охрану и вообще, по сути, грабой прямеж, грабой! Естественно, Альберт Михайлович сохранял еще кое-какие связи вы понимаете где, в том числе и на самом верху, и там заручился поддержкой людей, вы понимаете, да-да. Но там в ответ намекнули, что Альберт Михайлович должен доказать, показать, не просто в финансовой форме, потому что, вы понимаете, в наше время эта форма уже не служит доказательством ничего. Но нужно доказать именно готовность и глубокое понимание происходящих процессов, и вообще как-то продемонстрировать даже не лояльность, но готовность, вы понимаете, я не могу говорить совершенно и окончательно, но определенным образом продемонстрировать.
Здесь Свиридов перестал что-либо понимать.
— Что именно я могу сделать? — спросил он наконец.
— Это деловой подход, — радостно кивнул Рыбчинский. — Мы тоже за деловой подход. Как вы понимаете, страна нуждается сегодня в национально ориентированной науке. И я думаю, что если приложу определенные усилия, то это и будет мой вклад, так сказать, в устроение. Я хотел бы преподнести сегодня России то, что от меня реально зависит, и поучаствовать в создании такого учебника истории, который мог бы читаться одновременно детьми и взрослыми, вы понимаете, как детские рассказы Ишимовой или недосягаемый образец Карамзина. Я хотел бы при помощи авторского коллектива получить такой учебник, который мог быть увлекательным чтением и вместе с тем примером правильного взгляда, в талантливом исполнении. Поэтому, — Рыбчинский широко улыбнулся, — я рассчитывал бы привлечь вас как автора и, оговорив соответствующее вознаграждение, заказать для начала концепцию на пяти-шести страницах, обсудив которую, мы могли бы и стартовать.
Свиридов перестал понимать, на каком он свете.
— Вы хотите заказать мне учебник истории? — спросил он.
— Да, да, совершенно так, — радуясь его понятливости, закивал Рыбчинский.
— Именно, — поддакнул Ферапонтов.
— Но я не историк, — сказал Свиридов. — Я никогда не писал учебников. Я не умею писать для детей.
— Это совершенно неважно, — приговаривал Рыбчинский. — Мы получили рекомендации… господин Антонова…
— Но я не помню господина Антонова!
— Ну, вы не работали непосредственно с ним. Он был одним из спонсоров мультипликационной серии «Сказки Горыныча»…
— Я писал диалоги для двух сказок, но это все детская ерунда, — продолжал отбояриваться Свиридов. — Поймите, это совершенно не то… Вы хоть смотрели «Горыныча»?
— Дорогой Сергей Владимирович, — прочувствованно сказал Рыбчинский. — Ваша скромность похвальна. Но мы знаем и главное. Мы знаем, что вы находитесь в том списке национально ориентированной элиты, который хорошо известен там, — он многозначительно поднял палец. — В этот список, как вы знаете, случайные люди попасть не могут, это совершенно, совершенно исключено. И потому, дорогой Сергей Владимирович, ваше участие исключительно важно, при вашем полном праве привлечь любого историка, которого вы сочтете достойным…
Это Свиридова добило. Таких сюрпризов список еще не преподносил ему.
— Вы уверены, что это список национально ориентированной элиты? — спросил он.
— В этом не может быть никакого сомнения.
— Я буду писать для вас, — твердо сказал Свиридов. — Черта, дьявола, учебник истории, хроники Нарнии… Сколько стоит синопсис?
— Что? — переспросил Рыбчинский.
— Проект учебника. Ну, эти пять страниц.
— Думаю, что три тысячи долларов в качестве стартовой цифры могли бы…
— Нормально, — сказал Свиридов. — Когда вам это нужно? Три недели есть?
— Желательно бы две, но в принципе…
— Нет, надо три. Это мне надо перечитать кучу всего. Я, конечно, национально ориентированная элита, но многого просто не помню. Ладно, благодарю вас. Можно последний вопрос?
— Да, конечно, — благосклонно кивнул Рыбчинский.
— Как вы узнали про список?
Рыбчинский улыбнулся еще шире и развел руками.
— Рассказали доверенные люди. Тоже там состоящие. В них, сами понимаете, я сомневаться не могу.
— Грандиозно, — сказал Свиридов. — Благодарю вас. Я позвоню вам через три недели.
Рыбчинский торжественно вручил ему визитную карточку твердого желтого картона с золотым тиснением, а Ферапонтов почтительно проводил до дверей.
Все это следовало обдумать. Обдумать, обговорить. Жаль, не с кем. Черт-те что. Уйти отсюда подальше и поскорей. На что я только что подписался? Господи, какой ерунды не сделаешь от счастья. Впрочем, они скорее всего не перезвонят… А если перезвонят, это заменит мне любой «Спецназ». Я напишу им учебник, что угодно. С чего они взяли про список национальной элиты? Впрочем, если действительно так…
Он чувствовал огромное, стыдное облегчение. Только что ощущать себя прокаженным — и вдруг понять, что это не проказа, а знак отличия, высокая болезнь мокрецов, дар передвигать предметы и думать туман! Поскорей сказать матери. Нет, рано. Он зашел в кофехаус и взял двойной эспрессо. Кофе всегда усиливает настроение, в котором его пьешь. Я стыдно счастлив — пускай он усиливает стыд и счастье.
У Али в это время разгар работы, но позвонить хотелось. Список национально ориентированной элиты, Боже правый. Она долго не брала трубку, наконец отозвалась.
— Алька. — Он еле сдерживал рвущийся из него счастливый хохот. — Ты знаешь, что это был за список?
— А ты еще про него помнишь?
— Что ты, как не помнить! Выясняются удивительные вещи. Это список национально ориентированной элиты, слышь.
— Да ну, — сказала она без энтузиазма.
— Я тебя ни от чего не отрываю?
— Отрываешь, но не страшно.
В трубке фоном шел детский надсадный крик.
— Да ни от чего я тебя не отрываю, ты вон по улице идешь, дети орут!
— Да, да. Но иду по делу.
— Короче, мне позвонил крутой экспортер спорттоваров и заказал за любые деньги правильный учебник российской истории. Чтобы за этот учебник его простили. На него наезжают сверху, так он для доказательства лояльности хочет учебник. Это дивная какая-то примета времени, я не читал ничего подобного.
— И ты согласился?
— Ну а чем я рискую? Он говорит, что у него в этом списке надежные люди, сплошь национально ориентированная элита. Я только думаю: что ж они меня за границу-то не выпускали? Не хотят, чтобы элита покидала нацию?
— Зря ты согласился, — сказала она. — У тебя не получится.
— Да я не буду ничего писать! Я просто думал, ты обрадуешься.
— Ну-ну, — сказала она. — Считай, обрадовалась. Что у тебя вечером — учебник пишешь?
— Да нет, меня зовет тут… какой-то девелопер, застройщик. Тоже небось учебник истории.
— Лучше бы в кино пошли, — сказала она.
