Прохожий словно того и ждал: он вошел в ларек и рассеянно уткнулся в витрину последних моделей – за их продажу работникам шел отдельный процент. Митя достал самый дорогой смартфон и вручил посетителю, привычно тарахтя про память, процессоры, частоту и мегапиксели.
— И что по цене? – спросил покупатель.
Митя назвал цену.
— А сколько их у вас в наличии? – спросил тот, задумчиво взвешивая на ладони черную мыльницу.
— Безгранично! — соврал Митя. – Возьмете несколько — сделаем небывалую скидку!
— Я оптовик из региона, — сообщил покупатель. — И мне нужно десять тысяч.
Десять тысяч! Митя совершенно опешил от такой цифры. Но постарался не подать виду. Он тут же сделал звонок прямо в главный офис и удачно нарвался сразу на человека из дирекции. Изложил ситуацию. Дирекция не помнила, кто такой Митя, но выражала восторг, особенно когда выяснилось, что оптовик готов оставить предоплату. Мите были делегированы все полномочия, обещана премия и повышение. Какое именно повышение – Митя пока уточнять не стал.
Предоплата оказалась прямо в долларах – пятнадцать тысяч. Митя запер деньги в сейф и выдал расписку на фирменном бланке. Вернувшийся с обеда Костя застал только дружеское прощание с клиентом и по обмолвкам догадался, что здесь состоялась сделка века, но прошла без него.
Митя чувствовал небывалый подъём. Он заявил Косте, что уезжает по неотложным делам, и тот даже не нашелся, что возразить.
Оптовик оказался на машине и спросил, не подбросить ли Митю куда-то. Через десять минут поездки в шикарном «Лексусе» Митя оказался около дома, указанного в повестке.
Следователь Чашечкин сидел в кабинете номер девять и выглядел хмуро.
— Вы опоздали на сорок минут, Сверчков, — пробасил он с обидой.
— Однако я здесь! — приветливо воскликнул Митя и пояснил: — У меня были важные дела, но я выкроил время!
Следователь Чашечкин поморщился, кивком попросил Митю присесть на стул, а затем распахнул толстую папку и погрузился в чтение. Митя разглядывал кабинет, хотя ничего примечательного тут не было – казенные шкафы, банкетка в углу, полицейский китель с погонами майора, висящий почему-то на гвоздике у шкафа. Китель был короткий и широкий – точно не для Чашечкина.
— Вы что там разглядываете, Сверчков? – не выдержал следователь.
— Жду вас, — пожал плечами Митя. – Я же знаю, в фильмах следователи всегда полчаса делают вид, будто заняты.
— Хватит учить меня делать мою работу! – обиделся Чашечкин. – Вы сейчас у нас — свидетель убийства. Ясно? Молитесь, что не обвиняемый! Пока! Или хотите, чтобы я вам прямо сейчас изменил меру пресечения и отправил в камеру?
— Не хочу.
— Тогда отвечайте на мои вопросы!
— Так вы же не спрашиваете...
Следователь Чашечкин возмущенно полистал пухлую папку и уставился на Митю суровыми прозрачными глазами, которые плохо сочетались с веснушчатым лицом.
— Григорий говорил вам, почему он сбежал в Россию?
— Сбежал? – удивился Митя. – Он говорил, что недоброжелатели обвинили его в фальсификации результатов эксперимента, а сотрудница лаборатории – в этом... я забыл это слово, как у них называется в Бостоне... в сексуальных домогательствах, если по-русски. Его уволили из университета и лишили рабочей визы. Не повезло человеку...
— Но вы знаете, чем он занимался в этом университете? – жадно спросил Чашечкин.
— Я не специалист в квантовой физике, — аккуратно ответил Митя. – Я даже не понял, химик он или физик.
— Но он вам показывал свои приборы? – продолжал Чашечкин.
— Дались вам эти приборы. Я не понимаю, о чем вы. Никаких приборов он мне не показывал. – Митя тщательно подбирал слова. – Если у него были какие-то приборы, я думаю, они остались в той лаборатории в Бостоне...
— В Бостоне? – возмутился Чашечкин. – А корейцы за ним охотились просто так, по-вашему?!
— Про корейцев он ничего не говорил, — соврал Митя.
— А почему его квартира сгорела, тоже не говорил? – продолжал Чашечкин.
— Что сгорела – упоминал. А почему – не говорил.
— И вы и не спрашивали?
— Нет, — честно ответил Митя. — У него было столько неудач, что расспрашивать про какой-то там мелкий пожар я не стал...
Следователь Чашечкин нервно побарабанил пальцами по столу:
— И вы утверждаете, что он вам ничего не говорил про свой аппарат, который ворует по воздуху золотые слитки...
Митя открыл рот от изумления.
— Ворует золотые слитки?
— Представьте себе! — кивнул следователь. — Прямо по воздуху из банковской ячейки. А еще — ворует автомашины из гаража шведского посольства.
— Послушайте, — возмутился Митя и встал, — как вам не стыдно! Мы с Гришей учились в одном классе! Гришка никогда не взял бы ничего чужого! Я никогда не поверю в это!
Следователь Чашечкин тоже вскочил:
— А как у него оказались золотые слитки из Госхрана?! – орал он, размахивая толстой папкой. — А почему за его прибором охотятся корейцы?! Вот у меня всё здесь! Я за ним следил два месяца не для того, чтобы он пропал, а ты мне сейчас дурачка строил, Сверчков! Где прибор, отвечай?
— Да нет никакого прибора! – заорал Митя в ответ. – Это ваши фантазии! Вы слышали краем уха какой-то бред, но не поняли ничего! Никакого прибора нет и не было! Это не прибор!
В кабинете наступила тишина.
— А что тогда было в его изобретении? – спросил следователь тихо. – Лучи? Телепатия?
Митя молчал.
— Откуда у него на счету миллионы? Откуда автомашины, акции? Откуда французский дворец в собственности, черт возьми?!
Митя пожал плечами.
— Первый раз слышу про это все. Повезло наверно.
— Повезло? – зловеще прошипел Чашечкин. — А квартира на проспекте Бородина сгорела отчего?
— Не повезло, — пожал плечами Митя. – Так бывает в жизни. Сперва тебе во всём везет, а потом во всём не везет...
Митя подумал, что болтает лишнее, и умолк.
— Ты что-то знаешь, Сверчков! – проорал следователь. – А ну-ка сядь обратно на стул!
Митя грустно сел. Он рассчитывал, что ему будет невероятно везти целый день, поэтому и поспешил к следователю, чтобы закончить это дело. Но, видно, половинка пуговицы уже закончила свое действие. И значит, пребывание в кабинете становилось опаснее с каждой минутой, если верить Грише...
Чашечкин тем временем яростно возился с большой железной лампой, стоявшей на столе. Он поднял ее и грохнул об стол. Придвинул и развернул прямо в лицо Мите. И попытался включить. Но сколько ни щелкал старым тумблером, лампа гореть не хотела. Чашечкин полез под стол и долго шевелил провода. А потом плюнул, достал из кармана смартфон и зажег фонарик, направив его в лицо Мите.
Митя невольно расхохотался.
— Смеешься? – зашипел Чашечкин. – Ну, посмейся! Сейчас я выпишу постановление о задержании, и посмотрим, как ты посмеешься в камере!
— Электролампочку свою замените, подследственных пытать, — посоветовал Митя. — От удара нить обрывается.
— Хватит учить меня работать! – рявкнул Чашечкин.
Но лампочку вывернул, посмотрел на свет и потряс. В колбе отчаянно звенело.
— Поменять надо лампу, — сказал Митя.
Следователь Чашечкин в бешенстве распахнул ящик стола, выудил чистый лист бумаги и авторучку, и положил перед Митей:
— У тебя, парень, последний шанс! — сообщил он. – Пока я схожу за лампочкой. Либо ты чистосердечно напишешь все, что знаешь, либо я звоню лично майору Сергею Павловичу!
— Не знаю, кто это.
— Твое счастье! – грозно ответил Чашечкин. – Не напишешь признание – оформляем задержание, и в камеру. Пиши и думай.
И он вышел из кабинета.
Убедившись, что остался один, Митя воровато развернул к себе папку «Дело Григория Дольского» и принялся листать. И сразу увяз в нагромождении фактов. Опросы свидетелей, какие-то перестрелки, бриллианты, выписки из банков, запрос в Интерпол, написанный почему-то от руки и по-русски, но с размашистой резолюцией внизу, буквально: «отставить херню!» Видимо, так и не отправленный в Интерпол... Митя опасливо закрыл папку.
Он придвинул к себе лист и решил написать, что ничего не знает. В конце концов, Гриши больше нет, и ему ничем не поможешь.
Но как только он коснулся листа авторучкой, шарик вдруг выскочил, и на лист вывалилась чернильная паста, испачкав Мите палец. Митя принялся оттирать чернила с пальца листом бумаги – провел пальцем зигзаг по бумаге вперед и вбок, затем сложил пополам и долго тер обратной стороной, затем сложил вчетверо и снова тер. Долго переворачивал лист в поисках чистого места, но только весь перемазался. В итоге он развернул лист и расправил – лист оказался мятый и перепачканный, а по его сгибам, оставшимся от складывания, темнела большая, неряшливая, но очень узнаваемая свастика... Митя похолодел. Как ему удалось так неудачно измазать лист? В гробовой тишине кабинета щелкнули настенные часы, переставляя стрелку на миллиметр. «Это как маятник, — говорил Гриша, — когда полоса везения заканчивается, наваливаются беды с той же амплитудой...»
