— Ми… мизогин? — переспросил Вадик. Это слово казалось смутно знакомым, но он не был уверен, что понимает его смысл.
— Женоненавистник, — пояснила Рейчел.
— Не понимаю, — сказал Вадик. — Коэн — женоненавистник? Разве он не преклоняется перед женщинами?
— Вот именно! — воскликнула Рейчел. — Об этом я и говорю. Он перед ними преклоняется, но не считает их равными себе. Они для него священные сексуальные объекты. То, что боготворят, а потом выбрасывают за ненадобностью, или, еще лучше, выбрасывают сначала, а боготворят после. — Она отхлебнула из своей кружки и спросила: — Знаешь песню «В ожидании чуда»?
— А как же! — сказал Вадик. — Моя любимая!
— Ну так давай посмотрим, какие там слова. «Я знаю, тебе может не нравиться,/Тебе может быть обидно,/Что ты стоишь под моим окном/Со своим горном и барабаном». — Рейчел помедлила, вспоминая следующую строчку, и Вадик подсказал:
— «А я жду здесь, наверху,/Жду, когда придет чудо».
Рейчел кивнула и торжествующе посмотрела на Вадика.
— Видишь? Мужчина сидит наверху, погруженный в свои экзистенциальные мысли, говорит с Богом, ждет, пока на него снизойдет божественная благодать, а женщина внизу! Буквально под ним! Бессмысленно ждет. И чего? Что он на ней женится?
Вадик покачал головой. Рейчел хотела сказать что-то еще, но осеклась. Вид у нее был смущенный.
— Так что ты изучаешь в своей аспирантуре? — спросил Вадик. — Североамериканских мизогинов?
— Вообще-то нет. Английских романтиков.
Вот повезло, подумал Вадик. Перед ним открылась блестящая возможность перевести разговор с Леонарда Коэна на ту область, где он чувствовал себя как рыба в воде. Он сказал, что знает наизусть все «Сказание о старом мореходе». По-русски. Рейчел улыбнулась и попросила его прочесть. Он прочел. Рейчел страшно понравилось. Она сказала, что по-русски это звучит изумительно, хотя несколько раз не смогла сдержать смех.
Как только Вадик продекламировал последнюю строчку, к ним подошел официант. Он спросил, не хотят ли они чего-нибудь еще. Вадик сообразил, что он спрашивает об этом уже в четвертый или пятый раз. Пора было уходить.
— Я провожу тебя домой, — сказал Вадик, и Рейчел с улыбкой кивнула.
Небо над городом окрасилось в зловещий темно-фиолетовый цвет, и стало по-настоящему холодно. Слякоть на тротуарах подернулась ледяной коркой. Вадик предложил Рейчел руку, и они пошли так — держась за руки, но на расстоянии.
Вадик заметил, что он гораздо выше Рейчел. Ее голова была на уровне его плеча. Она спросила, где он остановился, и его ответ привел ее в ужас.
— На Статен-Айленде? Но ведь уже совсем поздно! Как ты туда доберешься? — И тут она откашлялась и предложила ему переночевать у нее.
Вадик сжал ее руку еще сильнее. Это Нью-Йорк, подумал он. Только в Нью-Йорке все может быть так просто.
Сначала они шли по широкой авеню, потом свернули на узкую улочку. Эта улочка очень понравилась Вадику. Темные деревья. Оптимистичные виньетки на каменных фасадах. Обледенелые сугробы, сверкающие под фонарями. Рейчел повела его в один из домов и — по скрипучей лестнице — в свою двухкомнатную квартирку на пятом этаже. Лестница была с ковром, перила резные. Сердце у Вадика колотилось как бешеное.
Стоило им войти в квартиру, как ощущение непринужденности исчезло. Рейчел сняла пальто и ботики, но шарф оставила. Она нервно передвигалась по комнате, словно это ее пригласили сюда в первый раз. Вадику надо было сказать или сделать что-нибудь такое, чтобы ее успокоить; он понимал это, но никак не мог придумать, что именно.
— Хочешь чаю? — спросила Рейчел и явно обрадовалась его согласию. Она ушла на кухню, по-прежнему в шарфе. Квартирка была маленькая и темная, с репродукциями на стенах. Вадик опознал только одну — «Портрет молодой женщины» Мемлинга. Он никогда не был в восторге от этой картины. Поскольку Вадик впервые попал в американское жилище, он не мог сказать, в какой степени обстановка типична, а в какой отражает индивидуальность хозяйки.
Он сел на диван и снял ботинки. Носки у него промокли насквозь. Это были те самые носки, которые он надел вчера утром в Москве. Он уставился на них, пораженный этой мыслью, затем снял их и засунул в карман куртки. На кухне позвякивала посуда, а за окном время от времени проезжали машины, но если не считать этого, в квартире царила мертвая тишина. У кушетки стояла маленькая этажерка с дисками, но все альбомы были незнакомые. Вадику пришло в голову, что Сергей с Викой забеспокоятся, не дождавшись его. Он спросил Рейчел, можно ли позвонить. «Конечно!» — крикнула она из кухни. Вадик набрал номер, отчаянно надеясь, что трубку возьмет Сергей. Ему повезло. Вадик сказал по-русски, что проведет ночь в городе. С девушкой. Американкой. Сначала Сергей ошеломленно молчал — как показалось Вадику, целую вечность, — затем сказал: «Ладно. Тогда до завтра».
Рейчел вышла из кухни с подносом, на котором стояли две кружки и тарелочка с сероватым, странным на вид печеньем. Она села на низкий пуфик рядом с диваном и опустила в кружку чайный пакетик. Глянула на босые ноги Вадика и, похоже, смутилась.
Вадик взял ее руку в свою. Пальцы у нее были тонкие и на удивление теплые.
— Еще английских стихов на русском? — спросил он.
Она улыбнулась и кивнула.
Вадик угостил ее причудливой смесью из Шекспира, Китса и Паунда, завершив все это «Балладой о королевском бутерброде» Милна. Больше всего Рейчел понравился Милн.
Он попросил ее почитать что-нибудь любимое. Она сказала, что абсолютно не способна делать в присутствии других людей две вещи: читать стихи и танцевать. Это признание так тронуло Вадика, что ему захотелось обнять ее. Он нагнулся и вместо этого потянул ее за косичку.
В постели она была робкой и чуть неуклюжей. Съежилась, когда он поцеловал ее в живот и хотел спуститься ниже.
— Может получиться не сразу, — предупредила она. — Со мной в этом смысле трудно.
Но с Рейчел не было трудно. Наоборот. Это был самый простой, чистый и счастливый секс в его жизни — не только прошлой, но, скорее всего, и будущей.
Воспоминания об этой ночи возвращались к нему спустя месяцы и годы. Поначалу они были чисто эротическими — он вспоминал запах Рейчел, и на него накатывал такой приступ желания, что голова шла кругом. От нее пахло чем-то зеленым и свежим, как от ломтика огурца или от листьев хорошего салата. Но проходила неделя за неделей, и воспоминания становились все более ностальгическими. Он думал о словах, сказанных Рейчел, о выражении ее лица, звуке ее голоса. О том, как подпрыгивали ее косички, когда она разразилась своими нелепыми обвинениями в адрес Леонарда Коэна.
Он пытался ее найти. Ездил в город и пробовал восстановить свой маршрут от Центрального парка к тому кафе. Рыскал по интернет-форумам для любителей английских поэтов-романтиков. Просматривал профили пользователей на сайтах знакомств. Обнаружив рубрику «Не могу забыть» на Craigslist, он стал давать там объявления о поисках Рейчел. Это превратилось у него в привычку. Всякий раз, познакомившись с новой женщиной, он вывешивал в этой рубрике очередное объявление.
«По-моему, ты просто выдумал свою безумную любовь к Рейчел, чтобы оправдать себя за неудачи с другими женщинами», — говорил Сергей.
«Забудь ты про эту Рейчел! — повторяла Вика. — Она легко могла бы оказаться истеричкой или анорексичкой… да в конце концов, обычной занудой!»
Возможно, они были правы. И все-таки Вадик не мог избавиться от тоски по Рейчел. Он уже почти забыл, как она выглядела, но в компактной реальности его воспоминаний Рейчел оставалась безупречной. Временами Вадик старался изгнать эти воспоминания, потому что они причиняли боль. Но бывало и так, что на него нападал ступор, и он отчаянно пытался воскресить мысли о Рейчел, поскольку боль была лучше бесчувственности. Однажды в Авенеле, сидя в своей пустой белой комнате на велотренажере и с унылым терпением давя на его пыльные педали, он произнес имя Рейчел вслух и ничего не почувствовал. Вернее, его наполнило какое-то осязаемое ничто, невесомое и вместе с тем вязкое. Казалось, он мог бы взмыть в воздух и одновременно утонуть. Хуже, чем в ту минуту, ему не было никогда.
Тогда, в квартире Рейчел, Вадик проснулся спозаранку. Рейчел спала на животе, уткнувшись лицом в подушку и приоткрыв рот. Вадика переполняла бодрость — его организм работал еще по московскому времени. Он встал, натянул трусы, джинсы и свитер и отправился в ванную. Теперь, на утреннем свету, все в квартире (включая ванную) выглядело более маленьким и жалким, чем накануне. Какая теснота! Сколько ненужных вещей! Два фена. Шесть разных шампуней. С кухонных шкафчиков выглядывают кастрюли и сковородки. Три керамические кошки. Керамическая собака. Керамический цыпленок. Вадик выглянул в узкое кухонное оконце, но вид загораживала грязная коричневая стена дома напротив. Сначала он хотел поставить чайник. Можно было бы посидеть с кружкой чая и почитать какую-нибудь из книжек Рейчел, пока она не проснется. Но он вдруг понял, что думает об этом моменте с ужасом. Рано или поздно ему надо будет уходить. Придется объяснять, что его ждут в Авенеле. Она захочет обменяться телефонами. А у него еще и телефона-то нет! Значит, дать ей свой электронный адрес? Но он у него до того дурацкий — biggguy® gmail.com (с этой лишней g между big и guy)! Рейчел сразу же заподозрит в нем безнадежного мизогина. Она ненавидит Леонарда Коэна. Как вообще можно ненавидеть Коэна? Так или иначе, она спросит, когда они увидятся снова. И он пообещает встретиться с ней… когда? В ближайшую пятницу? А потом что? Они будут встречаться каждые выходные? Эта перспектива показалась Вадику удручающей. Первое утро в Стране свободы — и ему уже навязывают какой-то жесткий график. А ведь новая жизнь еще даже не началась! Он должен быть свободным от обязательств.
