Потом она сказала, что изменила ему. Т. е. трахнулась с другим. Он встал.
Он посмотрел на ее тело, и ему стало противно. Он был сентиментален. Щеки его стали горячими и красными. Он сказал:
— Все, Сладкая Энн.
И она уехала.
Андрей Левин просыпается в комнате Мити Синявского. Он говорит:
— Митя, я люблю ее!
Митя поворачивает к нему обезумевшее лицо, потом обнаруживает остатки вина в бутылке.
— Дай мне, пожалуйста…
— Ну встань сам.
— Ну какой же ты все же…
Митя встает, направляется к столу, вдруг обнаруживает спящую на полу женщину.
— Кто это?
— Не знаю.
— А мы ее трахали?
— Не знаю.
Митя озадачен. Он смотрит в лицо женщины. Ей лет тридцать. Она открывает глаза.
— Где я?
— А кто вы?
— А вы?
Все смотрят друг на друга в недоумении. Женщина полураздета.
— А что же было вчера?
Женщина ищет глазами свою одежду. Потом говорит:
— Что касается меня, то я была вчера в Большом театре. И вообще меня ждет муж.
— А где вы живете?
— В Опалихе. Подайте, пожалуйста, мой лифчик. Он лежит под вашим креслом.
— Пожалуйста.
Митя и Андрей, недоумевая, смотрят на нее, пока она одевается. Потом она уходит.
— Аааа, — говорит Митя.
— Что?
— Это же моя троюродная сестра!
Он лежит на белоснежных простынях вопиющей ночью, когда его чувства как будто готовы прикоснуться к высшему раю и стать чудом для тела и души; его дух трепещет в клетке любви — он полюбил, он любит, он будет любить!..
Сновидение, словно кофейный изумруд в снегу на полянах кресельных чашек, наполняет его существо своей знакомой картинкой. Шашлычный воздух горит в его теле спиртовой свечой плотских занятий. Его любимая — Святая, она никогда не знала мужчин; ее лицо б елое, и в прошлом она блудница. Господь вернул ей чистоту!
Ее грудь как подушка невесты, мрак белизны, семья свеч, поиски смысла; она прекрасна; она как девственница, готовая окраситься в алый цвет, отдавая под жертвенный нож дорогую для нее часть организма!..
А. Левин мечтает о браке с Ней. И пусть мистерия начнется в тот самый миг, когда алтарь распахнет для них свои врата. Ибо Бог есть любовь!
День рождения у девушки Наташи. Гости сидят за столом, везде полумрак, и какие-то мальчики периодически собирают деньги и ходят в магазин за очередными порциями водки. Потом подают торт. Андрей Левин объясняет кому-то содержание ранних альбомов Gene s, попивая грейпфрутовый сок с водкой. Рядом на кровати сидит скрипичных дел мастер лет сорока. Он просит слова. Выключают музыку, он начинает говорить про Христа. Потом говорит:
— Я ничего не скажу, пока вы все не успокоитесь.
Все молчат, Наташа смеется.
— Свиньи, — говорит он, — животные. Вы не знаете мудрость.
Пьяный Левин говорит ему:
— Пойдем, я буду тебя бить.
Они выходят. Левин бьет скрипичного мастера по морде. Тот падает, выбегают гости, Левина уводят. Потом он извиняется.
Свадьба Андрея Левина и Сладкой Энн. Оба в рваных джинсах, свитерах. Наташа и еще какой-то Олег в таком же одеянии представляют собой свидетелей. Женщина, которая женит, недоумевает, потом говорит:
— Поздравляю вас с рождением новой семьи!
Они целуются взасос минут двадцать.
— Кольца где? — спрашивают их.
— Мы не покупали…
— Фотографии?
— Не нужно.
На этом все и заканчивается. Потом они выходят на улицу, и Левин, почувствовав себя женатым человеком, уверенно говорит:
— Пошли в бар.
Скука в комнате у Мити Синявского. Митя Синявский сидит в кресле, читая «Уединенное» Василия Васильевича Розанова. Потом он спит.
…
…
…
В воскресенье все идут на концерт «Аквариума». Жуткая давка царит у дверей некоего клуба, где должен произойти этот концерт. Цена билета поднимается до семи рублей. Разъяренная толпа, втискиваясь внутрь, стаскивает с места телефонную будку. Милиция не доумевает.
В туалете волосатые курят анашу, коротковолосые пьют портвейн. Борис Гребенщиков выходит на сцену торжествующей походкой, изображая Дэвида Боуи. Все знают, что он — очень крутой чувак, со своими загонами. Он поет:
— Мы пили эту чистую воду, и мы никогда не станем старше!..
Какой-то пятидесятилетний старый хиппи плачет, подрагивая своей лысиной в такт музыке, подпевая этим словам. Все балдеют.
Психоделическая оргия на квартире Олега. Запершись в маленькой комнате, три друга вместе с огромной разноцветной плюшевой куклой нюхают пятновыводитель «Домал». У каждого своя банка, свои носовой платок. Все молчат, вдыхая ядовитую жидкость, иногда ве село хихикают, если путешествие смешное.
Андрей Левин наливает большую каплю, нюхает, инстинктивно морщится и убирает нос из платка. Потом нюхает еще. Перед глазами словно взрывается что-то белое и яркое. Потом он видит огромный цветной стадион, много людей, и он бежит вверх по лестнице. Пот ом видит поляну, на ней стоят заключенные в полосатой форме, копают землю лопатами и поют хором: — Жора, не взорви мой апельсин! Жора, не взорви мой апельсин! — Андрей дико хохочет и оказывается опять сидящим в комнате между Олегом и Сергеем, которые на ойчиво занюхивают пятновыводитель. Андрей недоумевает, приходит в себя, потом наливает опять каплю и опять нюхает. На сей раз он становится существом, живущим в проруби. Но приходит рыбак, закидывает удочку и ловит Андрея. Крючок разрывает ему губу. Андре й хочет отмахнуться от этого крючка, но тут леска рвется и ритмично бьет его по лицу. Он хочет избавиться от лески, но тут уже удочка или какая-то деревяшка вместе с леской и крючком все с тем же ритмом (тюк-тюк-тюк-тюк-тюк-тюк и т. д.) бьет его по всему т елу и даже, кажется, по внутренностям. Очень больно. Андрей кричит, бросает платок и оказывается снова в комнате между Олегом и Сергеем. — Что такое? — спрашивает Олег. — Bad trip. — А…
Нюрочка Кулакова кормит грудью свою дочку Марианну. Ее муж Андрей Левин сидит на кухне с друзьями и пьет пиво. Он громко кричит, жестикулирует и рассказывает что-то про Кьеркегора. Потом он заходит в комнату, где сидит Нюрочка.
— Дети не есть смысл жизни, — говорит Андрей Левин, осмотрев свою голую дочь. — Бердяев считает, что это новая множественность, вместо блаженного эсхатологического становления отдельной единичной личности. Поэтому нельзя относиться к детям, как к верш ине и плоду своей сущности. В сущности, они есть Ничто. — Дочь сосет грудь. — Их не надо воспитывать, не надо крестить, — продолжает Андрей Левин. — Они свободны. Например, дочь не имеет ко мне никакого отношения. Она отдельный человек, и я — отдельный ловек. Понятно?
— Понятно, — говорит Нюрочка.
— Вот так-то вот.
И Андрей Левин уходит обратно на кухню продолжать пить пиво.
Рядовой Андрей Левин в наряде по столовой моет посуду. Все распределено: завтрак — сто пятьдесят тарелок, сто чашек, сто ложек, обед — триста тарелок, сто чашек, сто ложек, ужин как завтрак. Левин наполняет кипятком раковину, готовит тряпки, разводи моющее средство «Прогресс», поет песню:
— Шизофрения. Дольче мелодия…
Начальник столовой, почему-то мичман, ходит и зудит, что никто не работает. Левин не обращает на него внимания. Он поглощен своим делом. Он одет в подменку, которая больше всего похожа на какие-то лохмотья. Рядом с Андреем стоит котел с отбросами, вес ь наполненный перловкой и рыбьими костями. Андрей Левин думает об измене Сладкой Энн. Благородное негодование охватывает все его существо. Он говорит вслух:
— Ах ты, тварь, чмо паршивое, шмара, скотина, блядь! Ты там трахаешься, гнида, а я посуду мою! Я тебе отомщу. Пройдет миллион лет, а я все так же буду ненавидеть тебя! Ух!
Он чувствует некоторое облегчение, смеется и принимается в ускоренном темпе мыть посуду.
Рождение Андрея Левина. Шестидесятые годы, Окуджава, Америка, операция «ы». Хрущобы, состоящие из блоков, трехзначным числом корпусов одного-единственного дома наполняют озелененный микрорайон, который таит в себе пересеченную местность с кабелями, ко тлованами и прудиками, где можно кататься на плотах и топить бездомных котят. Сюда-то его и привезли, голого, кричащего и такого же, как все. Он тогда даже маму еще не любил — не понимал, что это такое.
Зеленый кот.
Холодная осень наступила прямо за летом, и молодые люди, были, конечно, направлены в совхоз собирать картошку. По вечерам в пионерском лагере, где они жили, воцарялся дух подлинного борделя. Какие-то дамы, высвободив правую грудь, скакали по коридор изображая амазонок. Мальчики прятались от них по углам, покуривая косяки. В центре зала огромный костистый хиппи играл в пинг-понг, постоянно поправляя длинные волосы, которые лезли в глаза и мешали видеть полет шарика. В углу сидел Олег Сплошной, абсолю тно пьяный, и слушал "Obscured by clouds' . В комнате находилась небольшая компания, которая разбила шприц и очень горевала. Сладкая Энн, сидящая по-турецки на совхозной подстилке, пыталась вколоть себе эфедрин пипеткой. Ей помогал Миша Джонсон, который в откнул ей иглу в руку, а потом с помощью пипетки без резинового колпачка старался вдуть прямо в женскую плоть ценное приятное лекарство. Но ничего не получалось. Сладкая Энн с сожалением смотрела на работающего, чтобы доставить ей удовольствие, Мишу. Не торые шли гулять по ночному полю, заходили к дяде Васе, он наливал им самогон, заваривал чай. Но пили все-таки самогон. Дядя Вася что-то рассказывал, студенты слушали его очень внимательно, как на лекции. На втором этаже жилого дома были танцы. Человек тр идцать, взявшись за руки, скакали по всему залу и кричали. Внизу, в постели, лежал Саша и читал "Феноменологию духа" Гегеля. Было очень скучно.
