Нечто подобное я чувствовал, когда в свое время совершенно случайно зашел в Интернете на страницу ортодоксальных польских националистов и наткнулся на «историческую» публикацию о Януше Корчаке.[4] Автор этой в высшей степени пропагандистской листовки неустанно напоминал, что настоящее имя Корчака — Генрик Гольдшмит (что было, наверное, единственным достоверным фактом в этом тексте), и в какой-то момент сделал вывод: «Может быть, герой Гольдшмит, то бишь Корчак, был не педагогом, а всего лишь педофилом…» Это был один из тех редких моментов в моей жизни, когда мне пришло в голову, что идиотская идея подвергать цензуре информацию, размещаемую в Интернете, пожалуй, не столь уж плоха. Однако я не только пришел в ярость — мне было еще и бесконечно стыдно. Хотя любопытно, что сказали бы два известных политика с их интеллектом ниже плинтуса про рыжего негра-гомосексуалиста (бывают и такие) с израильским паспортом, уже двадцать лет живущего в Мюнхене?
Когда люди выведут меня из себя, я, чтобы успокоиться, читаю книги о животных. Если в их мире и существуют какие-то политики, то уж наверняка не такие идиоты. Даже среди вшей. Но я, чтобы не менять тему, скажу не о вшах, а о мухах-дрозофилах и гомосексуализме. Мухи-дрозофилы, конечно, не люди, но, как показывают последние исследования, количество их генов немногим уступает количеству генов у человека.
Элитарный американский журнал «Cell» («Клетка») недавно опубликовал необычайно интересную статью, которая местами читается как роман. Муха-дрозофила, помещенная в камеру для наблюдений, приближается к ожидающей ее самке, деликатно прикасается к ней одной лапкой и исполняет крылышками любовную песню. Это разновидность прелюдии. Окончив концерт, она лижет свою избранницу, затем, получив ее разрешение, совокупляется с ней в течение двадцати минут без перерыва (у людей это происходит быстрее, но продолжительность сексуального акта не зависит от числа генов). В этом не было бы ничего странного (для мух), если бы не тот факт, что запущенная в камеру для наблюдений муха является самкой, то есть не может и не должна совокупляться. Однако эта самка особенная: методом молекулярной инженерии ей изменили один ген. И именно это изменение стало причиной того, что муха-самка превратилась в муху-самца и мгновенно усвоила все модели поведения в столь принципиальной для дальнейшего существования вида сфера, как прокреация. Только один ген!
Чтобы изменить цвет глаз у человека, необходимо манипулировать многими генами. Ученые (которые по определению должны быть недоверчивыми, критичными, ревнивыми и завистливыми) потрясены. Профессор Майкл Вайсс, руководитель кафедры биохимии в университете Кейс Вестерн Резерв, счел это открытие переломным и прокомментировал его весьма оригинальным образом: «Я надеюсь, что это переместит дискуссию о сексуальной ориентации из области морали в область науки». И, не колеблясь, добавил (напомню, что это происходило в пуританской Америке): «Оказывается, гетеросексуальность — не следствие моего осознанного выбора. Просто так получилось». Как он мог произнести такое?! Мерзкий пропедофил, пронекрофил, прозоофил — а еще профессор! Втоптать его в грязь черным или коричневым башмаком! Вместе с его извращенной, генетически измененной американской мухой-дрозофилой…
Перевод Е. Шарковой
Краткая история эволюции / Krótka historia ewolucji
Алиции тридцать два года. «Столько же, сколько было Посвятовской,[5] когда она умирала», — обычно добавляет она. На книжной полке в ее торуньской квартире стоят «Повесть для друга» и четыре томика стихов Посвятовской. За последней страничкой «Повести…» она хранит медицинские рецепты. Уже несколько лет друг Алиции, психиатр, немного увлеченный ею, выписывает эти розовые листочки, но она использует их не по назначению. Она записывает на них свои самые сокровенные желания. Иногда, когда ей очень грустно, чаще всего поздним вечером, когда дочка заснет, она встает с кровати, наливает себе вина в два бокала, берет эту книгу и читает. Сначала Посвятовскую, потом — рецепты. В последнее время она все чаще при этом плачет. Слегка перебрав, Алиция идет в ванную, закрывает дверь на ключ, наполняет ванну горячей водой, вливает в нее масла с ароматом жасмина и авокадо, раздевается, ложится в воду, закрывает глаза и зажимает правую руку между бедер. Левой она закрывает себе рот, чтобы не кричать слишком громко и не разбудить дочку. Лучше ей потом не становится. Просто спокойнее и легче заснуть одной в кровати. Запах жасмина всегда действовал на нее таким образом. Как, впрочем, и секс. В этом отношении Алиция очень похожа на большинство мужчин, которых знала. После секса она мгновенно проваливалась в сон. Иногда даже быстрее, чем они. «Большинство…» — звучит интригующе. Но только звучит. Двое из троих, которые у нее были, — это, несомненно, большинство. Однако в тридцать два года, да еще в наше время, когда нравы такие свободные, — это, скорее, крайне мало. И теперь она ждет Его, Четвертого.
Ее профессия требует, чтобы она много читала. Недавно ей в руки попала книжка об эволюции. И вот, вместо того чтобы высматривать в книжном магазине, где она работает, Его, Четвертого, Алиция читает и тем самым, быть может, упускает свой шанс. Если на древе жизни пропустить растения и сосредоточиться на животных, то эволюцию можно разделить на четыре этапа. Только на последнем, четвертом, появляется человек. Что за странное стечение обстоятельств!
Беспозвоночные. Она родила Аню, когда ей едва исполнилось девятнадцать. Его не было с ней в больнице, не было и тогда, когда она выходила оттуда. Когда она рожала, он спал, когда покидала больницу, пил водку с дружками. В течение двух лет она терпеливо убеждала его, что ему самое время начать вести себя как мужчине, что теперь ребенок — это Аня. Он соглашался со всеми — с матерью, которая не могла смириться с тем, что ее единственному сыну пора повзрослеть, с отцом, убеждавшим его, что «ребенок — это бабское дело», с друзьями, которые сами так и не стали взрослыми. Он был похож на беспозвоночного моллюска. Давал обещания на несколько часов. Потом забывал о них или давал новые. Совершенно другим людям. Следующие два года Алиция потратила на то, чтобы уйти от него. Когда же в конце концов ей это удалось, забыла о нем через два часа. И даже их брачная ночь стерлась у нее в памяти.
Хищные млекопитающие. Он привлек ее своим острым умом. Крысы — как прочитала она в той же книге — принадлежат к наиболее интеллектуально развитым видам млекопитающих. И в то же время наиболее жестоким. Она познакомилась с ним в книжном магазине. Он схитрил — попросил книгу, которую, как потом оказалось, знал наизусть. Проникшись очарованием его личности, она через два месяца переехала к нему. В ванной все еще стояли шампуни и гели для интимной гигиены его прежней подруги. Он был закомплексованным журналистом провинциальной газеты, мечтавшим написать книгу. Она помогала ему. Он называл ее своей музой, но, расставшись с ней, посвятил их совместное произведение своей следующей пассии. Она готовила для него, стирала носки и трусы, гладила рубашки, читала книги, чтобы потом пересказать ему их содержание. Он месяцами рассуждал о «космическом сексе», но не спал с ней, одержимый «магией творчества». Писал о любви, но никогда не говорил ей, что любит. Она ни разу не испытала с ним оргазма. В постели он был похож на крысу. Поспешно засовывал в нее свой довольно маленький член, больно кусал ее соски, кончал и быстро убегал в ванную. Однажды она вернулась домой раньше обычного. Они не заметили, как она вошла в спальню…
Высшие млекопитающие. После крысы целый год она зализывала раны. Летом, еще со шрамами на душе, поехала отдыхать в Колобжег. Однажды во время прогулки по пляжу — тогда было ужасно холодно — к ней подошел загорелый мужчина и предложил прикрыть ее обнаженные плечи своим пиджаком. Она согласилась. Они гуляли две недели. Он искал ее руку. Она ему ни разу ее не подала. Несколько месяцев он приезжал из Германии в Торунь. В конце концов она уступила. Первый раз — в его «BMW», в лесу. Он был похож на мартышку бонобо. Не давал ей уснуть. Хотел и мог снова уже через пятнадцать минут. Правда, ни после первого, ни после второго раза им не о чем было говорить. Через месяц она сменила номер своего сотового.
Теперь настал четвертый этап. Пока она купила четвертую упаковку масел для ванны. С ароматом жасмина. Она все так же записывает свои желания на рецептах. Все те же…
Перевод Е. Шарковой
Расколотый мир / Rozszczepienie świata
Когда они созваниваются, Ася больше всего ждет «Я тебя люблю» в конце разговора. Потом она говорит отцу: «Я тоже тебя люблю», кладет трубку и, закрыв глаза, нежно прижимается лицом к собачьей морде. Чаще всего следующее «Я тебя люблю» она шепчет собаке на ухо. Это ее собака. Ее и папина. Только их. Они привезли ее из Польши два года назад. Когда папа приезжает навестить Асю, девочка обожает, сев к нему на колени и сжимая его руку, вместе гладить собаку, которая лежит на диване рядом. Больше всего на свете Ася хочет, чтобы не было такого, что папа к ней приезжает. Чтобы он жил с ними все время. С ней, мамой и собакой. Ведь когда-то так и было. Потом мама с папой стали закрываться в своей комнате и разговаривать на повышенных тонах. Часто потом мама плакала, а папа хлопал дверью и уходил. Ася помнит, что не могла уснуть, пока он не возвращался. Иногда она не спала всю ночь.
