Обо всем этом Рита и Юра, слышали, но особо не задумывались, так как ехать совершенно не собирались. Они были уверены, что у них в Израиле уж точно уже никого нет. Но вот оказалось, что есть, и доказательство лежит на столе, а они всей семьей сидят вокруг и решают, что делать. И хотя за окном сейчас действительно не тридцать седьмой год, дверь закрыта на ключ и на цепочку, а окна плотно зашторены. А посреди стола лежит письмо от Шейнер Рейзл, в котором она просит их приехать побыстрее, чтобы она могла передать им дом и все деньги, которые они с мужем нажили в Израиле, а еще вызов, то есть официального вида бумага с необыкновенной матерчатой печатью в виде красного круга с толстыми короткими лучиками.
— Ну, так, — открыл совещание отчим, — давайте будем решать, что с этим делать, то есть, ехать им или не ехать.
— А дедушка ваш так мечтал хотя бы увидеть Израиль, говорил, что ничего бы не пожалел, только бы съездить туда хоть на неделю, — вдруг задумчиво произнесла ни к селу ни к городу бабушка.
— На неделю это одно, а на постоянное место жительство это другое, — резонно ответил ей отчим. — Давайте ребята, говорите. Вы хотите ехать или нет?
После получения вчера вызова, ребята уже с утра успели подсуетиться и даже разыскали каких-то сохнутовских активистов, которые наглядно разъяснили им преимущества жизни в Израиле. Наглядно, потому что недавно приехали оттуда из гостей и привезли с собой немалые доказательства преимущества жизни при капитализме над их убогим существованием в условиях развитого социализма, — Вот, — говорили они, демонстрируя целую кучу нарядных пластмассовых часов, и, мешая правду с фантазиями, — такие часы у них стоят пару рублей на наши деньги. А такие магнитофончики, — они показывали маленький кассетный магнитофон, несбыточную мечту каждого советского подростка, — такие магнитофоны у них дают на сдачу. А такие калькуляторы вообще на улице валяются, — победно заключали они, видя, как загораются глаза у Юры и Риты, которые такие калькуляторы видели только у моряков загранплавания, продающих их за сумасшедшие деньги. Еще им рассказали, что лететь в Израиль они будут на двухэтажном Боинге, что там их встретят и сразу же поселят в роскошной гостинице, причем именно в роскошной, чтобы они поняли, что теперь будут жить на совсем другом уровне. И они могут сами выбирать, где они хотят жить, даже в самом большом городе. Им там найдут съемную квартиру, тоже самую роскошную и оплатят ее, и еще дадут денег на жизнь. В общем, капиталистический Израиль уже переливался и бушевал в их разгоряченном воображении самыми яркими красками, и они были готовы бежать туда, но… все-таки они были еще дети, и, конечно, им было страшно уехать от мамы и бабушки, страшно и еще немного совестно, а вдруг с теми что-нибудь случится здесь, а они даже не смогут приехать. Поэтому, хотя в душе они уже были ТАМ, сейчас они сидели молча за столом, ожидая, что скажут взрослые.
Так, — первый начал отчим, желая быть объективным, — давайте посмотрим, что ожидает их тут, и на что они могут рассчитывать там. Начнем с Юры. Через пару лет он закончит институт и ему придется на год пойти в армию. Войны, конечно, сейчас нет, все хорошо, но ведь фамилия у него, вы не обижайтесь, самая что ни на есть еврейская, Рабинович. Когда я был в армии, — увлекаясь, продолжил он, — у нас был один парень, еврей. Звали его Вадик Фройнштетер. Хороший был парень, нормальный, все с ним вроде дружили, но как выпьют, тут же начинают кричать «стреляй Фройнштетера». А спроси их, чего его стрелять, они тебе тоже не скажут, так просто, стреляй и все. Потом протрезвеют и извиняются, но все равно, неприятно, — заключил он. — Теперь, что его ждет после армии? А ждет его зарплата в 120 рублей, и это на всю жизнь. И понятное дело, очередь на квартиру лет на 20–25, ну, в общем, как и всех, что здесь живут.
— Теперь берем Риту. Если она за три оставшихся года не выйдет замуж да еще за парня с высшим образованием, придется ей ехать в село на три года по распределению. А выходить здесь особенно не за кого. За русского вы не захотите, да ладно, я и сам это знаю, — остановил он пытавшихся для вида возразить маму и бабушку. — Да и будете правы, русский муж и запить может и рукам начнет волю давать. А вот, между прочим, еврейских мальчиков хороших, тоже не так много, и избалованные они все, мамочки их им цену не сложат. Им нужно, чтобы за невестой еще что-нибудь давали, квартиру, машину, например, и чтобы у невесты специальность была хорошая, чтоб мужа, значит, прокормить могла. И чтобы здоровая была, чтоб могла за ним ухаживать, я сам своими ушами слышал, как они разговаривают. А то что их сыновья все поголовно плюгавенькие или, наоборот, толстые вот с такими задницами, это они не считают. А Риточка наша, между прочим, красавица и умница, зачем же ей такие нужны? Да и характер у нее не тот, чтобы терпеть все это, и правильный у нее я вам скажу характер. А вот, что я вам еще скажу, это я недавно по телевизору видел, показывали израильских солдат, это у нас называется израильская военщина, так там ребята все как на подбор, здоровые, рост под метр девяносто, широкоплечие, у каждого в руках автомат, как дадут очередь по всем этим арабам… то есть, — смешался он, — я вообще не это хотел сказать. Я просто хотел сказать, что у нас тут не настоящие евреи. А вот настоящие евреи — это у них там, по ним же видно, что им не приходилось никогда скрывать, что они евреи и подделываться под кого-нибудь другого. Они — не пуганные, — веско заключил он. — Им даже и умными быть не обязательно.
— Я понимаю, что ты хочешь этим сказать, — задумчиво произнесла Рита, в то время как все остальные оскорбленно уставились на отчима. — Мы здесь все перерожденцы, потому что нам две тысячи лет приходилось приспосабливаться и, для того чтобы выжить, мы должны были быть умнее всех неевреев. Вот смотрите, нам с Юркой, для того чтобы поступить в институты, нужно было сдать экзамены намного лучше, чем русским. И потом, чтобы к нам хорошо относились в институте, мы за всякую работу должны хвататься первыми, все делать лучше и больше, чем они. Тогда о нас скажут, что мы хотя и евреи, но все-таки неплохие люди. А им там ничего никому не нужно доказывать, они и так хорошие. Мама, мы хотим туда.
— Но как же вы там будете жить одни, вы же еще дети, — всхлипнула мама, и бабушка тоже начала подозрительно вытирать глаза. — И институты как же? Сколько стоило трудов, чтобы вы туда попали.
— Вот, послушайте, — начал Юра, осознавая, что и он должен сказать свое решительное мужское слово, иначе рискует потерять авторитет в семье. — Мы сегодня встречались с людьми, которые только оттуда приехали. Они нам объяснили, что сразу после приезда нас отправят в ульпан, это такие курсы по изучению иврита. Они совершенно бесплатные и нам еще будут давать деньги на жизнь, пока мы там учимся. А потом, когда мы выучим язык, мы сможем продолжать учебу у них в университете, и тоже абсолютно бесплатно, между прочим. Так что институты не пропадут.
— А что ж это за люди такие? — подозрительно спросила мама. — И чего ж они сами туда не едут, если там так хорошо?
— Это молодые ребята, муж и жена, и они тоже едут, но позже. Сейчас у них такое задание от Сохнута, это еврейское агентство, которое отправляет евреев в Израиль, разъяснять людям, что им там дают, на что они имеют право, и еще они будут учить нас ивриту, пока мы будем оформлять документы. Да, мама, они просили разрешения проводить уроки у нас, потому что они живут с родителями и у них маленький ребенок. Но ты не бойся, пока у них вместе с нами всего шесть человек набралось, так что мы тут поместимся.
— Да я этого не боюсь, — вздохнула мама, — занимайтесь, конечно. Я боюсь за вас, как вы там одни будете, и когда я вас теперь увижу? Может и вообще никогда, — уже откровенно расплакалась она.
— А вот этого не надо. Они когда устроятся и увидят, что там за жизнь, то и нас вызовут с мамашей, конечно, — вдруг заявил отчим и отчаянно покраснел, и они все неожиданно поняли, что это его сокровенная мечта, и как многие русские, у которых вообще нет надежды уехать, он стремится в Израиль гораздо больше, чем евреи, которые теперь могут выбирать, где им жить.
— Ну, да, а чего ж нет? — совсем расхрабрившись продолжил он. — Вы имеете полное право туда ехать, и я тоже, как официальный муж, член семьи, можно сказать.
— А как же ты там будешь жить, когда там все евреи? — ехидно спросила бабушка. — Ты ж у нас как выпьешь, сразу кричишь, что ты настоящий русский человек, и душа у тебя русская. И необрезанный ты, между прочим.
— Так Юрка ваш тоже необрезанный. Мы с ним там вместе и обрежемся, правда, Юра? — неожиданно объявил отчим.
Юра в ответ только неуверенно кивнул, сразу же представив себе эту процедуру и внутренне содрогнувшись. Вот об этом-то он и не подумал, но отступать уже было поздно.
— Ну, вот, — совсем приободрился отчим. — С этим вопросом мы решили. А что касается того, что там одни евреи, то я так не думаю. Туда многие своих русских мужей и жен повезут. Так что я там не один буду.
