Костя замер. К его великому облегчению звук больше не повторился.
Мерещится, – уговаривал себя Костя. – И это не удивительно: ведь только что на моих глазах случилось убийство… нервы же на пределе!
И Костя принялся большими глотками пить воду и его зубы стучали о железную кружку.
…А завтра вновь спел соловушка. На этот раз Костю навестила мама. И Костя маме был рад, и весьма печалился, что он не может ей предложить никакого угощения, даже чаю. Но мама давно привыкла.
– Да не убивайся ты так, что Анька ушла, – говорила мама. – Ну нету ее и нет, другую себе найдешь. Да ведь и не понимала она тебя, Костенька. Не ценила, какой ты добрый. Она…
– Она сука! – вдруг прозвучало из темной комнаты.
Костю прошил озноб.
И он сидел, сжавшись, и думал, уже не веря, а словно бы за щепку хватаясь у самой пасти водоворота: нет! показалось ! ведь сколько я накручивал себя страхами, все время ждал чего-то подобного, ну и вот…
Но мама Кости безошибочно обернулась в направлении темной комнаты, как только прозвучал голос.
Потом опять обратила побелевшее лицо к сыну, медленно. И Константин увидел, насколько она испугана: какое-то время у нее даже руки перестали дрожать!
– Костенька, это… ты ведь сейчас сказал? – лепетала мама.
Она реагировала точно также, как ее сын. Тоже пыталась сейчас себя обмануть. Наверное, это было у них наследственное. Ведь мама знала, что Костя бы никогда не сказал так об Анечке… хотя, может быть, иногда о ней так и думал.
– Д-да, мама, – отвечал Костя. – Конечно… я, а кому же тут еще говорить?
И неуверенно улыбнулся. Ведь правда все равно бы никому сейчас ничего не дала. И, к тому же, Костя очень давно привык обманывать свою маму.
– А я пожалуй пойду, – вдруг произнесла мама, косясь на дверь темной комнаты. – А то бутылочки-то все подметут. Да и контейнеры вывезут… Теперь ведь регулярно… не то, что раньше. Замешкаешься чуть и…
Она продолжала и еще что-то бормотать, пробираясь боком. Бросая настороженные взгляды Косте через плечо. И только уже в дверях, на пороге, выдохнула все же свое заветное, безнадежное, повторяющееся постоянно:
– Костенька… а может быть у тебя… есть немножко… поправиться мне, совсем чуточку?
Но Константин помотал в ответ головой и улыбнулся печально. И в этот раз передаваемая им информация в точности соответствовала действительности. И даже Костя вдруг вспомнил из далеких времен, когда еще имел аудиоаппаратуру и что-то слушал: «И там и сям есть шаманы, мама, – я тоже шаман, но другой».
3
Костя пробудился внезапно и понял, что уже глубокая ночь. Он совершенно не мог припомнить, что делал после того, как проводил мать. Однако сейчас его занимало совсем другое.
Костя лежал на спине и смотрел широко раскрытыми глазами на потолок… и с удивлением обнаружил, что потолок его совсем не пугает. И даже Костя подумал: а это было бы хорошо – при нынешнем-то раскладе – чтобы потолок сейчас начал опускаться. И чтобы уж не случилось, как в прошлые разы, когда такое бывало с потолком, чудесного избавления. Нет, пусть эта едущая вниз крыша снизойдет до конца и превратит Костю в месиво. Он видел очень много плохого за свою короткую жизнь. Однако вот сейчас он предчувствовал: с ним скоро случится нечто по-настоящему жуткое… такое, по сравнению с чем поблекнут все злоключения его прошлого. И движущийся потолок милосердно мог бы от этого – подступающего – его избавить.
Но потолок оставался неумолим, недвижен.
И Костя стал тогда думать о другом. А сколько ведь это было вещества за все истекшее время! Срезанные верхушки пластиковых бутылок (удобное простое приспособление – инструмент пройденного давно этапа), окурочки косяков, ампулы и облатки капсул… к тому же и всевозможные пыль и пепел… уже и не говоря про иглы и про использованные одноразовые… Отходы производства Костя поспешно заметал в комнату как только этого требовали обстоятельства. Но ведь никогда он не выносил ничего оттуда. Она должна была уже давным-давно переполниться, темная его комната! Да что там – не хватило б и нескольких таких! И почему же он не задумывался об этом раньше: куда же все оно пропадало?
Как видящему , Косте случалось видеть и трансформацию предметов. Он очень хорошо знал: такое случается, хотя ограниченные люди и не подозревают об этом. Бывает и вот такая трансформация: легионы мелочей отдают распыленную свою силу и распадаются в прах, а сила эта формирует нечто одно – иное…
И Костя спросил себя: так из чего он вырос, из чего он сложился… Этот? Из пустоты и тьмы, которые в игольных каналах? Из тонкого слюдяного блеска разбитых ампул? Из микроскопических следовых остатков тысяч кислот, сошедшихся во одно? Из Костиного же стыдливого страха-ненависти ко всем, от кого приходится прятаться? Или из…
Тут мысли Кости прервались.
В глубокой тишине комнаты отчетливо раздавалось тихое лязганье.
Тот звук, который заставил Костю похолодеть еще там, на кухне. Теперь он к тому же видел, как она вздрагивает, дверь темной комнаты. И невозможны были уже никакие самообманы: то, что выросло там, внутри, неотвратимо проступало теперь наружу и звякал шпингалет о скобу.
Сейчас он высадит дверь, – подумал Костя как-то уже бесцветно и безнадежно.
И в ту же секунду дверь поддалась удару и распахнулась, и бухнула ручкой в стену.
И Этот вышел.
Он представлял собой словно бы неподвижный рой мелких и стальных блесток. Он был прозрачен, и тем не менее никаким образом не возникало сомнений в его реальности.
Костя видел, как Этот медленно поворачивает голову, осматриваясь… взгляд Этого схватил Костю и более уже не отпускал ни на миг.
Двигаясь очень медленно, Этот переместился так, чтобы оказаться между Костей и выходом из комнаты. И пошел на Костю.
– Буба! – закричал Костя. – Помоги! Меня убивают!
И сразу же застучал в стенку этот идиот сосед инвалид.
И Буба появился из воздуха. И отпрянул, взглянув на Этого. Но после все-таки неуверенно встал между ним и Костей и произнес, обращаясь к Этому:
– Ну ты… чего?.. чего?!
Но Этот продолжал приближаться, как будто вовсе не видя Бубу.
Так неужели он ограниченный ? – вдруг совершенно некстати и очень глупо подумал об Этом Костя.
Буба осторожно протянул руку, чтобы оттолкнуть Этого, и Этот молниеносно перехватил ее за запястье.
А дальше произошло неожиданное. Вдруг Буба начал весь как-то словно бы выцветать . Потом через него стали сквозить обои стены, он делался все более прозрачным с каждой секундой. А Этот наоборот переставал быть прозрачным и наливался все более внутри пространства между стальными блестками серым… черным, какое разбухает и расправляется в сумерках по углам… и, наконец, – бездонной антрацитовой тьмой.
Буба канул.
Левая рука Этого, которая только что удерживала запястье Бубы, протягивалась теперь к лицу Кости.
Костя оцепенел и замер. Он был не в состоянии шевельнуться. Он чувствовал, что его будто бы
(нет! нет! нет! – не «будто бы» а на самом деле!!! )
уносит, все быстрее закручивая в какую-то бесконечную воронку.
Костя терял сознание.
И в этом для него бы не было ничего особенно нового, если бы… если бы одновременно с сознанием Константин не терял – в этот раз – и душу .
…Костя посмотрел в треснутое засиженное мухами зеркало и не узнал себя.
Что было не удивительно, потому что это и не был он. На самом деле это был Этот. Он только маскировался Костей для своих целей.
Зрачки того, который смотрел из зеркала, были предельно сужены и совершенно пусты, и полнились кружащею тьмой, и точно таким же пустым и черным было его сознание.
Там не было никаких мыслей, за исключением стерильно-функциональных. Сознание само себе задавало насущные практические вопросы и выдавало на них немедленно четкие, исчерпывающие ответы.
– Зарезать Жору?
– Нет. Ерунда. Он много с собой не носит. У него такой почерк. Хватит на один раз. Ну на два. А потом?
– Может быть, тогда маму? Она легко к себе пустит.
– Нет смысла. Ведь она же все пропила.
– Тогда остается Анечка. Живет одна. Легко пустит. У нее обручальное кольцо и еще кое-какое золото. И видак. И шмотки.
– Вот это правильно. Вымой рожу. Что-нибудь приличное на себя надень. И вперед.
Март 2003
– Ты сам боишься! – сказал Чистякову сын, отказываясь идти в подвал.
Конечно, Чистяков не боялся. Не верил в идиотские байки про пауков-людоедов и человеческие останки, на которые, якобы, можно наткнуться в подвале их типового многоквартирного дома. Детская дворовая болтовня – слишком часто, на взгляд рационалиста Чистякова, пересказывает ее дома сын.
