— Корабль пошел ко дну на пути в Сан-Карлус.
По толпе пробежал шепот.
— Хочешь сказать, что корабль утонул? «Белен»?
— Ну да. Он самый.
— Вообще-то это большой корабль. Не какая-нибудь ореховая скорлупка, — заметил Жесус Диаш.
— Верно, — сказал Родригиш, — уже пятнадцать лет он ходит этим маршрутом, и никогда ничего серьезного с ним не случалось, ну может, одна-две поломки в сезон дождей, когда течение слишком сильное.
Музыкант смотрел на них печально и чуть свысока: понятно, они живут тут в глухих джунглях, среди обезьян, кабанов, змей и всяких хищников, уже долгие годы.
— Ну, проплавал ваш хваленый корабль пятнадцать лет, а теперь вот, извините, утонул. Как топор.
Легким движением указательного пальца он постучал по сигаре, стряхивая пепел на землю, словно поясняя свои слова.
— Вот так.
Образ оказался столь сильным, что у всех перехватило дыхание: каждый представил себя на тонущем корабле посредине бурной реки в безлунную ночь.
— И где это было? — спросил Родригиш.
— Перед Исаной. У самого Ваупеса. Впрочем, я не уверен. Может, и раньше. Я не слишком хорошо знаю эти места...
— Точно, — добавил Сервеза, — если ты не отсюда, то в этих притоках ввек не разберешься: словно какой-то тип справлял малую нужду, и всюду — один и тот же!
И бармен громко рассмеялся, но Родригиш, абсолютно невосприимчивый к юмору, кинул на него такой взгляд, что тот тут же замолчал.
— Как это могло случиться? — спросил полковник.
Музыкант промокнул лоб квадратным лоскутком серой фланели. Потом аккуратно сложил свой платок, убрал его в карман и только после этого соизволил ответить:
— Не могу вам сказать, как это случилось, потому что я лично ничего не видел. Абсолютно ничего.
Родригиш сделал удивленную мину.
— А почему ты ничего не видел? Ты ведь был там, на корабле...
Музыкант пропустил мимо ушей этот вопрос, бросил взгляд на таверну и окрестности, поморщился и спросил:
— А вообще-то что это за место?
— Эсмеральда.
Музыкант вздрогнул.
— Эсмеральда? Вы уверены?
— Конечно, — со смешком ответил Родригиш. — Я сам выбрал это название.
— Тогда не могли бы вы объяснить мне поточней, где мы находимся?
Родригиш уже пустился было в пространные и весьма расплывчатые объяснения, подкрепляя их размашистыми жестами, но музыкант достал из внутреннего кармана смокинга сложенный лист, развернул его и расправил на камне. Все склонились над ним с большим интересом и увидели на веленевой бумаге карту — сверху крупными латинскими буквами было написано название: AMAZONAS
Это была довольно точная топографическая карта северо-запада Амазонии — области, которая частично захватывала территории сразу трех государств: Бразилии, Колумбии и Венесуэлы, на карте была обозначена Риу-Негру и несколько ее притоков, от Барселуса до Сан-Карлуса-ди-Риу-Негру. С юга эту область ограничивала река Солимоэнс, с севера — Серра-Курупира. На берегах изображенных на карте рек были обозначены три города: Тапурукуара, Исана и Сан-Фелипе, но там не было и следа деревни с названием Эсмеральда.
С неподдельным любопытством все по очереди рассматривали карту.
— Так где мы находимся?
Все уставились друг на друга, не в силах дать хоть сколько-нибудь внятный ответ на этот вопрос.
Только полковник нисколько не растерялся при виде карты, вызвавшей всеобщую зависть, и ответил с деланным простодушием:
— Не могу сказать тебе точно, потому что ни на одной карте деревня не значится, ведь правительство не принимало никаких официальных постановлений на наш счет. А приблизительно Эсмеральда находится вот тут.
Он указал пальцем место на нечеткой линии Риу-Негру, где река, обрамленная множеством извилистых, словно змеи, притоков и излучин, пробежав самый густой в мире лес с севера на юг, вдруг круто заворачивала к востоку.
— Гора у тебя за спиной — это Серра-Курикуриари. Вот и все, что я могу сказать. В остальном же Эсмеральды не существует.
— Так я и думал, — сказал музыкант, складывая карту и убирая ее в карман. — Выходит, закончился первый этап моего путешествия.
— Что это значит? — спросил полковник.
Долгая пауза. Потом музыкант улыбнулся — к его улыбке примешались грусть, ирония и разочарование.
— Это значит, что я прибыл в никуда.
Три года он этого ждал.
Три года его во сне и наяву преследовала мысль о путешествии, начало которого — нигде, на границе, за которой его ждут случай, печали, удача, дальняя дорога, безумие и сон.
Путешествие должно состоять из семи этапов.
И вот только что завершен первый из них.
Музыкант надолго замолчал, оглядывая окружающее «нигде» и его неопрятных, отталкивающих обитателей, и тут заметил за плечом у полковника миловидное личико Жулии.
Она участливо посмотрела на музыканта и спросила:
— А как утонул «Белен»?
— Вы правда хотите это знать?
— Да.
Обменявшись с ней улыбками, он почувствовал, что его сердце забилось сильней и продолжил свой рассказ:
— Ночью вода в Риу-Негру черная и в ней ничего невозможно разглядеть. К тому же прямо перед крушением на корабле погас свет.
— Расскажи тогда, что ты слышал, — настаивал Родригиш.
Музыкант прочистил горло и продолжал:
— Я спустился в трюм из-за рояля. Хотел посмотреть, каково ему там одному, по-прежнему ли он хорошо звучит. Я подумал, что от сырости он мог немного расстроиться. Снял чехол, которым он был закрыт, погладил дерево, поднял крышку и заиграл. Он по-прежнему звучал хорошо. Просто чудо, какой у него звук — бархатистый, нигде на свете не найдешь ничего подобного...
— Так, и что же было дальше? — нетерпеливо спросил полковник, которого нисколько не занимали эстетические соображения.
— Потом был кошмарный грохот и сильный удар, корабль качнулся справа налево и начал крениться. Я понял, что происходит что-то страшное. Он понесся по реке с сумасшедшей скоростью, как будто попал на пороги и потерял управление. В этот момент погас свет и люди закричали. Наконец корабль налетел на камни и сломался пополам, как соломинка. Я понял, что мне конец, и стал играть, и играл без остановки. И мне повезло, словно музыка послужила мне талисманом. Рояль не утонул. Он поплыл дальше среди всей этой кучи досок, и, пока вокруг всё и вся шло ко дну, мой счастливый плот скользил себе под музыку по течению Риу-Негру.
Он несколько секунд смотрел в ошеломленные лица слушателей и, понимая, что пора сообщить им о размерах катастрофы, закончил свой рассказ так:
— Все пассажиры погибли. Думаю, я один остался в живых.
Повисло долгое тягостное молчание. Все переваривали услышанное. В конце концов тишину нарушил голос полковника:
— Само собой, ведь в этих местах на Риу-Негру полно пираний.
Тут же несколько голосов подхватили:
— А еще там кайманы!
— И анаконды!
— И электрические угри, которые лошадь убивают в два счета!
— И еще рыбы-ножи!
— Да уж, не самое подходящее место, чтобы принимать ванну, — заключил Сервеза, который знал, что говорит: сам он мылся не чаще раза в месяц.
Все покивали головами в знак согласия. Кораблекрушение ночью на Риу-Негру означало верную гибель.
Родригиш перекрестился, прикрыл глаза и сделал горестное лицо, какое он обычно делал в детстве, когда нужно было исповедоваться в своих грехах.
— Упокой Господи их души.
Все повторили за ним, прикрыли веки, опустили головы, на лицах внезапно обозначилась боль, которую, казалось, они носили в себе много лет. Некоторые даже пролили слезу и всхлипнули от горя. Потом, видимо решив, что комедию пора кончать, полковник открыл глаза и сказал с нажимом, глядя на музыканта в упор:
— Но все это не объясняет, как тебе удалось выбраться оттуда живым!
Вообще говоря, Родригиш был прав. В рассказ о таком чудесном спасении было трудно сразу поверить. Тем не менее этот парень действительно приплыл по реке.
На плоту.
Играя на рояле.
Значит, он и правда откуда-то явился. Даже если еще не доказано, что он действительно плыл на корабле и корабль этот был именно «Белен».
— Я вам уже сказал. Я жив и уцелел в кораблекрушении только благодаря музыке.
Как раз в этот момент с дерева на другом берегу реки пронзительно заорал попугай, прервав тревожное молчание джунглей.
Полковник, которого не слишком убедило объяснение, озадаченно молчал. Он опустился на мешок кофе, лежавший на берегу, потянул к себе гроздь зеленых бананов — в то утро их доставили на небольшом судне, и Жесус Диаш еще не успел перетаскать все на склад, — полковник оторвал банан, очистил его, как это сделала бы голодная обезьяна, и стал жадно заглатывать. Эту операцию он повторил дважды, потом, утолив наконец голод, с важным видом изрек:
