Мне вспомнился случай, происшедший со мной много лет назад.
Однажды в невыносимой тоске, подавленный своим унижением, я брел в отчаянии, без всякой цели. Ноги сами привели меня на мост Каср ан-Нил. Перегнувшись через перила, я бездумно следил за играющими речными волнами. Я не отрывал глаз от стремительного течения и вдруг почувствовал, как непреодолимая сила влечет меня вниз. На какое-то мгновение я, кажется, потерял сознание, покачнулся и чуть было не свалился в воду. В этот момент чья-то сильная рука схватила меня сзади. Очнувшись от забытья, я увидел полицейского, который держал меня за локоть, повторяя:
— Как тебе не стыдно? Ты что это выдумал?
Я лишь бормотал в ответ что-то невразумительное, как в горячечном бреду… Вокруг меня мгновенно выросла толпа, люди с любопытством рассматривали меня, я слышал крики: «Подумать только — он решился на самоубийство!..»
Полицейский, взяв меня под руку, вывел из толпы и, шагая некоторое время рядом со мной, изрекал разные полезные советы — один лучше другого, просил Аллаха наставить меня на путь истинный…
Наконец-то хоть кто-то заинтересовался моей особой.
Впервые меня заметили. А все потому, что я попытался преодолеть свое ничтожество, решившись на самоубийство. Столпившиеся вокруг меня люди говорили обо мне и о моем желании умереть. Это было один раз в жизни…
А потом все пошло по-прежнему, и я опять замкнулся в своей скорлупе, скрывавшей пустоту и никчемность. Я жил всеми забытый, затерянный в огромном мире.
И никто не поминал меня ни добром, ни злом. Бессмысленная, бестолковая жизнь!.. Но почему бы мне вновь не попытаться сломать свой панцирь и выйти на свет, привлечь к себе взоры людей, разжечь вокруг человеческие страсти? Почему бы и мне не стать героем, связав свою жизнь с жизнью госпожи М. — первой светской дамы, смерть которой прославила ее еще больше? Почему бы мне не принять участия в этой истории и не объявить себя убийцей?!
Да, я убил ее, убил в припадке бешеной ревности… Эта знатная дама была моей любовницей, и мы любили друг друга с безумной страстью. Наши встречи происходили тайно, но мы, разумеется, были осмотрительны — и никому не удавалось выследить нас. Но вот я заподозрил, что она дарит свои ласки другому. Мной овладел дикий гнев — и я убил ее в припадке ревности, ударом ножа прямо в сердце!..
Я почувствовал вдруг, как во мне (разбушевались страсти. Вскочив, я помчался по улице с диким криком: «Я… Я — убийца! Это я убил госпожу М.!»
И вот я стою перед следователем, под пристальными взглядами полицейских, окруженный толпою любопытных зевак…
Я словно попал в гигантский водоворот: все крутилось и плыло перед моими глазами, откуда-то издалека доносились возгласы, обрывки фраз, мелькали какие-то сцены… Нагрянули журналисты, застрекотали кинокамеры, на меня направили объективы фоторепортеры, которые суетились вокруг, усиливая ажиотаж толпы, так и пожиравшей меня глазами…
Прошло несколько дней. Я уже немного освоился в этом круговороте и теперь с полнейшей ясностью могу анализировать ход событий. Вот я и стал великим человеком: следователь часами беседует со мной, задавая вопросы и внимательно выслушивая мои ответы. В его тоне — почтительность и уважение. Отряд полицейских наблюдает за каждым моим шагом, сопровождая меня всюду, словно свита, охраняющая важную персону. Они прокладывают в толпе передо мной дорогу, и народ расступается, будто перед ними губернатор или глава правительства.
Огромные заголовки газет сообщают о моем аресте, а моя фотография помещена на первой странице — рядом с убитой красавицей, облаченной в ослепительный туалет. Можно подумать, что мы — достойные друг друга молодожены, свадьбу которых празднует весь мир!
Ну а от журналистов просто отбоя нет: они жадно ловят каждое мое слово и тотчас заносят в свои блокноты. Ничего не скажешь, богатый улов достался им на этот раз!
Следствие идет своим чередом — я рассказываю все новые подробности моего романа: как я крадусь в ее покои, а она, сгорая от любви, ждет меня. Мы проводим вместе несколько дней, она щедро дарит мне свою нежность, сжимая в горячих объятиях… Кому еще довелось вкусить такой райской жизни?.. Наконец следователь просит меня описать убийство, и я продолжаю с невозмутимым спокойствием, даже не запнувшись. Бурный поток фантазии так и захлестывает мое воображение.
— Я пришел с мыслью убить ее, но ничем не выдавал своего намерения. Она порывисто бросилась ко мне. Я обнял ее, ощутив знакомый аромат ее нежного тела. Нож был спрятан в рукаве. Когда в пылу страсти наши губы слились в долгом поцелуе, и мы, закрыв глаза, наслаждались этим волшебным чувством, я вонзил ей в спину нож — по самую рукоятку! Не дрогнув, точно рассчитанным ударом. Она, казалось, не почувствовала боли… Ресницы ее дрогнули, лицо осветилось предвкушением наслаждения… Жизнь уже покинула ее, а наши губы все еще не разомкнулись, и тела, казалось, теснее сжались в объятии.
Какая великолепная смерть! Разве найдется на земле женщина, которая отказалась бы вот так умереть?!
Следователь слушал меня с открытым от удивления ртом, да я и сам, признаться, недоумевал: неужели я — такой способный рассказчик, сумевший из своих иллюзий создать целую повесть, как будто все это так и было? Меня потрясли собственная одаренность и талант. Пожалуй, я и впрямь великий человек. Да, я велик, ибо сумел бросить в лицо людям ослепительную ложь, а они жадно подхватили ее.
Я понял главное: у каждого значительного человека есть своя ложь и в зависимости от того, насколько она весома, как проявляется, растут его слава и популярность. А я в свои тридцать лет не мог додуматься до этой истины. Я прожил бы и еще тридцать, затерянный в людском море, и никто не услышал бы обо мне. Но, вдохновленный своей великолепной ложью, я сделался вдруг в этом мире своего рода персона грата, звездой первой величины! Правда и ложь, в сущности, так похожи друг на друга! И более того, фантазия — это не что иное, как самая настоящая истина, а факты — всего лишь избитая ложь!
Подчиняясь своей судьбе, мы влачим размеренно-рациональную жизнь. Но есть и другая, которая воспламеняется от жара страсти. И нет на свете огня, который разжег бы ее сильнее, чем непревзойденная прелесть вымысла! Каждому, рано или поздно, предопределен конец. Я встречу свою смерть спокойно и удовлетворенно, достигнув такой громкой славы и популярности, о которых я не смел и мечтать. Истинно великий человек предпочитает прожить час в ореоле славы, чем влачить жизнь долгую и безвестную.
Итак, завтра виселица. Я взойду на нее в ореоле славы, а имя мое будет у всех на устах. И моя история еще долго будет потрясать воображение людей.
Перевод О. Фроловой
В тот день дядюшка Ибрахим пришел в управление, как обычно, рано утром. Привычным движением он открыл одно за другим все окна и принялся подметать пол просторной комнаты. Голова его, на которой не было ни единого волоска, размеренно покачивалась, подбородок и щеки, покрытые седой щетиной, все время двигались, будто он что-то жевал. Дядюшка Ибрахим смахнул пыль со столов, аккуратно сложил папки. Затем он окинул взглядом комнату, мысленно представил себе владельцев столов, и на лице его отразились все чувства, переживаемые им в этот момент, — то радость, то негодование, то жалость, то досада. Пробормотав: «Теперь надо бы принести завтрак», он удалился. Рабочий день начался.
Первым пришел господин Ахмед, секретарь-архивариус, плечи которого согнулись под бременем пятидесяти лет, а озабоченное лицо словно застыло в вечной тревоге. Вслед за ним вошел господин Мустафа, секретарь, работавший на пишущей машинке; он постоянно улыбался и, казалось, пытался скрыть за улыбкой свои повседневные заботы. Затем прибыли Самир — темная личность, как о нем говорили в управлении, и Гунди, чья откровенная беспечность свидетельствовала о его юном возрасте. Он кичился своим модным костюмом, золотым перстнем, золотыми часами и золотой булавкой на галстуке. За ним появился Хамам — худенький, изящный, затем — всегда подтянутый Лютфи. Последним пожаловал его превосходительство господин директор управления устаз Камиль с четками в руках.
Комната наполнилась гомоном и шелестом бумаг, но к работе еще никто не приступал. Директор, восседая за своим столом, был поглощен телефонным разговором. Газетные листы взвивались в воздух как знамена.
— Этот год будет концом мира, — объявил Лютфи, пробежав глазами последние известия.
— Что, исчезнет луна? — кинул реплику директор, продолжая любезничать по телефону.
— Мы еще жалуемся на своих жен и детей, — произнес Самир, — а вот что сегодня газеты пишут: сын убивает отца на глазах у матери!
