Вот фильм смотрела. Про мужчину, который умер и не заметил этого. Днем бы сказала: заезженный сюжет, много раз использован, куча фильмов и рассказов на эту тему… Ночью сижу и думаю. Вот так — р-раз! — и кирпич на голову. Или еще что–то. Ночью все выглядит иначе. Вон та тень в дальнем углу от шкафа похожа на костлявую лапищу скелета из фильма ужасов. Тянется, тянется…
Буква «В». «Выше стропила, плотники!» Больше не могу вспомнить…
Вот что это там, за окном? Светлячки? Такие огоньки, синие и зеленые, мельтешат в листве ивы. Ива темная, старая, скрипит… А ветра–то и нет. Тогда что скрипит? Не ива?.. Все равно не по себе. Скрипит и скрипит. И еще скребется. На кухне кто–то скребется. Сходить посмотреть?..
Буква «Г». «Города и годы», «Гиперион»…
Господи, ну сколько можно?! Курят и курят среди ночи на соседнем балконе! В окно течет дым. Закроешь — душно, откроешь — на стены лезешь. Вонь… Так и скачешь: открываешь–закрываешь…
Буква «Д». Ну, тут легко. «Дороги, которые мы выбираем», «Девочка со спичками»…
Дурь собачья! Никого не может быть на кухне, потому что живу одна, двойная дверь… и вообще. Но скребется же! Или… у соседей, наверно. У них там кошка. Может, это она?
«Е». На «Е» ничего не знаю…
Тогда «Ж»? «Жизнь как чудо»?
Может быть. Только не может ничего быть на кухне. Черепахи ничего не знают. Даже про то, что там скребется.
За окном тихо и глухо. Свет в окнах дома напротив погас, только и светит голубовато и одиноко окошко в углу. Тоже кто–то не спит, мается.
Однажды приснился кошмар о том, как на кухне сидит мертвец, а все ведут себя, как ни в чем не бывало. И только я одна вижу. И мне до выматывающей тошноты страшно… Под это шуршание вспомнилось как въяве. И еще — как будто за спиной кто–то есть. Постоянно ощущается. Поэтому кутаюсь в толстое одеяло, хоть и жарко. Под ним — иллюзия защищенности…
«З»… Уф, сложно. «Зеленая лампа»? «Зеленые каникулы»… «Звездный мальчик»… «Золотой теленок»… «Заблудившийся во времени»? Нет, не из той степи…
Звезды, кстати, начинают бледнеть, а небо постепенно светлеет. Пятый час. Ветки ивы еще черные и хищные, но фоном — чуть серебристая синева. А дальше — за высотками только не видно — должна уже идти желтая с зеленым полоска. И облака перьями. Наверное… А здесь — скребется. Тянутся, тянутся когтистые лапы из угла. Липко, тошнотворно, скорее бы закончилось! Скорее бы.
Простыня от пота мокрая. Как же противно…
«И»… «И восходит солнце»! Да. В половине шестого. Еще чуть–чуть. Тихо в квартире, все смолкло, сморенное предрассветной усталостью.
И, кстати, вот только вечером узнала…
А впрочем…
«К». «Красное и черное»…
Комар над ухом звенит. Утренний. Уже. Из приоткрытого окна. А огонек в доме напротив погас, зато засветились другие — на первом, втором, пятом этаже… — на работу собираются. Ранее утро.
Теперь можно спать. Наконец–то. Иногда, очень редко, но бывает. Накатывает. Не трусиха. Всего лишь иногда. Честное слово.
Я просто боюсь темноты…
* * *
Наши со шведами. Пока по нолям. Во дворе пацанье и то лучше играет. Эти — спят на ходу. Деньги им еще платят. Это по–ихнему «футбол» называется?! Взашей гнать! Идиоты.
А ты куда лезешь? Ты куда прешь?! У–у–у! Твою ж налево, такой гол прое…л! Такой красивый сухой гол мог выйти. Кретины! Е…ная игра! Надеялся: хоть один раз за сезон… Вот же дерьмо… Ну давай, давай, еще маленько. Покажи класс! Пробеги еще пять шагов, не зависай, как глючной сидюк! Передачу на Краскова — и все! Давай–давай–давай!.. Твою ж мамашу! Десятью способами! По мячу промазал! Кто–нибудь такого идиота еще видел?!
Черт, соседка в стенку долбится. Да перестань ты! Все, молчу. Слышишь, молчу! И громкость убавил. Чего стучишь, дура?
Соседка, кстати, старая дева с замашками жандарма всея подъезда. Не дает курить на лестничной площадке… На неделе кто–то из алкашей сверху оставил на клетке мешок мусора продранный. Вонища… Уборщица, тоже в стельку пьяная, по двору шаталась, поэтому не убрала. Уходил на работу — еще ничего, возвращался — благоухает. А кто–то растоптал жирные картофельные ошметки — мерзость. Похожи на могильных белесых опарышей.
Однажды с друзьями, еще в классе шестом, собрались на рыбалку, хотели червей накопать. Ничего лучше не нашли, как на кладбище порыться, которое в пятнадцати минутах от дома, если пешком. Тогда еще, помнится, Витька сказал, что там черви мертвецов жрут и поэтому толстые… Червяков не нарыли, зато наткнулись на этих вот… Сунул руку, вынимаю, а там что–то склизкое и эти твари… И еще сторож кладбищенский обложил матерками да крапивой огрел по ногам…
Витька, кстати, теперь таким семьянином заделался: жена, две дочки, машина, дача, по выходным пикники, помешался на семейном кемпинге за городом. На рыбалку теперь ни ногой. Даже выглядеть стал иначе…
Так вот, про мусор. Мешок лежал на площадке, какие–то свиньи растрясли и раздавили. И соседка–идиотка вообразила, что это мой мусор. Всю душу вымотала! Стучала в дверь и орала, что я свинья и козел. Сумасшедшая баба. Пришлось взять веник и собрать все это дерьмо, чтоб только не визжала. И хрен ей что докажешь. Теперь вот… в стены стучит. Ох, дура… Старая одинокая маразматичка. Тоже таким стану со временем. Старым хреном. Буду стучать в стены соседям, когда те слишком громко будут кроватью скрипеть.
Скукота.
В бухгалтерии сегодня тетки (коровы предпенсионного возраста, раскормленные до безобразия, уже и на женщин–то не похожие) обсуждали какую–то Варьку из первого отдела, зато не могли объяснить, почему из зарплаты третий месяц непостижимым образом отнимается по тысяче рублей…
Да ты ж кретин кривоногий! Да ты ж прешь куда?! Твой папаша смотрел, когда тебя делал?! Гос–с–споди, подари этому барану хоть каплю мозгов!..
Все, молчу, молчу. Ох, старая дура. Ни с одним мужиком не прижилась. Теперь, блин, приключений ищет. Мозгоклюйка…
Вообще–то плевать на нее, на эту тысячу. Ни жены, ни детей. На кого тратить? На сигареты и пиво хватает, телек оплачиваю, света нагорает безмерно, но и на него хватает. А нагорает — потому что всю ночь телек. Бессонница, чтоб ее… И покрепче… Тоска…
Ох, су–у–ука, это игра или прогулка на лужайке с коктейлем? Здесь, ребята, бегать надо. Бе–гать! Задницы свои таскать, и поживей! Не, видели?! Стоит посреди поля, рот раззявил… Сил нет смотреть. Позорище!..
Все, выключаю! Слышишь, старуха, выключаю! Не буду больше орать. Вообще на балкон пойду…
Сигареты со слонами. Опять вывалился купон на розыгрыш из пачки. Сунул в карман. В детстве вкладыши от жвачек собирал и крышки из–под колы. Ничего не меняется. Только Колька уехал в Америку, там у него бизнес. Крокодилья ферма какая–то. Крокодилы — хвостатые твари, воняющие мускусом. Говорит: жрут все, что в пасть попало, лишь бы шевелилось. Придумал скармливать им вместо нормального корма просроченные консервы, по дешевке скупаемые на соседней фабрике. Никто до него не додумался… А крокодилов все равно на убой, на сумки там… Поэтому Колька сейчас крутой бизнесмен. Так вот бывает.
Вкусно, глубоко затянулся. Темно, сыро, пахнет дождем. Комарьё как оголтелое. Дым его отпугивает, но слабо. В небе — звезды. Тридцать лет с хвостом — всё те же звезды. Помру — они же будут. А если какая из них взорвется — то тоже никто не узнает. Пока до Земли дойдет…
Дом напротив черен и глух. Только одно окошко карамельно–розовато светится. Кто–то мается бессонницей. Бедняга. Прям собрат по несчастью. Интересно, а он–то чего? Или, может, работает?.. Мальчишкой мечтал по ночам работать. Уже не знаю, зачем. Тогда фильмы про вампиров были в моде — наверное, поэтому.
Небо темно–синее. Звезды глумливо щерятся на людишек. Луна закатилась за крышу соседнего дома. Мокро, но дождя уже не будет в эту ночь. Спать? Завтра на работу… Уже сегодня то есть… Сходить еще разок в бухгалтерию?.. А и черт с ними.
Все–таки узнать, чем матч закончился? Продуются же в пух и прах. Потому что идиотизм не лечится. Вселенский. В том числе — давно за тридцать и пустота. Не мальчишка, понимаю, что дурак, что кроме квартиры за полтора миллиона и приличной зарплаты должно еще что–то быть. Хоть коллекционирование марок, хоть десяток кошек… А лучше… Впрочем, глупо.
Кто–то в соседнем доме еще тоже понимает. Остальные спят.
У меня бессонница.
А еще боюсь темноты и тишины пустой квартиры. Не потому что фильмов ужасов пересмотрел, нет. Потому что помру однажды, завоняю, а дверь вскроют только через неделю. Когда соседка разволнуется, почему это в доме тухлятиной несет.
Боюсь темноты, которая однажды станет навсегда. И совершенно бессмысленно станет…
Не в тысяче рублей дело и не в соседке. И не в работе, на которой легче помереть, чем с некоторыми заказчиками разговаривать. А самое главное — никому ты там, на фиг, не нужен. Помрешь — другого идиота наймут. Идиотов много, смысла в жизни мало.
