Однажды в магазин с помпой прикатила на шестисотом Мерседесе потрясающая красотка в изумительном платье, в бриллиантовом колье на изящной длинной шее, и с таким бюстом, что кровь бросалась в голову. Ее сопровождал шикарный смуглый господин с множеством перстней на пальцах, в великолепном костюме, и угрюмый детина с кобурой под мышкой. Примерка продолжалась больше двух часов, и Виктор Анатольевич, наш коммерческий директор, который сам вышел к важным покупателям, никак не мог склонить их к покупке. Красавица брезгливо примеряла очередные тысячедолларовые туфли и надувала коралловые губки, складывая их пухлой очаровательной трубочкой и выражая этим свое недовольство фасоном и ценой. Я вышел в зал и сделал вид, как будто просто иду мимо по своим делам. Проходя мимо красотки, я мило улыбнулся и сказал:
– Я прошу прощения, мадам, но вы выбрали самые дорогие туфли в нашем магазине. Они далеко не всем по карману, да вобщем и не нужны. Я вам посоветую взять вот эти: точно такой же фасон и качество – их почти не отличить, а цена почти в три раза меньше.
Я снова улыбнулся, откланялся кивком головы и сделал вид, что направляюсь к двери напротив.
– Молодой человек, вы меня за кого держите?! – разгневанно сказала красавица, чуть не задохнувшись от возмущения.
Ее великолепный бюст поднялся, глаза метнули молнии, а на нежной шее заиграли жилки. Боже! Как я люблю вот такую женскую красоту, даже просто посмотреть! Зачем идти в Лувр и смотреть на неподвижное безрукое тело? Разве можно променять это гневное содрогание жилок, эти молнии в глазах, этот живой, пышный, дышаший бюст, этот отточенный нерв, эту энергию красивого, полнокровного животного, бьющую через край, на любые, самые совершенные пропорции, застывшие в мертвом мраморе? Если бы этот зал, этот товар был моим, я упал бы на колени и умолял красавицу взять все, что ей нравится, за право прикоснуться к этой очаровательной ножке моим почтительным поцелуем! А я стою рядом с ней, и моя задача – вовсе не восхищаться ее красотой, а пробудить в ней азарт покупательницы. Боже, какая пошлость!
– Жорж! – повернулась она к своему импозантному спутнику –Я беру именно эти! Две пары! Быстро плати, увалень!
– Сейчас, дорогая! Не вопрос!
Шикарный Жорж, сверкнув многочисленными перстнями, взглянул на меня с уничтожающим презрением и пошел к кассе, вынимая на ходу кредитную карту. Виктор Анатольевич перевел дух и побежал к кассовому аппарату, делая прелестной кассирше Светочке страшные глаза, сам встал за кассовый аппарат, принял кредитку, проверил и упаковал коробки с обувью и выдал чек, улыбаясь и раскланиваясь, как японец на приеме у императора.
– Ну Матвеич, ну ты даешь, сукин ты сын! Настоящий режиссер! – прохрипел он, уважительно глядя на меня и отирая с лица пот, когда Мерс с покупателями отчалил, увозя в багажнике две тысячедолларовые коробки.
Я вопросительно воззрился на директора
– Ты что, Матвеич, серьезно думаешь, что я не в курсах, кем ты раньше работал? – сказал директор, пряча в карман батистовый платочек с нарисованными на нем бабочками и стрекозками – Я ведь и сам – бывший театральный критик, чтоб ты знал! А ты глянь все же, что только деньги не делают, еби их мать! У него ведь один Мерс шестисотый – как мечта знойного мужчины! На одну только выхлопную трубу глянешь – такая вся кругленькая, аж с губками по краешку – сразу думаешь о минете. А телка у него – это вообще отпад! Ты видел, как она губы трубочкой делает? Отпадные губищи, вот когда она их так делает, только и думаешь, как бы в эту трубочку засадить… Сердце кровью обливается! А я ей, блядь, туфли упаковываю и даже за сиську взять не могу!
– Не, Анатольич! – рассудительно ответил я. – Не горячи себя понапрасну. Как говорил мой одноклассник Женька Вставилов, таких ебут только отличники. Хотя, какие наши годы!..
Я пошел в туалет, вынул свою собственную небольшую трубу и вонзил острую, злую струйку в решетчатое дно писсуара. Да, работа – это всегда напряжение, хоть в театре, хоть в магазине… Поссать вовремя забываешь. Хрен знает что за жизнь пошла… Выхлопная труба, минет, губы трубочкой… И почему это с трубой все время ассоциируется либо хуй, либо что-то еще более неприличное? Как-то очень это подозрительно.
Постепенно я начал понимать, что здесь, в торговом зале, я действительно остался таким же режиссером, только сменил амплуа. Продавец был актером, товар – расходной частью реквизита, процесс купли-продажи – спектаклем. Авторская и режиссерская сверхзадача сократилась до задачи втюхать товар покупателю так, чтобы он пришел в наш театр снова и привел друзей, потому что покупатель был нашим зрителем, который платил или не платил деньги, в зависимости от того, нравился или не нравился ему спектакль.
Денежные проблемы перестали меня мучить, а вот боль по утраченному театру не проходила: наоборот, она только усилилась. И надо сказать, что это не была боль по безоблачному счастью. Его не было в моей прежней режиссерской жизни. Скорее это была ноюще-саднящая боль по той прежней, пронзительно-сладкой боли, которую приносило мне мое ежедневное копание в собственной душе и в чужих душах, в надежде найти в их неведомых глубинах объяснение причин человеческих поступков, метаморфоз наслаждения, боли и страсти. И конечно же, объяснение причин всеобщей повальной дури. Мы с Валерой не зря назвали наш нежно любимый театр «Нейротравма», ведь это действительно была нейротравма, это была боль раненных всеобщим абсурдом мозгов, боль, пронизывающая воздух, которым дышали мы все, и излечивающаяся только очистительной силой сценического абсурда и гротеска, спонтанно рождавшегося в нашем нездоровом воображении под влиянием изматывающего душу дикого абсурда повседневностей реальной жизни.
Валера тоже проболтался три месяца без работы, живя по очереди у всех своих приятельниц, которые его кормили, а затем через друзей-афганцев устроился в частную охранную фирму, и с той поры дома у него висела на стене камуфляжка и пистолет. Валера поздоровел, подкачался и тоже развлекался на работе, как мог, пытаясь сделать ее хоть немного похожей на театр. По выходным мы с ним встречались и шли куда-нибудь поразвлечься и попить пивка.
Итак, я сидел в своей холостяцкой квартире и с отвращением листал вонючую газету, пока не нашел нужный мне раздел «Досуг для друзей и подруг», который кто-то из наших продавцов-острословов называл «Досуг для кобелей и для сук». Так-так: спектакли, музеи, концерты, кинопремьеры, народные гуляния, пеший поход в Архангельское, рок-кабаре… все не то! Ага, вот что-то поинтереснее: Компьютерный лунапарк, парад экзотических аттракционов. Ого, даже перечень аттракционов есть: Катание на виртуальном слоне, Говорящий осел, Вызывание духов по телефону, Эротический массаж гаечным ключом и Подозрительная труба… Я вздрогнул: опять труба! Всюду эта подлющая труба! Что за труба может быть на этот раз? Я быстро набрал Валеркин номер:
– Алё?
– Валера, привет!
– Матюша, ты?
– Я, я! Хочешь покататься на говорящем осле и посмотреть в подозрительную трубу?
– Ну! А где это?
– В Парке культуры. Приезжай через час. Ты как?
– Встречаемся, где обычно?
– Ну да.
Через час мы с Валерой, вооружившись каждый бутылкой Балтики, уже пробирались сквозь густую толпу, разыскивая Лунапарк. Нашли мы его довольно быстро, он состоял из одного единственного большого и мрачного павильона. Ни открытой площадки, ни качелей, ни каруселей, ни традиционного чертова колеса, с которого сходишь, качаясь как пьяный. Короче, ничего, что можно было ожидать. Мы обошли павильон кругом, отыскивая вход. Ни стрелок с указателями, ни рекламы – совсем ничего. Голые стены. Наконец мы обнаружили большую железную дверь с надписью:
Виртуальный ЛунапаркНовейшие супертехнологии на службе у индустрии развлечений.Администрация не несет ответственности за жизнь и здоровье посетителей.Развлекайтесь на ваш собственный риск.
Внизу была еще одна небольшая надпись мелкими буквами, которая гласила: «Разработчик экспериментального оборудования и виртуальных животных – Научно-Исследовательская Группа ПШ21/134–117H».
– Ну что, Матюша, поразвлекаемся на свой собственный страх и риск? – улыбнулся Валера.
– Конечно! – ответил я – Риск оправдан, когда результат гарантирован! Нам надо, чтобы хоть на время стало жить не так тошно. Пошли!
Мы вошли внутрь павильона. Изнутри он напоминал что-то типа склада. Металлические полы и стены, двери, коридоры, редкие люминесцентные лампы под потолком, не рассеивающие мрака, запах затхлой сырости и железа. У входа стояла тумба, а рядом с ней сидел на стуле молчаливый охранник в темно-синей форме, с рацией и резиновой палкой на боку. На тумбе стояла пластмассовая коробка со связками входных билетов с обозначенной стоимостью: пять рублей. Я протянул пять рублей, а Валера – удостоверение ветерана-афганца. Охранник-билетер разглядел удостоверение, взял деньги, кинул их в коробку и молча протянул нам два билета.
