Но он же ничего не сделал, он не солгал – просто взял то, что ему дали! Совершенно само собой, почти без его участия, так уж получилось, что он – именно он – тот, кто всегда платил за воскресную газету и ни разу не ездил зайцем, – вдруг оказался вне закона и морали. Отныне ни безопасные улицы, ни надежные дома, ни точные трамваи и автобусы – здесь больше ничто не служит ему защитой. Маркус, тебя будут преследовать до скончания времен.
Значит, так тому и быть, ты все вернешь назад!.. Сейчас же, немедля, еще не поздно! Беги же! Скажи им, что ты просто решил проверить, сработает ли; скажи, что это была шутка; скажи что угодно – только отнеси деньги обратно. Может, с тобой ничего не сделают, может, еще есть время предотвратить самое страшное…
Маркус повернулся, поднял ногу, снова опустил, оперся рукой о стеклянную витрину и тихо застонал. Стоявшая по другую сторону стекла женщина с пучком седых волос и двумя толстыми книжками в руках неодобрительно посмотрела на него и расплылась в тумане, замешанном на страхе и тошноте. Верни деньги! Тогда, только тогда все пойдет своим чередом, как прежде. Вернется уверенность, вернутся прогулки, вернется покой. Вернется работа.
А значит, и печати, и письменный стол, и пластмассовые ручки, и пустые, убегающие в ночь вечера. И книги, пророчащие то, что никогда не сбывается.
Он расправил плечи и поднял руку. Если сейчас же остановится такси, тогда… – да, тогда он сядет.
Такси остановилось. Большой отполированный белый «мерседес» со сверкающими стеклами. Маркус уставился на него, медленно протянул руку к двери – твердый металл ответил на его прикосновение, не растворился в воздухе – и дернул. Дверь открылась; мужчина – каштановые волосы, нос картошкой, моржовая бородка – обратился к нему.
И вот он уже в машине. Неужели он? Ну, разумеется, это он. Рядом с водителем, чемоданчик на коленях. Пахло сигаретами, но было тепло и сухо. Дождь нервно стучал по стеклам.
– Ну что? – спросил водитель. – Куда поедем?
Да, куда? Домой? Но там его наверняка уже ищут. Вся страна, прежде такая огромная на картах, вдруг стала ничтожно маленькой. Старая Европа со всеми ее границами и несметными достопримечательностями, знакомыми лишь по картинкам, теперь оказалась тесной. Если они и впрямь будут его везде искать и загонят на край света, тогда ему нужно именно туда: на край. Источающее жар море, знойное небо, холодные ночи. Царство Мэрлоу, Гульда и Ностромо. Да еще прибежище беглых военных преступников и диктаторов; если уж они находились там в безопасности, значит, и ему она будет обеспечена. Маркус запустил руку в карман пиджака: там лежало что-то твердое и плоское; это был… – с какой стати у него с собой паспорт? Он не мог припомнить, когда положил его туда.
– В аэропорт, – сказал он. – В аэропорт.
Они ехали молча. Дважды водитель приступал к анализу политической ситуации, но Маркус оставался равнодушным, и тот затих. Маркус думал о квартире, о кресле и книгах, о кровати и занавесках в желтую крапинку. И о своем стихотворении в ящике письменного стола. Какой-то незнакомец, наверное, берет его сейчас в руки и читает, и потешается, и… Нужно вернуться! Нет, это невозможно; все решения уже приняты. Что-то унылое и гнетущее сдавило шею, легкие, желудок.
Он не летал ни разу в жизни, ни разу в жизни не видел аэропорта, ни разу в жизни даже такси не ловил. (Хотя нет: на такси однажды, в детстве, ездил с отцом.) Путь был неблизкий, и Маркус с беспокойством следил, как росли цифры на освещенном счетчике. Глупая старая привычка; теперь он мог волноваться о чем угодно, за одним исключением: только не о деньгах.
И вот показался аэропорт. Невысокая стеклянная крепость, оцепленная башнями и антеннами. С неба раздался стальной гром, Маркус невольно втянул голову в плечи. Такси остановилось, он расплатился. Денег в бумажнике в аккурат хватило.
Прошло некоторое время, прежде чем он сообразил, куда идти. Зеркальный, хорошо вычищенный туалет: дважды проверив, что кабинка закрыта, он отважился открыть чемоданчик и вытащить пачку. Двух купюр из нее оказалось достаточно на билет в далекую страну на далеком континенте – внизу, если смотреть на карту мира. Стада буйволов и равнины, песни и костры в сумерках. Серебряный клад Ностромо.
Целый час он просидел в зале ожидания, листая напичканный насилием глянцевый журнал. Погрязшие в коррупции политики, взяточничество, отмывание денег и убийства, мафия. Когда по залу прошествовали двое в форме, у Маркуса от страха закружилась голова. Но это оказались обыкновенные летчики.
Потом ему предстояло пройти контроль на металл и – дрожащими руками – отдать чемоданчик на просвечивание жужжащей машине. Но внутри не лежало ничего железного, и его никто не открыл. Можно было идти дальше.
Его ждал комфортабельный самолет: бизнес-класс – уже одно название многозначительно указывало на то, какие здесь путешествовали важные персоны. Мягкое кресло, приветливая стюардесса. Плавный взлет.
Маркус выдохнул. Ух!
Итак, он улизнул. Он сделал это. Маркус запрокинул голову – над ним, в ящике для ручной клади, лежал чемоданчик – и погрузился в мечты, летя навстречу цели, которая была не больше, чем пара слогов с экзотическим звучанием. Все, решительно все станет теперь по-другому.
Туман разорвался; солнце вспыхнуло, и над белыми пенными клубами гор разлился огненный свет. Маркус зажмурил глаза и приложил руку к виску; он еще ни разу не видел столько света. Сочно-синее небо сверкало, словно драгоценный камень, и в самой его середине, как несказанно добрый Бог, плыл солнечный диск. Маркус закрыл глаза, продолжая следить за тем, как переплетались в темноте расплывчатые желтые фигуры; красота пылала на его сетчатке.
Облака исчезли, и выстроились игрушечные города с кусочками ваты на длинных трубах. Показались покрытые мхом зеленые поля, рассеченные тонкими карандашными линиями, вдоль которых скользили крохотные солнечные зайчики. И горы: зубчатые холмы из гранита с прожилками и нарисованными водопадами.
А потом открылся океан. Гладко выглаженный шелковый платок, переливающийся всеми оттенками синего. Время от времени проплывали маленькие кораблики, каждый делал на ткани изящный разрез. Через несколько часов солнце закатилось в море: красный накаленный диск растворился, вдоль горизонта побежали, уменьшаясь, огоньки; очень далеко другой самолет раскрашивал фиолетовым полоску света. Потом тонкой дымкой поднялась из воды чернота и стала уноситься все выше и выше в небосвод. На короткое время в воздухе еще заиграл рассеянный свет непонятного происхождения. Потом наступила ночь.
У толстяка, сидевшего рядом с Маркусом, газета соскользнула на колени, и он захрапел. Маркус смотрел на него с удивлением: как только можно спать! Вот уже целую вечность он не чувствовал себя таким бодрым.
За окном, сверкая звездами, расползалась тьма. Он прислонил голову к холодному стеклу и подумал о другом Маркусе Меринге, своем двойнике в параллельной вселенной. Тот, наверное, повеселился, посмотрев выписку из счета, и отправился на работу; возможно, даже – ведь он отличался порядочностью – позвонил в банк и сообщил об ошибке. Примерно в это время двойник возвращался домой, под низким городским небом. Но что если он и был настоящий, а здесь, в самолете, со всеми деньгами – бредовое видение? И сейчас тот, настоящий Меринг, снова проснется в старой квартире, в старой постели – да разве можно такое пережить?
Он закрыл глаза и прислушался к моторам, бормотанию людей, храпу соседа. Подумал о прошедшей жизни: от нее в памяти осталось лишь немногое. Потом попробовал нарисовать будущее, но ничего не получалось: оно оставалось размытым и далеким. А потом он вдруг очнулся верхом на большой золотой рыбине, каким-то образом являвшей собой пианино, и поскакал по озеру, напоминавшему детские качели, и во всем этом не было ничего удивительного – сон подступил незаметно. Случилось и еще кое-что, но голос пилота по радио, пожелавшего на четырех языках доброго утра, вернул Маркуса к действительности. И все картинки из сна утекли, прежде чем память смогла их удержать.
Теперь небо казалось белесым и пасмурным, через образовавшиеся в тучах трещины виднелась скучная серая земля. А потом, пристегнув ремни и заняв свои места, они стали снижаться, рассекая плотные облака. Внизу расстелилась посадочная полоса, приняла их с приглушенным ударом и постепенно высосала из самолета всю скорость. Желтая разметка бежала все медленнее и медленнее; и наконец они встали.
Зал нисколько не отличался от того, из которого Маркус вылетел накануне. Похожие табло, похожие непонятные голоса из громкоговорителя, похожие люди, быть может, чуть смуглее и бородатее. Какая-то женщина продавала вафельную выпечку, приправленную сверху дымящейся массой, и что-то выкрикивала жалобным пронзительным голосом. В толпе шныряли лупоглазые дети. И очень непривычно пахло: немного едой, немного бензином и сигарами. Вывеска «Exit» указывала на выход. Эскалатор не работал, и Маркус отправился пешком, изо всех сил сжимая ручку чемоданчика. А вот и стеклянная дверь, выпустившая его на улицу, на свободу.
