— По какой трубе? — затаив дыхание, спросил Миша.
— Не имеет з-з…с…ссначения. Какое теперь может быть с…ссначение? Слушай, а чо я тебе только что говорил?
— Да что несправедливость с вами общая намечается.
— Общая? Точно?
— В самых общих чертах, — подтвердил Миша словами поварихи из садика, которая всегда с такими словами сдавала авансовый отчет бухгалтерше.
— Н-да… Несправедливость свойственна нашему жизненному укладу. В общих чертах, — задумчиво проговорил дядя Вова.
— Допивайте, дядь Вов! Видите, народ уже бутылки поджидает. Чего людей зря томить? К нам-то надолго? — спросил Мишка, наполняя пластиковый стаканчик дяди Вовы остатками пива и водки.
— Да как сказать… Сегодня обратно двинем. Мы ведь демоны, Мишка! Нельзя нам здесь долго околачиваться. Лишнее очеловечивание ни к чему хорошему не приводит, — сказал дядя Вова, с удовольствием прихлебывая из стаканчика. — Тоже ведь, не на каруселях кататься приехали…
— Опасаетесь кого-то, что ли?
— Да кого здесь опасаться? Нам, если хочешь знать, все наоборот свои души навяливают! Отбоя от клиентов нет! Просто душа — товар скоропортящийся. Она хоть и в контейнере, но долго так ее держать нельзя. Надо в хранилище сегодня успеть до закрытия сдать. Кстати, и нам, Михуил, двигать пора уже. Спасибо за компанию, как у вас говорят.
— Больше, значит, не свидимся? — спросил Миша, накидывая пальтишко.
— Вот чо ты в этом понимаешь, а? — вдруг стал раздражаться на него дядя Вова, промахнувшись стаканчиком мимо урны. — Придется еще разок приползти… Наверное… Через два полнолуния. Сделку закреплять. Если мамка твоя хоть что-то в залог взять у Отвандила догадается. Да куда ей! Может, что и не свидимся. Уж напарничек-то мой проявит сейчас себя во всем блеске обозного гарнизона! Его только по таким несуразным бабенкам посылать! Интересно, догадается твоя мать что-нибудь в залог стянуть? Нет, наверно… Жаль. Твою мать!
— Ни чо у меня мамка никогда ни у кого не брала, — с горечью сказал Мишка.
— А я и говорю, что дура! Нет, не по мне все же такие вот паскудные дела! А какими я раньше делами ворочал! Какие балы закатывал! Не в Мухосранске гребаном, в столицах! — расхвастался дядя Вова.
Мишка захотел попросить его чем-нибудь помочь его глупой мамке, но шофер уже напялил свой картуз и поплелся к выходу.
Петрова на заднем сидении сидела какая-то вся раскрасневшаяся. И Мишка понял, что этому зажравшемуся хмырю она уже отдала не то что душу, а вообще все, что только может отдать женщина.
Ну, сели в машину, значит. Дядя Вова пнул ногами чего-то там внизу в раздражении, и машина, испуганно взвизгнув, рванула с места. Дядя Вова всю дорогу проспал, упав головою на руль, Мишка ждал, что они непременно куда-нибудь въедут, но допилили без приключений. А на заднем сидении продолжалась возня.
— Миленький! Сладкий мой! Я же всю жизнь тебя одного ждала, — со страстным шепотом тянула к себе Петрова нижнего демона. — Что мне душа без тебя? Что мне жизнь без тебя? Все тебе отдам! Ничего мне взамен не надо! Счастье-то какое!
Мишка только сплевывал от этого сраму в полуоткрытое окошко. Ну, подъехали к дому, короче.
И тут Петрова, видать, почувствовала какое-то беспокойство. Из машины, главное, не выходит, а все ноет со слезой, глядя в разноцветные бегающие глазенки своего Принца: «Я же тебе душу отдала, Альбертик! Что же ты, даже кофе попить не поднимешься?» Даже Мишке стало как-то не по себе. Дядя Вова шмыгнул носом и сунул ему в руку шоколадку «Спорт», которую брал в шайбе на закуску, да так и забыл ею закусить. А Петрова все стонет на заднем сидении, руки ломает, за энтого козла цепляется: «А ты завтра приедешь, Альбертик? А послезавтра? Миленький! А ты вообще приедешь? К мене-е-е…»
И тут напарник дяди Вовы, чтобы выпроводить ее из машины скорее и прервать этот бесконечный бабий вой, возьми да и скажи ей: «А то!»
Мишка посмотрел на дядю Вову вопросительно. Ну, мол, обещание-то тыловой крысы о свиданке сойдет в качестве залога или как? А у того даже уши из-под кепки значительно так увеличились. Он удовлетворенно щелкнул фиолетовыми коготками и ухмыльнулся. Мишка так и понял, что шоферюга непременно ихнему Верховному Жрецу о проколе мамкиного Принца настучит.
В квартиру Петрова с Мишкой проникли без особых приключений. У мамки сумка такая вдруг в руках появилась. Из крокодиловой кожи. В ней, кроме косметички и пачки презервативов, лежали ключи, которые точняком подошли к новой бронированной двери.
Дома все было вроде на своих местах. И холодильник, и телевизор. Петрова утерла зареванное лицо и сразу вспомнила, что закрутилась она, конечно, три вечерних сериала пропустила. Оставался только ночной повтор самого ее любимого. Про любовь и тайны жителей тихоокеанского побережья Америки. Петрова его смотрела девятый год подряд и бросать это дело не собиралась даже ради большой и светлой любви, которая случилась у нее сегодня вечером на заднем сидении заграничной машины.
Мишка от мамки в туалете закрылся. Чо-то от холодного чебурека, съеденного им в шайбе, его ливеру стало как-то слишком посредственно. Да и вообще подумать не мешало без зареванной глупой физиономии Петровой.
А тут Петрова стала ему кричать из комнаты: «Мишка! Скорее! Началось уже, а я телик врубить не могу! Ты чо с теликом сделал, зараза?»
Мишка пришел из туалета и видит, что телик вроде как не ихний даже. Машинально он взял лентяйку с орехового журнального столика в стиле ампир, который ему смутно напомнил что-то, и надавил на нужную кнопку. Мамка упала на кресло у телевизора, а Мишка зашел на кухню в поисках чего бы пожрать. На кухне стоял громадный холодильник. Миша потянул за дверцу и в растерянности присел возле холодильника, забитого всяческой снедью, прямо на пол из индонезийского бамбука. Пьяный бред шофера дяди Вовы начал приобретать реальные очертания.
Медленно до Миши сквозь тамтамы, бившие в ушах, донесся из комнаты жалобный плач мамки. Сделав вдох и выдох, как его учили в садике на зарядке физической культурой, он поплелся к ней, мысленно готовясь к самому страшному.
— Миша! Сынок! — сквозь слезы проговорила Петрова. — Ми…му…мэ-э! Мэйсона похитили!
У Мишки сразу отлегло от сердца. Он понял, что с мамкой его все в порядке! Как была дурой, так и осталась! Но всего, творившегося вокруг в совокупности, для него было уже выше крыши. Плюнул он на все эти несуразности и спокойно отправился к себе в закуток, где вместо его продавленной раскладушки стояла теперь чудная детская кроватка с одеялом, разрисованным радостно оскалившимися Микки Маусами.
«Вот суки!» — подумал Миша. Сил расстраиваться еще по поводу Микки Маусов у него уже не было. Он лег и почти сразу провалился в беспокойный тяжкий сон.
Снился ему мамкин Принц с разными глазками, шофер дядя Вова, щелкающий своими ногтями у самого носа: «Раз, два!» Потом Микки Маусы с одеяла начали тянуть свои тонкие ручонки прямо к Мишкиному горлу и кричать на разные голоса: «Признавайся, Михуил, хорошо ли с глупой мамкой жить? Скажи, что с умной-то мамкой жить лучше? На кой ей душа такая глупая, скажи!» И до самого утра, короче, Мишке пришлось отбиваться от их липких паучьих лапок.
Утром Михаил проснулся от странного, сильного запаха. В доме непривычно пахло едой. Он пошел босиком на кухню и обомлел. Накрашенная Петрова в аккуратном передничке готовила сэндвичи и глазунью с беконом, прекрасно ориентируясь среди различного импортного оборудования. Горячий кофе уже стоял на столе в таком длинном чайничке с домиками и мельничными колесами на боку. Миша сел на плетеный стул, а Петрова, озабоченно взглянув на золотые швейцарские часы, сказала: «Сынок! У тебя четыре минуты на то, чтобы привести себя в порядок. Надеюсь, тебе не надо повторять такие вещи дважды»
Нет, не надо было Мишке такое повторять во второй раз. Ему и первого раза хватило. А когда Петрова сделала ему замечание за столом, Миша понял, что долго так не продержится.
В то утро, вообще-то, отводить Мишку в садик была бабкина очередь. Бабка явилась, конечно, с опозданием. И, конечно, под градусом. Петрова встретила мать в коридоре уже одетая.
— Вы, мама, опять на восемнадцать минут опоздали, — сказала она ровным голосом, от которого у Мишки с похмельной бабкой почему-то мураши по хребтам пробежали.
На автобусной остановке бабка спросила Мишку: «Минь! А чо с мамкой-то такое? Обидел ее кто-нибудь, что ли?»
— Души у нее теперь нет. Вот что с нею такое, бабань, — горько вздохнул Миша.
— Да-а… Чо-то она совсем сегодня! Родной матери на «вы» квакает: «Мама! Вы опоздали на восемнадцать минут!» Вот жопа! Корми ее, пои, в люди выводи, а она… Такое сказать родной матери! — сокрушалась бабка.
…А тем временем наша Петрова вплыла, значит, в кабинет к господину Кропоткину. И никто ее даже остановить-то на вахте не посмел! Как остановить такую? Кем же это надо быть? Шуба на ней сияла, словно солнце, а непосредственно на шее располагалось сапфировое колье. Точь-в-точь, как на Веронике из одноименного сериала, когда у нее нашелся богатый папа из Южной Америки, который ее искал всю жизнь, все триста восемьдесят шесть серий!
