Как ловко я все подстроил! Как внутренне ликовал я, стоя с потупленным взором меж стражников и как песнь гурий слушая признание своей невиновности: убийство посчитали несчастным случаем, приписав его воле небес! Хотя как знать, может быть, это в чем-то и так.
Велик Аллах! Случилось так, что свою месть я смог осуществить на другой же день после посещения Абу-ль-Фараджа ибн Хусейн ибн Мухаммада, задуманное мною наконец совершилось: мой разоритель, похититель моей жены жестоко наказан. Благодарение Аллаху! Теперь я должен бы возрадоваться удаче, но отчего же неизбывная печаль так тяготит мне сердце?
Во имя Аллаха милостивого и милосердного! Хвала Всевышнему! Нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммад пророк его!
Меня зовут Талха ибн Убайдаллах ибн Каннаш, и я пишу эти строки за день до смерти, ибо я знаю, что завтра колеса поезда переедут мое старческое тело. Наконец-то! Ведь вот уже много лет страшная болезнь, ниспосланная на меня Аллахом, заставляет меня страдать. Мои мучения невыносимы, и я подумывал даже о том, чтобы добровольно уйти из жизни, ведь год назад я уже совершил свой последний хадж, и теперь уже ничто не связывает меня с этим миром греха. Да, я подумывал об этом всерьез — да простит мне Аллах! — но вовремя вспомнил, что самовольно уйти из жизни — это значит прогневить Аллаха, усомниться в его всеведении, усомниться в могуществе его воли. Тогда-то я и стал разыскивать Абу-ль-Касима аль-Джухани, бывшего своего односельчанина, который, я знал, затаил на меня кровную обиду. Он жаждал моей смерти, ведь ему казалось, что я обманом выиграл у него и дом его, и жену, хотя это не так. Просто в тот день мне больше повезло, и мне не в чем раскаиваться. Кроме того, Айша когда-то была моей невестой и все время своего горького замужества не переставала втайне любить меня. Кстати, она-то и подсказала мне мысль сразиться с ее мужем в нарды. Да й к Абу-ль-Касиму аль-Джухани я был расположен настолько, что с удовольствием простил бы ему денежный долг, если бы это не навлекло подозрения, что главной ставкой с самого начала была Айша, что деньги я выиграл у него больше для отвода глаз, чем из нужды.
О, Айша! О, мой бедный цветок, почему ты так рано завял? О, горе! Почему судьба оказалась такой несправедливой к нам?
Вскоре после смерти несчастной Айши, опечаленный, я продал дом, раздал имущество нищим и стал дервишем. Посреди скитаний, словно в довершение всех бед, меня и настиг ужасный недуг, от которого нет спасения. Как избавиться от невыносимого бремени, как уйти от гнетущей тяжести? И вот тогда-то, разузнав, что человек, который меня ненавидит, служит на железной дороге машинистом, я поселился возле моста, лежащего на его пути, и стал думать, как бы заставить его убить меня. Я знал, что он трусоват и ни за что не решится тронуть меня, не имея твердых надежд на оправдание. Поэтому я и стал появляться словно привидение — попадая в поле зрения только Абу-ль-Касима аль-Джухани. Я разузнал, что его помощник подслеповат и не будет меня замечать. Одновременно я дразнил его, разжигая ярость, и пытался тем самым подсказать ему идею с галлюцинацией, дабы он смог заручиться благодаря ей оправдательным приговором.
Только спустя год этот тупица наконец вник и стал покорно следовать моему плану. Вчера он был у врача. Значит, завтра он покончит с моей мукой! И если бы даже я сейчас и чувствовал перед ним хоть каплю вины, то завтра моя кровь, омыв рельсы, искупит самую ее тень.
И еще: весь год я только уподоблялся призраку, завтра же я наконец стану им.
Да сбудется на то воля Аллаха!
Во имя врага Аллаха немилостивого, немилосердного! Да пребудет во веки веков проклятый за непокорность род его!
Некоторые называют меня Иблисом, многие — шайтаном, остальные — сыном тьмы, имена мои меняются с текущим от сотворения мира временем, но деянья мои — вечны. Я хочу поведать историю о том, как соблазнил прелестями преисподней трех когда-то послушных рабов Аллаха, трех верных слуг нашего Врага.
Они жили вместе в одном горном селении: Абу-ль-Касим аль-Джухани, его жена Айша и друг мужа — Талха ибн Убайдаллах ибн Каннаш и поначалу были счастливы в своем скучном неведении страстей. Тогда я вселил в сердце Талхи запретную любовь к Айше, который стал втайне томиться по ней и ждать своего часа. И вот однажды в деревне оказалась проездом певичка, и муж Айши пошел в чайхану посмотреть на ее представление. Певичка была очень красива, и много мужчин добивались ее расположения, поэтому Айша мне легко поверила, когда я под видом сплетницы-старухи нашептал ей об измене супруга. Как возревновала женщина! Как сетовала она на порочность мужа! Этим-то и воспользовался Талха. Утешая ее, он всячески клял ее мужа как недостойного ее любви, а под конец открыл женщине свою страсть, предлагая взамен себя. И Айша назло мужу уступила его домоганиям. Я же устроил так, что Абу-ль-Касим аль-Джухани сразу узнал об этом. Страшный гнев охватил его, но он решил скрыть его до поры до времени и стал думать, как местью неверной жене смыть с себя позор. И придумал.
Как-то, притворившись пьяным, он нарочно проиграл ее в кости ее же любовнику, правильно рассчитав, что после такого кошмарного унижения все, и даже любовник, будут только презирать ее. Движимый ненавистью к жене, Абу-ль-Касим аль-Джухани не остановился даже перед проигрышем (для отвода глаз) всего своего имущества. Сколь ослепительна ярость! Но он добился своего — пламя оскорбления сжигало теперь изнутри Айшу и вскоре свело ее в могилу.
Позже я наслал на Талху болезнь, дабы заставить его желать смерти и отвернуться от нашего Всесильного Врага, я же раскрыл ему глаза на историю с Айшой и на злорадство мужа, чтобы с удовольствием наблюдать, как он превращается в странствующего дервиша — так ему легче было разыскать подлого Абу-ль-Касима аль-Джухани. Разыскать, чтобы отомстить, пусть и ценой собственной жизни.
Тут мои козни прекращаются: события уже сами развиваются мне на потеху — так в горах, чтобы вызвать лавину, достаточно толкнуть сверху лишь один камень.
Обнаружив, что его бывший друг водит через мост паровоз, Талха стал являться к нему, искушая — и в этом он уподобился мне! — совершить убийство. Зная, как тот жаждет расправы, сдерживаемый лишь страхом наказания, он всячески внушал осторожному машинисту идею с привидением и врачом, показаниями которого он смог бы оправдаться после преступления. С каким наслаждением измученный болезнью Талха представлял, как его пугливый убийца наконец клюнет и отправится к врачу, будущее молчание которого он уже заранее купил за пятнадцать золотых динаров. Жизнь жертвуется им не зря — врага неизбежно постигнет суровая кара! И его коварный замысел наверняка бы удался, если бы не грязная душа лекаря Абу-ль-Фараджа Али ибн Хусейна ибн Мухаммада, которая алчно прельстилась тридцатью динарами Абу-ль-Касима аль-Джухани, оставленными им за визит. Так щедрость спасла последнего от острого топора палача. Но ей не спасти его от нас — демонов и не от ада!
РАССКАЗ БОГА
(откровение муллы из Аль-Карха)
Мы — Аллах! Мы — единственная истина на земле, и никакой другой истины на земле нет. Мы одни знаем природу вещей и подлинную суть человеков, ибо Мы сотворили этот мир и потому мир этот принадлежит Нам.
И вот Мы, Создатель, говорим: глупцы те, кто посягает объяснить этот мир другим людям, они только оскверняют этим и без того лживые уста свои. Не слушайте их, тех, кто облек истину ложью, не слушайте их те, кого Я облагодетельствовал, те, кого Я поведу по дороге прямой, а не по дороге тех, которые находятся под гневом, и не заблудших. А нечестивцы, которые прислонили ухо к чужим голосам, пусть же убоятся. Пусть убоятся они Нашего гнева, праведно обращенного на них, пусть убоятся они грозы Нашего наказания, ибо в страхе узнают тогда: Мы — Аллах!
Местом действия драмы служит куцая территория, вычлененная из пространства южнорусского захолустья дырчатым плетнем, каштанами, пылью горбящейся улицы и побеленной стеной крымской мазанки, за которой — и это одна из немногочисленных перемен в декорациях — прячется комнатка, вызывающая синдром клаустрофобии: символ замкнутого и гнетущего, она навевает мысли о тюрьме или склепе.
Человека, снимавшего этот флигель за копеечную плату — харч, правда, отдельно — у полнокровного и ширококостного хохла, поначалу все называли г-н Ринизов (так он представился, составив из своих подлинных имени и фамилии анаграмму, эту тянущуюся из прошлого ариаднину нить, столь призрачную — он ощущал — в лабиринтах времени), а потом, когда ветрянка лживого побратимства заразила уже всех, — товарищ дачник, и его часто можно было увидеть сидящим в легком шезлонге, кричаще ломком, посреди огорода с репой и луком, закутанным в драный плед грубой шерсти, чьи клетки подобно комнатке рождают ассоциации с заключением («Нехай сидит пугалом», — думает тогда про него хозяин), и отражающим линзами очков солнце, которое медленно ползло к нему вдоль тропинки; затем от калитки с побуревшим, в ржавчине замком, оно переваливало его макушку и дальше, уже белесым, сморщенным карликом кололось пополам стволом кипариса.
