В конце концов что она сделала свекрови плохого? Та ни разу не говорила со Светой, не приходила к ним в гости и вот теперь даже не желает видеть внука. Юрик говорит — болеет. Хороша болезнь, если на работу человек ходит каждый день! Светина приятельница Лариса Курочкина работала в том же институте, что и Хлоя Петровна, и Света пару раз спрашивала ее о свекрови. С ней все было в полном порядке, если верить Ларисе.
Дверь открыл взволнованный Юрик. Свету так удивило выражение его лица, что она даже не спросила, почему он дома посреди рабочего дня.
— У нас мама,— сказал Юрик, принимая из Светиных рук извивающийся конверт с Афанасием.— Она очень сильно заболела. Видимо, мне придется пройти полное медицинское обследование, потому что эта болезнь передается по наследству.
Света села прямо на пол и спросила на выдохе:
— Афанасий?!
— Его тоже надо будет проверить,— сказал Юрик.— Я завтра пойду к маме в институт и все узнаю.
Хлоя Петровна сидела в спальне с очень скорбным лицом. Она едва кивнула Свете и тут же снова залилась слезами. Юрик кинулся ее утешать, разглаживая ладонью седые кудряшки, а Света машинально начала переодевать мокрого Афанасия.
Вскоре Хлоя Петровна ушла, так и не взглянув на внука. Света и Юрик всю ночь не спали, он курил на кухне, а она плакала от страха за мужа и сына.
Спал только Афанасий, по контрасту с родителями почувствовавший себя взрослым.
Наутро полумертвый от ожидания Юрик пришел в Экспериментальный институт генетики. Его обследовали очень подробно и тщательно, выкачали целый чан крови из вен и пальцев, сделали рентген, УЗИ внутренних органов, электрокардиограмму и еще много чего успели за один день — такая вот была замечательная организация дела в этом институте. Результата некоторых анализов надо было подождать, поэтому Юрик вернулся домой таким же испуганным.
Мама тем временем узнала все про ребенка. Сказали, что если Юрик не болен, то в следующем поколении признаки болезни исчезают, так что мучить Афанасия пока было без нужды.
Свету и ее мужа ждало еще несколько бессонных ночей.
Хлоя Петровна тоже нервничала, пила слишком много чая, и сердце ее по ночам мрачно стучало, сбиваясь с собственного ритма.
В день, когда все должно было выясниться, Юрик хотел взять Свету с собой, но Хлоя Петровна очень попросила его этого не делать.
— Я еще не разучилась поддерживать собственного сына. Кроме того, она-то здорова...— И выразительно сверкнула очками.
У Юрика не было сил спорить. Мать сказала ему прихватить паспорт и всякие там зубные щетки: вдруг госпитализируют на месте?
Сначала к Воробьеву зашла только Хлоя Петровна. Профессор сказал, что сын ее действительно обладает безупречным здоровьем.
— Как он сам — готов? Мне передавали, что он в несколько подавленном настроении...
— Это все из-за жены,— жарко зашептала Хлоя Петровна.— Уже сил никаких нет. Вы лучше вообще с ним этой темы не касайтесь, очень уж он переживает. Ну да ничего, сегодня все и закончится.
— Завтра утром,— поправил ее Воробьев.— Работы еще очень много.
Юрик сидел в кресле, скрючив длинные ноги, и думал о своей несчастной жизни. Вот так быстро все и оборвалось... Теперь он умрет, а Светка выйдет замуж за Васильева, он к ней явно неровно дышит. Васильев усыновит Афанасия...
Дальше думать было невыносимо больно, и Юрик даже застонал. Видимо, чересчур громко, потому что проходившая мимо девушка обернулась, и Юрик узнал в ней какую-то Светкину подружку.
Лариса Курочкина (а это была она) присела рядом с Юриком и только успела открыть рот, чтобы поздороваться, как из кабинета вышли Хлоя Петровна и профессор.
— Здравствуйте, юноша,— весело сказал Воробьев.— Вот вы, значит, какой...
Юрик вскочил на ноги, и Лариса Курочкина даже пискнуть не успела, как вся троица скрылась за ярко-белыми дверями оперблока.
Хлоя Петровна нежно держала сына за руку, и он чувствовал ее тепло, как в детстве. Вдруг ему захотелось снова стать маленьким мальчиком, таким, как Афанасий, только здоровым.
— Они сделают еще один анализ, последний,— шептала Хлоя Петровна сыну на ухо, пока высокая молчаливая медсестра набирала в шприц бледно-розовую жидкость. Воробьев, Иван Семенович и несколько врачей внимательно наблюдали за Юриком.
— Не передумали, молодой человек? — вдруг спросил Иван Семенович, и у Хлои Петровны задрожали руки.
Печальный Юрик мотнул головой: чего уж тут передумывать, если надо провести обследование до конца?
— Кулачком работаем,— мрачно сказала медсестра, перетянув Юрикову руку резиновым жгутом.— Уколю! — И правда уколола, но ловко, так что Юрик почти ничего не почувствовал.
А жаль — ведь это было последним, что он мог почувствовать в своей нынешней жизни...
Юрик отключился. Тут же вокруг него зашумели, запрыгали доктора и ассистенты, а Воробьев поманил за собой Хлою Петровну — давайте отойдем.
— Сейчас вам придется покинуть оперблок,— строго сказал профессор.— И подождать до утра в комнате отдыха, если не хотите ехать домой.
— Не хочу! — сразу же сказала Хлоя Петровна. Настроение у нее было тревожно-радостное, как в те далекие дни, когда Юрик должен был появиться на свет.
— Кстати, ваш экземпляр договора, который подписал Юрий.— Воробьев достал из папочки бумажку, украшенную внизу корявой закорючкой — подписью Юрика, которую Хлоя Петровна воспроизводила в совершенстве.— Не потеряйте, но пока старайтесь никому ничего не рассказывать. Журналисты замучают. Вот если эксперимент будет удачным...— Тут доктор закатил глаза, плюнул почему-то через правое плечо и еще постучал себя по лысоватому черепу. Потом подмигнул Хлое Петровне и побежал к столу, где над Юриковым телом шерудили несколько пар талантливых рук.
А Хлоя Петровна пошла в комнату отдыха. Она почему-то была уверена, что все пройдет удачно. И где-то в три часа ночи ей даже удалось заснуть.
Свету сводили с ума тишина в квартире и тихое тиканье часов. Даже Афанасий был непривычно молчалив и уснул, съев порцию каши из бутылочки. Наверху негромко праздновали соседи, пели так, что нельзя было слов разобрать.
Три часа ночи. Юрик все еще не пришел.
Света каждые пять минут набирала домашний номер Хлои Петровны, но в трубке были только противные длинные гудки.
Соседи наконец умолкли, и Свете стало совсем одиноко. И страшно.
Утром Хлою Петровну разбудил веселый голос Воробьева и еще чье-то жалобное мяуканье. Она открыла глаза и увидела перед собой маленький сверток, из которого торчало ярко-красное личико двух-трехнедельного на вид младенца.
— Не раньше, чем через месяц! — строго сказал профессор, прижимая сверток к себе.— Мы должны хорошенько его обследовать, и вообще пусть он пока побудет у нас...
Хлоя Петровна начала было спорить, но очень скоро убедилась, что это дело бессмысленное. Поэтому поцеловала сына в мягкую щечку и пошла домой — ей многое надо было подготовить. Кроватка, коляска, детские вещички — ах, сколько теперь продают нарядных одежек! Не то что раньше — фланелевые распашонки с оранжевыми зайцами и уродливые “детдомовские” ползунки. А ведь Хлое Петровне институт теперь будет должен немаленькую сумму, так что Юрик сможет расти в самых лучших условиях.
Воображение Хлои Петровны уже крутило перед ней заманчивые картины: они с малышом гуляют в парке, вызывая зависть у прохожих... Купаются в море — они обязательно будут ездить к морю каждый год. Нет, два раза в год! Она кормит его с ложечки банановым пюре...
Мысли были такие приятные, что Хлоя Петровна даже не заметила, как дошла до своего дома. И очень удивилась, увидев у подъезда цветную коляску и знакомую фигуру.
— Ты плохо выглядишь, Света,— машинально сказала Хлоя Петровна, соображая на ходу, как ей вести себя дальше. Как-то не учла она в своих расчетах этих двоих. Не вписывались они в их с Юриком жизнь, совсем не вписывались.
— Хлоя Петровна, я думала, Юра у вас,— взмолилась Света.
— У меня? — Свекровь так искренне замотала головой, прижимая руку к сердцу, что сам дьявол не усомнился бы в том, что она говорит правду.— Да что ты, Света, он вчера ушел из института часа в два. Кстати, его диагноз не подтвердился, так что, может, где-то празднует, а? Разве он не позвонил тебе?
— Нет,— сказала Света и заплакала. Из коляски послышалось маленькое эхо — плач Афанасия.
— Ну-ну, не волнуйся,— почти мягко прошептала Хлоя Петровна.— Дело молодое, наверное, зашел к какой-нибудь... к какому-нибудь другу.
Света еще некоторое время стояла у подъезда в надежде, что свекровь пригласит ее в дом, но потом убедилась, что у Хлои Петровны какие-то свои планы, и ушла в слезах, громыхая коляской по неровному асфальту.
Хлоя Петровна зашла в квартиру, поставила полный чайник и тоже заплакала — от счастья, которое испытывает человек, совершивший что-то невозможное.
Начиналась новая, прекрасная пора ее жизни.
