Томас Гунциг - Что-то было в темноте, но никто не видел

Что это в своем роде половой акт.

И что, чем оно грязнее, тем ему, морю, больше кайфа.

Ей-богу, оно только того и ждет.

Наш круиз проходил в таких теплых и душистых водах, что порой мне казалось, будто корабль плывет в настое морских водорослей. Делать мне было нечего, говорить не с кем, только и оставалось, что часами наполнять легкие и набираться здоровья. Я прогуливался по верхней палубе и, если не смотрел на воду, то разглядывал пассажиров.

Большую их часть составляли старые пни, набитые деньгами и усохшие от солнца, но было несколько человек помоложе, которым и солнце, и богатство очень даже шли.

Мужчинам они придавали вид этаких бравых лейтенантиков с почтовых открыток — атлетически сложенных и осанистых, шумливых, но в рамках цивилизованности. А девушкам — старлеток, лоснящихся от дорогущих кремов и щеголяющих сшитыми на заказ купальниками.

Одна из них с первых дней привлекла мое внимание. Подобно самым грациозным животным, которые обитают в лесах и проводят жаркие часы у водоемов, эта девушка никогда не отходила далеко от бассейна.

Мне было хорошо ее видно с мостика, где я расположил свою штаб-квартиру. Всякий раз, когда мне надоедали ритмичность волн и четкость линии горизонта, достаточно было повернуть голову и опустить глаза, чтобы увидеть прямо под ногами ее, коричневую от загара и блестящую, как дорогая шоколадная конфетка.

Как правило, именно в такие, казалось бы, сладкие минуты мне вспоминается худший эпизод в моей жизни.

Мне было, наверно, лет шесть или семь, когда сильнейший взрыв лишил меня «птички» со всем хозяйством и зашвырнул их в дюны, которые до сих пор служат им могилой.

— Чертова мина, мать ее, — повторяли мои дед и бабушка, собирая то, что от меня осталось.

Дед гнал машину к больнице как оглашенный; по дороге он велел бабушке посмотреть, велики ли потери.

— «Птичка» со всем хозяйством, — ответила бабушка.

— Чертова мина, — заключил дед.

Понятно теперь, почему сегодня смотреть на девушку в белом купальнике мне столь же отрадно, сколь и мучительно.

Как говорится, на аппетит не жалуюсь, да есть нечем.

Чертова мина.

Когда девушку в белом купальнике донимала жара, она вставала и, сделав несколько шагов, ныряла в бассейн. Выходила освеженная, влажно блестящая, точно молодая серна, проснувшаяся на рассвете вся в каплях росы, и снова ложилась в шезлонг.

Я рассматривал ее спереди и сзади, я просто балдел при виде ножек пятиэтажной высоты и округлых, вызолоченных солнцем ягодиц.

Вокруг нее, разумеется, увивались молодые франты. Она их не отшивала. Ей, очевидно, нравились комплименты, она принимала их непринужденно и скромно, как будто вся эта лесть была ей давным-давно привычна.

Меня, понятное дело, от круга ее интересов отделяли километры и километры: ни денег, ни шика, ни мало-мальского причиндала. Я был под линией горизонта, под уровнем моря, даже под слоем ила с крабами и прочей малопочтенной живностью. И чудовищная тоска наваливалась на меня, потому что я понимал, что, хоть сердце мое и бьется, но я — мертвый человек.

Я дремал, и мне снились длинные заплутавшие угри, как вдруг, откуда ни возьмись, налетел ветер необычайной силы и засвистел между корабельных труб.

Стали еще сильнее витавшие в воздухе запахи водорослей и рыбьей чешуи. Как будто все живое из морских глубин, взбудораженное ненастьем, подплыло к нам так близко, что обдавало своим дыханием.

Я вышел из каюты посмотреть, что творится на палубе.

Навстречу мне попался стюард; он явно не обрадовался при виде меня.

— Шторм надвигается неслабый, — сказал я.

— Не суйтесь не в свое дело, ступайте-ка лучше в каюту.

Я не стал спорить, вернулся и лег в надежде немного поспать.

Ночь с ее высоким давлением ветер отнюдь не успокоила, наоборот, она как будто придала ему сил. Волны перед нами вздымались все выше и с грохотом обрушивались на палубу. Столы, стулья, спасательные шлюпки смыло в море. Один особенно мощный вал разбил все иллюминаторы по правому борту; многие пассажиры пострадали, а корабль опасно накренился.

Было ясно, что дела плохи. Я слышал, как мимо моей каюты пробегают пассажиры, выкрикивая что-то невнятное.

Я снова вышел в коридор, решив, что лучше держаться вместе со всеми. Люди впопыхах покидали каюты, волоча за собой чемоданы, набитые скомканной одеждой и остатками ужина.

Захрипели, откашлялись репродукторы, и раздался голос капитана — он призывал нас сохранять спокойствие. Куда там, все только сильней запаниковали, мужики падали в обморок, девицы, визжа, царапали лица всем, до кого могли дотянуться. Бардак, да и только.

Я предпочел, чтобы ненароком не затоптали, вернуться в каюту.

Потом голос капитана смолк.

Еще какое-то время на борту царила полнейшая сумятица. Море и ветер играли огромным кораблем, точно щепкой. Потоки воды захлестывали иллюминаторы, и ничего поделать было нельзя.

А потом за кормой встала огромная, больше других, волна. Она поднялась выше двух высоченных труб, на мгновение замерла, точно собираясь с силами, и всей массой обрушилась на палубу.

Раздался громкий треск, будто кость сломалась, — и корабль раскололся надвое.

Поток морской воды ворвался в мою каюту и захлестнул меня. Вода залила нос, уши, рот, добралась до легких, до желудка, обожгла все нутро с жаром неумелого любовника.

Подводный мир ничем не уступает воздушному простору. Если последний кажется бескрайним и, точно сельский праздник, озарен тысячей огней тысячи звезд, то первый — темен, что правда, то правда (хотя, если вглядеться, и у него есть свой свет — свет кораллов, к примеру, или электрических рыб), зато обладает величием и тайной. Далеко от исступленного солнца киты, подлинные короли глубин, возлежат на мягком иле континентов. Крабы грезят о рискованных вылазках на сушу. Цветут-зеленеют водоросли в открытых всем садах. И мелкие рыбешки, подобно малым детям, воюют и убивают друг друга понарошку.

Я лежал на песке, песком были забиты рот и нос. Глаза болели.

Я встал.

Справа и слева, насколько хватало глаз, тянулся золотистый пляж. Если бы не обломки корабля, нипочем бы не догадаться, что всего несколько часов назад бушевал ураган.

И ни одной живой души. Только мерно колыхалось море, тихонько нашептывая «шшшшш», да дул легкий ветерок.

Чуть поодаль высились деревья, за ними начинались густые заросли. Я направился к ним. Понятно, что там у меня было больше шансов выжить.

Мой взгляд вдруг зацепился за кучку обломков. Каково же было мое удивление, когда я обнаружил не что иное, как запутавшееся в тряпье и тросах человеческое тело.

Я вообще-то не верю в судьбу. Иначе бы долго не протянул. Не верю и поэтому думаю, что мне еще может когда-нибудь повезти. А верь я во что-нибудь типа судьбы — давно бы свел счеты с жизнью. Потому что, к гадалке не ходи, у судьбы я был бы пасынком, мальчиком для битья и козлом отпущения.

Последующие события подтвердили мою правоту. Нет ни счастливой судьбы, ни судьбы-злодейки, для всех сварен один суп, а в нем яду кому ложка, кому две — вот и вся разница.

Я свой яд выпил весь до капельки. Теперь осталось лучшее — мясо с овощами.

Передо мной на песке, точно Спящая Красавица, лежала девушка в белом купальнике, та самая, с корабля.

Вот это называется повезло.

Мясо с овощами.

И ни грамма яда на горизонте.

Девушка была без сознания, но дышала, и сердце билось ровно. Я уложил ее в тени, под деревьями на опушке, а сам отправился на разведку.

Мне не пришлось далеко ходить: очень скоро нашлось все, что нам было нужно.

Между двух каменных глыб бил ключ пресной воды — есть что пить и чем мыться. Неподалеку фруктовые деревья щедро демонстрировали свой товар. Еще надо будет сообразить насчет охоты и рыбалки. И рыбы, и дичи на этом острове наверняка вдоволь.

Я выбрал место для лагеря у ключа и соорудил на первое время маленькую палатку.

Потом очень осторожно перенес туда девушку — она все еще была в обмороке — и занялся разведением огня.

Шторм выбросил на берег массу полезных вещей. Чемоданы, коробки, ящики, канистры, целый арсенал всякой всячины; я тщательно собрал все и сложил подальше от воды. Положение такое, что любая малость может пригодиться.

Увечье, о котором я уже говорил, не позволяло мне питать каких-либо надежд в отношении девушки.

Попросту засадить ей прямо на пляже, на песочке, я, например, не мог и мечтать. Точно так же не мог мечтать засадить ей в палатке или в воде. Подходящих мест, чтобы сделать дело, хватало — да нечем было.