После налогов, квартплаты, выплаты ссуд за машины, страховки, еды, тряпок и… О, не напоминайте мне об этом, о длительных телефонных разговорах моей супруги с тещей, в прошлом месяце они обошлись нам … Ну что же, если честно работать лет пятнадцать, то на то, что остается от зарплаты, можно будет скопить на первый взнос за дом.
Дом – это давно затаенная мещанская мечта супруги. И моя тоже, слаб человек, чего уж там скажешь. В нашей квартирке – две маленькие спальни, метров по шесть квадратных, в одной из них спит ребенок. Во второй я работаю, зажатый между супружеским ложем и многоярусным трюмо. Трюмо это обошлось в сумасшедшие деньги, но семейный мир дороже… В жилой комнате супруга разговаривает по телефону со своими бесчисленными подругами, и одновременно смотрит телевизор.
Да нет, мне и здесь неплохо, только соседи замучили. Вот, например, прачечная, она у нас одна на весь квартирный комплекс, и как раз за окном. Порошком несет, он на стены оседает, проклятый. А еще – шумно, особенно когда цикл выжимания начинается, от него стены дрожат.
И все бы это было ничего, если бы не занимались жильцы нашего квартирного комплекса стиркой по ночам. Вот позавчера проснулся я от вибрации, подхожу к окну, а там такой маленький, сгорбленный вьетнамец принес несколько корзин с бельем, и стирает.
И ведь прачечная по правилам всего до одиннадцати вечера работает, а ему наплевать. Пришлось одеваться, скандалить, а вьетнамец хоть и щупленький, но агрессивный оказался. Чуть не подрались.
Да черт с ней, с прачечной, ее можно пережить. Я уже почти привык к легкой вибрации стиральных машин, к аромату стирального порошка, даже к пожилому господину, в пол-четвертого утра разгребающему мусорные баки. Я сверяю с ним часы, узнаю порыкивание его Линкольна и улыбаюсь во сне ксилофонному позвякиванию бутылок. Этот непрекращающийся ритм жизни мне даже в чем-то симпатичен.
Но вот чего я никак не могу пережить, так это товарища, тоже, кстати, из стран Юго-Восточной Азии. Такая у него манера гадкая – заводит свою развалюху шестидесятых годов в самом начале пятого, и идет завтракать. А бензин и подгоревшее масло – в окно, у нас через минуту в квартире импровизированная газовая камера получается.
Как-то раз я не выдержал, встал, оделся, вышел на улицу, стою около машины. Смотрю – идет, душегуб.
– Извините, говорю, но вы нам спать мешаете и воздух отравляете. Имейте совесть, если уж заводите машину, то отъезжайте в сторонку.
– Имею полное право, – говорит татаро-монгол чертов. – Стоянка – общая, для жильцов дома.
– Ну вы подумайте, – я, вообще-то по природе человек вежливый, к тому же в логике ему не откажешь. – Вы нам спать не даете, машина у вас воняет, а вы ее на пятнадцать минут включенной оставляете, да еще в такое время.
– Да, оставляю! И буду оставлять, – разозлился мой азиатский сосед. – И пошел ты на…
Ну, он не совсем так сказал, но смысл похожий. Словом, по-аглицки, пообещал он меня поиметь совершенно извращенным и противным природе, не говоря уже об основных человеческих религиях, способом. А затем сравнил меня с отверстием, вернее с дырочкой для клизмы, имеющей, по утверждению классиков, место в каждом живом организме. Тут уж я взбесился.
– Я менеджеру пожалуюсь. Вы права не имеете.
– А пошел ты на…
И снова, вроде бы по-нашему посылает, но в другом, в совершенно извращенном смысле…
Когда я вошел в квартиру, руки мои дрожали. И ничего против соседей я не имею. И против выходцев из Китая. Много их, за миллиард, а в долине нашей далеко не самые худшие собрались. Некоторые из них вообще умницы невероятные, но вот, извините, хамства я не люблю. И вспомнилась мне песня про крейсер «Варяг»: «За родину в море мы смело умрем, где ждут желтолицые черти». И еще почему-то из школьной программы: «К нему приходили китайцы и негры различных мастей».
Заснуть в ту ночь мне уже больше не удалось, а с утра я пошел жаловаться управляющему, симпатичному старикашке с седыми усами. Звали старикашку Брюсом, а любимым его развлечением была игра в гольф, ради которой он выкопал несколько ямок около одноэтажного здания офиса, располагавшегося напротив бассейна. Как-то, приехав с работы поздно вечером, я никак не мог найти стоянку, в результате запарковал машину в соседнем переулке, и, возвращаясь в темноте в квартиру, провалился в одну из этих ямок и подвернул ногу.
Несмотря на этот досадный инцидент, к Брюсу я испытывал симпатию. Когда я въезжал в квартиру, он долго смотрел мне в глаза, а потом осторожно спросил:
– Вы простите, только не обижайтесь, как вы, русские, относитесь к вину?
– Положительно, – растерявшись сказал я.
– Ну, и слава всевышнему. – Брюс на цыпочках поднялся из-за стола, открыл шкафчик, и извлек из него бутылку вина и два высоких бокала. – Наконец-то, – он тяжело вздохнул. – Вы знаете, я люблю русских. У меня техником работал русский, Илья Ферман. Не знали такого?
– Нет, к сожалению. Россия – большая, – неопределенно ответил я.
– Как бы то ни было, несмотря на все ракеты и атомные бомбы, спутники и прочую всякую дребедень, вы, ребята, все-таки белые.
– Ааа… – смущенно протянул я.
– Ну да, только не обижайтесь. Вы знаете, у нас принято дарить вселившимся подарки – чепуху всякую, вино, бокалы. А эти… – Брюс замолчал. – Для некоторых, особенно для мусульман – это оскорбление. Национальные традиции… Приходится быть осторожным.
***
– Как дела? – Брюс бодро затягивался сигаретой, прихлебывая кофе из высокой чашки.
– Как нельзя лучше, – широко улыбнулся я, стараясь не думать о том, что в прошлом месяце нам в очередной раз повысили квартплату.
– Ванная все так же протекает? – озабоченно спросил Брюс.
– Протекает, – мрачно отпарировал я.
– Не знаю, что и делать. – менеджер погасил окурок. – Уплотнители плохие поставили. Ну, ничего, честное слово, еще месяц-другой, и все починим.
– Я, собственно, по другому поводу.
– А, про бассейн, – Брюс расплылся дружелюбно-широкой улыбкой. – Я в курсе, он слишком горячий. У нас термостат сломался, еще неделя-другая, и все образуется. Вы только купаться не ходите, еще обваритесь, не приведи Господь! Я объявление на заборе повесил, вы, надеюсь, его видели?
– Видел… Да я, собственно, о другом… – Я мрачно закурил.
– Все-таки прорвало? – Брюс, казалось, ожидал худшего.
– Что прорвало?
– Канализацию, что же еще.
– Пока нет.
– Слава Богу. Вы знаете, я вам советую: как только прорвет, немедленно звоните мне. Некоторые жильцы стесняются, и напрасно! Это – наша работа. Так в чем же дело?
– Вы знаете, я хотел бы пожаловаться на соседей. Неудобно как-то жаловаться, но нас все время будят по ночам. В соседней квартире живет молодой человек, он встает в четыре утра и оставляет свой автомобиль включенным прямо под нашим окном. Вы знаете, спать невозможно, грохот, выхлопные газы…
– Какой ужас. – Брюс поморщился. – А вы не пытались с ним поговорить?
– Как же, пытался. Сегодня утром и пытался.
– Ну, и каковы результаты?
– Агрессивная реакция. Он заявляет, что имеет право заводить мотор где угодно и когда угодно.
– Ох, не хочу вас расстраивать. Но это так. У нас свободная страна. К сожалению, вам, приехавшим из коммунистической России, этого не понять, но для граждан Америки частная собственность священна. Эта машина – его, и он имеет право заводить ее где угодно и тогда, когда ему захочется.
– Брюс, согласитесь, если бы у вас под окном в четыре утра на полчаса оставляли грохочущую и воняющую угарным газом развалюху, вам бы это тоже не понравилось.
– Не скрою, не понравилось бы.
– Это – хамство. Вы не находите?
– Хочу вам заметить, молодой человек, что ваши соседи платят за свою квартиру гораздо больше, чем мы берем с вас.
– Это меня не касается, когда я въезжал, я подписал договор на год.
– И тем не менее. Вы же знаете, квартир не хватает, в долине жить негде. Скажите спасибо, что мы вам повысили квартплату всего на десять процентов. Извините, но я ничем не могу помочь. Формально ваш сосед никаких правил не нарушал.
– О кей, – я, взбешенный, зашагал прочь.
Следующей ночью история повторилась. Я выскочил в халате на улицу, но сосед нагло оскалился, что-то крича на своем языке, потом он обозвал меня бледнолицей вонючкой, и я почувствовал себя предпоследним идиотом.
Когда я утром вышел из дома, озабоченный предстоящим рабочим днем, меня ждало разочарование. Шины моего «Фордика» были спущены, все четыре, их вспороли ножичком. Вызванный мной тягач приехал со значительным опозданием, водитель минут двадцать ругался, потом машину отвезли в ближайший гараж, и заменили колеса, что обошлось примерно в недельную зарплату.
Меня явно выживали с поверхности этой планеты. Меня, представителя самого настоящего, по сравнению с ними, национального меньшинства. Так вот бывает: живешь в муравейнике, и вдруг заявятся мохнатые, лесные, черные муравьи, и начинают атаковать рыжих, одного за другим. И стало мне обидно за державу, уже не помню за какую именно. Библейские видения овладели душой, подобно страннику в пустыне явились мне огненные кусты, атомный гриб Содома и Гоморры, расступающиеся воды… Месть, только страшная месть занимала теперь меня, невыспавшегося и желчного. И, наконец, я решился.
