Результат: вечером после их отъезда пушистый комочек пристроился на его кровати, а он не посмел его согнать, такой тот был маленький… назавтра он забрался под перину, прижавшись так плотно, что мордочка уткнулась Фердинанду в ухо, и такой оказался симпатяга, на четвертый день он точил когти о кресло, а хозяин и в ус не дул, будто ему и дела не было, а к концу недели он ел на столе из миски, на которой красовалось его имя. Для полного комплекта не хватало только персонального кольца для салфетки!
Скоро два месяца, как они уехали – его сын Ролан, Мирей и двое детей. Как они оставили ферму, а Фердинанда – одного с котом. И случались дни, когда он спрашивал себя – не без легкого удивления, впрочем, – смог бы он сравнительно легко переносить воцарившийся кавардак и все свои печали, если бы того не было рядом. Маленького Шамало[1].
Еще один серьезный повод для удивления: перемены в собственном характере. Это у него-то, мужика немного холодного, крепкого как скала, которого ничто никогда не колыхало. Кончено дело. Ни с того ни с сего он стал чувствительным. Мог заплакать на пустом месте, взволноваться от любого пустяка. Большая прореха в его броне. Или уж скорее пролом. Который он изо всех сил пытается заделать.
Само собой, он никому об этом и не заикался. Он никогда не умел хорошо выражать свои мысли, а еще того хуже – говорить о своих чувствах. У него бы возникло ощущение, будто он раздевается догола на большой площади в базарный день. Это не для него. Он предпочитал держать все внутри и запрятать поглубже, так проще. А потому никто не знает, что отъезд детей и возникшая пустота его словно надвое располосовали. Вжик. Огромная рана в груди. Немало времени понадобится, чтобы она затянулась. Месяцы, а то и годы. Может, вообще никогда не зарастет. И такое вероятно.
Наступив на мышиные останки, он обнаружил свою тапку под комодом, взял трупик за хвост и понес его наружу, в навозную кучу.
И там, в пижаме, посреди двора, в еще мокрых в промежности штанах, он очень серьезно задался вопросом, как он сумеет объяснить котенку, насколько было бы лучше, да-да, намного лучше, если бы тот съедал то, что ловит. Убивать просто так – это пустое. Слишком похоже на то, что делают люди. Какой смысл? Не стоит уподобляться, киска. Но… как объяснить нечто подобное коту? Да еще маленькому. Ему едва четыре месяца. По человеческим меркам лет семь, так?
И как можно надеяться, что он поймет? Нет, решительно, последнее время Фердинанд был не в форме. Нужно взять себя в руки.
К полудню небо очистилось. Он этим воспользовался, чтобы приняться за стирку. Давно было пора.
Один и тот же сон три ночи подряд – в запасе оставалась единственная чистая простыня. И ни одной пары пижамных штанов.
Короче. Если однажды ему придется кому-нибудь рассказывать, что он почувствовал после отъезда детей, он точно скажет, что после того, как был захлопнут последний чемодан, розданы последние поцелуи малышам и дверь закрылась, огромный провал разверзся под его ногами, черный провал, глубже колодца. И головокружение, которое охватило его в ту секунду, так больше и не отпускало. Он хорошо это понял. Только вряд ли придет день, когда он об этом заговорит.
Заголяться перед кем бы то ни было – это не для него.
4
Фердинанду сначала скучно, а потом вовсе нет
После обеда он развесил на улице белье на просушку. Потом потащился к сараю. Проходя мимо трактора, не удержался и залез на сиденье. И даже завел мотор – просто проверить, хорошо ли работает. Потом отправился в мастерскую. На верстаке увидел наполовину выгравированную доску для Альфреда, которую собирался доделать уже несколько недель. И так и не доделал. Виновато глянул на инструменты, машинально стал перебирать всякое старье. Браться за дело не хотелось. Ну и ладно. Он сел в машину. У дороги, которая вела к Марселине, притормозил и заколебался, не заехать ли узнать, как она там, но в конце концов решил заглянуть попозже, может, ближе к вечеру. И поехал в деревню. Припарковавшись довольно далеко от Рыночной площади, он достал из багажника палку и пошел по центральной улице, слегка прихрамывая. Никого не встретил. Его это слегка разочаровало. Дойдя до кафе на площади, заказал стаканчик белого и устроился за столиком на террасе. За последние два месяца это превратилось в привычку. Часы на мэрии показывали половину четвертого.
Ему оставалось убить около часа, прежде чем закончатся уроки. Единственный момент, когда он мог увидеть внуков. Своих Люлю. Людовик, восьми лет, и Люсьен, шести. Поцеловать каждого. Прежде чем появится Мирей и поторопится отнять их. Скорей-скорей забрать их домой, в новый дом, объясняя – причем слегка сокрушенным тоном, правдоподобия ради, – что им так много задали!
У него горло перехватило при одном воспоминании.
Он отпил белого вина, чтобы убрать ком в горле.
Потом посмотрел вокруг. Смотреть было не на что.
По спине пробежала дрожь.
Луч солнца пытался пробиться между двух серых туч. Чтобы согреться, он закрыл глаза и потянулся к нему. Но это продлилось недолго. Звонкий перестук по тротуару. Цок-цок-цок-цок. Приближалась молодая женщина в узкой юбке и на высоких каблуках. Редкая птица в здешних местах. Он прикинул, что перед террасой она пройдет через семь секунд… шесть, пять… вытянул палку… четыре, три… вдоль стула… два, один. Есть! Девица подпрыгнула, подвернув лодыжку и взвизгнув: Ай! Она уже приготовила емкую, краткую и красочную тираду об этом козле, который нарочно высунул свою палку, когда ее взгляд упал на Фердинанда. Ему удалось напустить на себя столь сконфуженный и покаянный вид, что она улыбнулась. Но тут же взяла себя в руки. Вместо улыбки она послала ему убийственный взгляд, сурово нахмурила брови и уперла в него грозный указующий перст, давая понять, что всякие штучки с несчастным безобидным созданием с ней не прокатят. Все эти стариковские приемчики она знает наизусть. У нее было четверо бабушек-дедушек! А трудовую практику на третьем курсе она проходила в доме для престарелых, вот так-то… Он опустил голову как раз в этот момент. И Мюриэль приятно было думать, что он понял ход ее мысли. Удовлетворенная, она принялась приводить в порядок свой внешний вид. Тщательно разгладила складки на юбке – уделив особое внимание задней ее части, потому что складки на попе, блин, это отстой, – стряхнула пыль с сумки, несколько раз ударив ею по ноге, поправила выбившуюся из прически прядь и, не удостоив Фердинанда последним взглядом, продолжила свой путь, внезапно забеспокоившись, не опоздает ли на встречу (с парнем из агентства по недвижимости, насчет аренды жилья, но что, интересно, она ему наплетет, ведь у нее ни залога, ничего в таком роде, ох, господи…).
А Фердинанд был доволен. Ему удалось заставить улыбнуться молодую красивую женщину. Такое не каждый день случается. Ладно-ладно, не так уж она разулыбалась. И кстати, не такая уж она красивая. Честно говоря, похожа на пуфик со своими высокими каблуками и слишком обтягивающей юбкой, которая скручивалась на и без того не слишком узкой талии. Но какая разница. Свою дневную порцию улыбки он получил.
Часы теперь показывали без четверти четыре. Еще больше сорока пяти минут до конца уроков. Подняв глаза к небу, он увидел, что за это время две серые тучи успели слиться в одну плотную и опасно чернеющую массу. Вспомнил о вывешенном на просушку белье, сказал себе, что еще есть время вернуться, пока не пошел дождь. Вечно льет как из ведра, черт его задери! Придется пошевеливаться, иначе не успеть.
Конечно, он разозлился на себя, что так долго просидел на террасе. Ноги совсем затекли. Потребовалось время, чтобы разогнуть их, а когда он наконец выпрямился, Ролан, его сын, прибыл и встал перед ним, выпятив пузо.
– Надо ж, откуда ты взялся?
– Не заводись, я живу в двух шагах, как тебе известно.
Если уж Ролан дал себе труд добраться досюда, значит он хочет поговорить о чем-то серьезном. Но, как всегда, не знает, с какого боку подобраться и с чего начать. И, чтобы выиграть время, переминается с ноги на ногу и прочищает горло. Очень раздражает.
– Ну и?..
– Знаешь, эти твои дурацкие шуточки с палкой когда-нибудь плохо кончатся, вот увидишь, кто-нибудь ногу сломает или еще что.
Фердинанд со вздохом уселся обратно, вытащил трубку и пакет с табаком.
– Это всё?
– Нет…
– А что дальше?
– А то, что и Мирей, и я, мы думаем, что раз уж ты не желаешь заходить в зал – тут тебя можно понять, – то было б лучше, если б ты пил свой стаканчик на террасе нашего ресторана. Как-то нормальней было б, что ли.
– Надо ж, похоже на приглашение.
Он не торопясь выпустил пару клубов дыма. Чтобы разозлить его еще больше. Ролан терпеть не мог, когда он курил.
– Очень мило, сынок. Я ценю. Только вот здешнее белое вино, уж не знаю точно почему, но… оно мне нравится больше, чем твое. Не хочу кривить душой.
