На пути их в Аш-Шам, когда они добирались до родника или колодца, оказывалось, что их уже опередили либо те, кто кочевал в этих землях и пришел, чтобы утолить жажду и напоить овец, либо пришедшие издалека.
Поскольку часто бывало так, что Ибрагим знал тех, кто опередил его на стоянке, особенно из кочевавших в этих местах племен, знатные люди племени зазывали его с сыновьями на обед, резали баранов и приглашали на пиршество всех соседей. В те времена, а в некоторых пустынных областях и доныне, люди не дожидались, пока кто-нибудь пригласит их на обед, а сами собирались, обычно в доме старейшего из уважаемых людей, выпить кофе. И уж конечно все являлись, как только проходил слух о появлении необыкновенного гостя, чтобы получить свой кусок мяса с похлебкой и приправами или похлебку с приправами без мяса, если количество едоков превосходило количество кусков мяса. В один из таких дней, когда приготовили и подали пищу и все приглашенные приступили кеде, заметил Ибрагим, что его сын Иезекиль, в отличие от своих братьев, не только съел свой кусок мяса, но заодно прихватил и кусок у соседа. Не успела рука того дотянуться до куска, как Иезекиль схватил его и отправил себе в рот. Случившееся сильно смутило Ибрагима. И несмотря на то, что хозяин дома и все приглашенные, увидев такое, рассмеялись, а хозяин съеденного куска сказал: «Твоя правда, сынок. Видно, путь ваш был долгим. А живот, когда он голодный, не знает милости», – Ибрагим предпочел бы, чтобы земля разверзлась в эту минуту и поглотила его, только бы не переносить ему этот позор. Даже Иосиф смущен был таким поведением, несмотря на всю разницу в возрасте. С того дня Ибрагим, если его приглашали на пиршество, перестал брать с собой Иезекиля и отправлялся туда с Иосифом и Махмудом.
***
Погода и пастбища в Аш-Шаме располагали Ибрагима остаться, и он решил обосноваться там, время от времени перекочевывая с места на место. Все тучнее и многочисленнее становились его овцы и верблюды, жизнь здесь становилась лучше, чем на старом месте. Дома всегда имелись хлеб и сушеный инжир, изюм, оливковое масло и маринованные оливки, и Халима была куда счастливее, чем ее муж Ибрагим. И все-таки и она, и ее дети скучали по оставленным местам, когда они зимовали в Аш-Шаме в землях Аль-Джазиры западнее среднего течения Евфрата, а лето проводили у его правого плеча.
***
Дети росли, и Иезекилю было уже почти двадцать лет. За ним поспевали и Иосиф с Махмудом с известной нам разницей около двух лет. Чем старше они становились, тем труднее было справиться с нравом Иезекиля. Возросли его жадность, враждебность к людям, алчность к чужим деньгам, в то время как его братья Иосиф и Махмуд становились все умнее и приобретали уважение, а их благородство, храбрость и щедрость возрастали. И если Иосифа и Махмуда уважали и признавали все, кто их знал и имел с ними дело, то Иезекиля люди все больше боялись и сторонились. Тот, кто однажды приблизился к нему и был им так или иначе наказан, теперь его ненавидел. И хотя Ибрагим сразу притягивал к себе сынов народа Аш-Шама и они приходили к нему спросить мудрости и получить знание или добрый совет, сам он, как ни пытался, не мог переделать Иезекиля, сына своего сына. Каждый новый день Ибрагим только и ждал, что кто-то придет к нему с очередной жалобой. Даже когда в честь какого-нибудь события мальчишки устраивали скачки на лошадях, они приходили звать Иосифа и Махмуда, хотя те были младше, а Иезекиля избегали. Если же Иезекиль сам предлагал кому-нибудь из парней поскакать на лошадях, тот под любым предлогом отказывался, предпочитая позвать для этого Иосифа или Махмуда. Случалось и так, что кто-то по незнанию соглашался померяться с ним силами, но это почти всегда кончалось ссорой, в которой проливалась кровь его или его товарища. Когда проливалась кровь Иезекиля, Ибрагим прощал обидчика, прекрасно зная, кто на самом деле виновник, а если проливалась кровь другого, Ибрагим выплачивал пострадавшему виру, как того требовало право, тем более что жил он со своей семьей на чужой земле, а не на родине, среди соплеменников.
Иезекиль тайно носил с собой веревку с петлей на конце. Если в скачке его обгоняли, он набрасывал аркан на шею коня соперника и дергал, так что петля затягивалась, а конь с седоком валился на землю, или бил чужую лошадь палкой, или, что уж совсем недопустимо, бил палкой соперника, порой и до крови. И понял тогда Ибрагим, что если Иезекиль будет оставаться в его доме, он враждебно настроит всех в округе, а это, несмотря на всеобщее уважение, непременно скажется и на самом Ибрагиме. Он пребывал в растерянности, но делать ничего не делал.
Затеял было Ибрагим разговор о том, как поступить с Иезекилем, со своей женой Халимой, но та, хотя и знала о его дурном нраве, все же успокаивала мужа:
– Когда он повзрослеет, его характер, возможно, переменится.
Ибрагим возражал, что Иезекилю уже двадцать лет, а это больше, чем было Ибрагиму, когда он женился на Халиме.
– Быть может, он возьмется за ум, когда женится, – настаивала Халима и продолжала, как бы разговаривая сама с собой: – Но кто же согласится за него выйти? Кто согласится отдать за него свою дочь, если дурная слава бежит впереди него?
После долгого молчания и раздумий Ибрагим взмолился, обращая слова свои к Господу:
– Господи, излечи Иезекиля от зла и огради меня от тяжести деяний его! Ты лучше всех читаешь души человеческие и отличаешь добро от зла! Ты один велик и всемогущ!
***
В один из весенних вечеров, когда все поужинали, Иезекиль спросил своего деда Ибрагима:
– Скажи мне, отец, а богатства на земле и у людей больше сейчас или в былые времена?
– Сейчас. Это потому что людей стало больше по сравнению с тем, что было, например, сто лет назад. Людей стало больше, а значит, и плодов их труда сделалось больше. А поскольку труд – основа богатства, то и богатства, выходит, сейчас больше.
– А почему ты прямо не скажешь, что золота стало больше, ведь с древнейших времен повелось так, что оно служит мерой богатства?
– Я говорю о плодах труда, потому что труд, будь то количественно или качественно, дороже золота.
– Разве?
– Представь себе, что у тебя есть окийя[5] золота, что ты и дети твои голодны, и ты отправляешься на рынок, но не находишь там лепешки, и то же самое повторяется на другой день и в следующие дни. Разве не кончится это тем, что ты умрешь с голоду вместе со своими детьми, а твое золото достанется неизвестно кому?
– Да, тут ты прав.
– Выходит, труд и есть богатство, и если человек трудится больше другого, если мастерство его будет выше, значит, ценность того, что он сделал, будет выше.
– Если один лишь труд – богатство, то как может посягать один человек на богатства других? – поинтересовался тогда Иезекиль и продолжил: – Разве не ты говорил, отец, что я жаден до того, чем владеют другие? Но разве я жажду труда их? Или все-таки денег? – спросил он и сам же ответил: – Мне нужны их деньги, а не труд. Мне нужны овцы и урожай, лошади, верблюды и коровы, которые им принадлежат.
– Я не говорил, что один лишь труд – богатство. Я сказал, что труд – богатство, чтобы ты лучше понял, что богатство измеряется не только золотом. Ты жаждешь не только собственности других, Иезекиль, ты посягаешь и на их труд, когда, например, не платишь за работу или не платишь цену сполна.
Если мы станем рассуждать так дальше и определять все составляющие, которые формируют человека и оказывают на него влияние, мы, естественно, не ограничимся трудом как единственным источником богатства, но поймем, что это главный источник его формирования. Если перенести центр тяжести людей и государств с их связи с богатством как таковым на связь с ценностью, перед нами окажется более широкое понятие, определяющее, что есть материальное, а что духовное. Тогда получится, что география стран влияет на их ценность и историю. Влияет также и то, что в недрах и на поверхности их земель, что оставили на ней прежние поколения, влияет готовность народа проявить терпение во времена бедствий и испытаний, его, и прежде всего мужчин, готовность к самопожертвованию.
Но в любом случае основой богатства является труд. А плодов труда теперь больше и в том, что получают государства, и в том, что достается отдельному человеку. Кроме того, труд – это важный критерий отношения верующего человека к жизни, его связи с Господом земным и небесным, ибо Аллах, да славится имя Его, создал эту жизнь для человека, а человека сотворил, чтобы он трудился. Поэтому если кто-то поклоняется Аллаху, но не работает, как ему предписано, значит, не все в порядке с его верой, и неизвестно, примет ли Аллах его поклонение или отвергнет. Особенно если сравнить верующего с тем, кому веры не достает. Если ценность труда верующего, будь то в единицах времени или материально, окажется ниже, чем у того, с кем его сравнивают, это значит, что от маловерного в жизни больше пользы, если, конечно, он не приносит вреда. А поскольку верующий ни за что не согласится с тем, что его ценность меньше, чем ценность маловерного, ему необходимо превзойти последнего, и не только в благочестии и давности своей связи с Господом земли и небес, но и в труде.
