Контора была обставлена с мрачной изысканностью, оживляемой лишь двумя бронзовыми щенками на камине. Только низенькая стальная тележка, отделанная белой эмалью, отличала эту контору от сотни тысяч других американских контор и приемных, тележка да еще больничный запах. Около телефона стояла вазочка с розами - запах роз мешался с запахом карболки, однако не мог его одолеть.
Деннис уселся в одно из кресел, положил ноги на тележку и погрузился в чтение. Служба в военно-воздушных силах превратила его из простого любителя чтения в запойного книгочея. Существовали некоторые вполне известные и даже избитые стихотворные строки, которые из всего множества ассоциаций с неизбежностью рождали в нем именно те ощущения, которых он жаждал; он не экспериментировал - это было патентованное средство, его надежное снадобье, великое колдовство. Он открывал антологию, как женщина вскрывает пачку любимых сигарет.
За окнами - в город и прочь от города - непрерывным потоком неслись машины, ослепляя светом фар, оглушая рычанием приемников, включенных на полную громкость.
"В твоих объятьях тихо угасаю,- читал он,- я здесь, у мира сонного предела".- И повторял про себя: "Здесь, у мира сонного предела. Здесь, у мира сонного предела…" - как монах на молитве, который без конца повторяет все один и тот же текст, полный тайного смысла.
Неожиданно зазвонил телефон.
- "Угодья лучшего мира",- ответил он. Послышался женский голос, охрипший, как ему показалось, от волнения: при других обстоятельствах он подумал бы, что женщина пьяна.
- Говорит Теодора Хайнкель, миссис Уолтер Хайнкель, Виа Долороза, дом 207, Бел-Эйр. Вы должны приехать немедленно. Не могу рассказать вам по телефону. Мой маленький Артур… его только что принесли. Он как выбежал утром из дому, так больше и не вернулся. Я не особенно волновалась, потому что уже не раз бывало, что он убегал. Я говорю мистеру Хайнкелю: "Уолтер, как же я пойду на этот прием, когда я даже не знаю, где Артур", а мистер Хайнкель говорит: "Какого черта! Не можем же мы в последнюю минуту подвести миссис Лестер Скрип", так что я и поехала, а там я за столом сидела по правую руку от мистера Лестера Скрипа, как вдруг они пришли и говорят… Алло, алло, вы слушаете?
Деннис поднял трубку, уже давно лежавшую на промокашке.
- Выезжаю немедленно, миссис Хайнкель. Улица Долороза, 207, так вы, кажется, сказали.
- Я сказала, что я как раз сидела за столом справа от мистера Лестера Скрипа, когда мне сообщили про это. Мистеру Скрипу и мистеру Хайнкелю пришлось меня под руки вести до автомобиля.
- Я выезжаю немедленно.
- Сколько буду жить, себе не прощу. Подумать только, дома никого не было, когда его принесли. Прислуга ушла, и шоферу мусорной машины пришлось звонить нам из аптеки… Алло, алло, вы слышите? Я сказала, что мусорщику пришлось звонить из аптеки.
- Я еду, миссис Хайнкель.
Деннис запер контору и задом вывел машину из гаража - на сей раз не свою машину, а простой черный фургон, которым они пользовались для служебных выездов. Через полчаса он был уже в обители горя. Тучный мужчина встретил его на садовой дорожке. Он был приодет для вечернего приема в соответствии с самой последней здешней модой - костюм из твида, сандалии, шелковая рубашка травянистозеленого цвета с открытым воротом и вышитой монограммой во всю грудь.
- Рад вас видеть! - сказал он.
- Мистеру У.X. всякого счастья!- невольно произнес Деннис.
- Простите? Не понял.
- Я из "Угодьев лучшего мира".
- Да-да, заходите.
Деннис открыл заднюю дверь фургона и вынул алюминиевый контейнер.- Хватит?
- Останется.
Они вошли в дом. В холле, сжимая в руке стакан, сидела женщина в длинном вечернем платье с глубоким вырезом и в бриллиантовой тиаре.
- Это было ужасное переживание для миссис Хайнкель.
- Я не хочу его видеть. Не хочу говорить об этом,- сказала женщина.
- Фирма "Угодья лучшего мира" берет на себя все хлопоты,сказал Деннис.
- Вот там,- сказал мистер Хайнкель.- В буфетной.
Терьер лежал на сушильной доске возле раковины. Деннис перенес его в контейнер.
- Вы не согласились бы помочь мне?
Вдвоем с мистером Хайнкелем они донесли свою ношу до фургона.
- Как вы хотели бы - обсудить все приготовления сейчас или заехать к нам утром?
- По утрам я очень занят,- сказал мистер Хайнкель.Пройдемте в мой кабинет.
На письменном столе стоял поднос. Они налили себе виски.
- У меня есть проспект, рекламирующий наши услуги. Что вы предпочитаете - простое погребение или кремацию?
- Простите? Не понял.
- Зарыть или сжечь?
- Сжечь, я думаю.
- У меня есть фотографии, на которых представлены урны различных стилей.
- Самая лучшая нас устроит.
- Вы хотите получить нишу в нашем колумбария или предпочли бы держать останки у себя дома?
- Вот это, что вы назвали первым.
- А как в отношении религиозных обрядов? У нас есть пастор, который охотно отправляет службу.
- Видите ли, мистер…
- Барлоу.
- Так вот, мистер Барлоу, мы с женой люди не очень набожные, однако тут такой случай, что миссис Хайнкель, пожалуй, пригодилось бы все, что можно, по части утешения.
- Погребение по первому классу в нашем бюро содержит ряд совершенно оригинальных процедур. Так, в момент предания тела огню из крематория вылетает отпущенный на волю белый голубь, символизирующий душу усопшего.
- Да,- сказал мистер Хайнкель.- Полагаю, что миссис Хайнкель это дело с голубем понравится.
- Каждую годовщину вы будете совершенно бесплатно получать по почте поминальную карточку следующего содержания: "Ваш маленький Артур вспоминает вас сегодня на небе и виляет хвостом".
- Прекрасная идея, мистер Барлоу.
- В таком случае вам только остается подписать заказ и…
Миссис Хайнкель печально кивнула ему, когда он проходил через холл. Мистер Хайнкель проводил его до машины.
- Рад был познакомиться с вами, мистер Барлоу. Право же, вы избавили меня от многих хлопот.
- Именно этой цели служит бюро "Угодья лучшего мира",сказал Деннис и укатил прочь.
Затормозив у здания конторы, он перетащил собаку в холодильник.
Это была вместительная камера, в которой уже хранились два или три небольших трупика. Возле сиамской кошечки стояла банка фруктового сока и тарелка с бутербродами. Деннис перенес свой ужин в приемную и, жуя бутерброд, вернулся к прерванному чтению.
Дни шли за днями, наступила пора дождей, количество вызовов сократилось, а потом их и вовсе не стало. Деннис Барлоу был доволен работой. Художник в самой натуре своей сочетает разносторонность с пунктуальной точностью, угнетает его только работа однообразная или временная. Деннис подметил это еще во время войны: его друг-поэт, служивший в гренадерском полку, до конца сохранял энтузиазм, тогда как ему самому до смерти надоели его скучные обязанности в транспортной команде.
Он служил в частях снабжения ВВС в одном итальянском порту, когда вышла в свет его первая и единственная книжка. Англия была в ту пору неподходящее гнездо для певчих птичек; ламы напрасно таращились в белизну снегов, ожидая нового воплощения Руперта Брука. Стихи Денниса, появившиеся среди завывания бомб и удручающе бодрых изданий Канцелярии Его Величества, произвели сверх ожидания то же впечатление, что и подпольная пресса Сопротивления в оккупированной Европе. Книжку превознесли до небес, и, если бы не лимит на бумагу, она вышла бы и разошлась тиражом романа. В тот самый день, когда в Казерте получили номер "Санди таймс" с рецензией на его стихи, занимавшей целых два столбца, Деннису был предложен пост личного помощника одного из маршалов авиации. Он угрюмо отклонил этот пост, остался у себя в снабжении и заочно был удостоен на родине полудюжины литературных премий. Уволившись из армии, он отправился в Голливуд, где нужен был специалист для работы над сценарием о жизни Шелли.
И вот там, на студии "Мегалополитен", он столкнулся с той же бессмысленной суетой, что и в армии, только еще удесятеренной нервным возбуждением, столь характерным для студий. Он возроптал, пришел в отчаянье и наконец бежал.
Теперь он был доволен; у него была почтенная профессия, мистер Шульц его похваливал, а мисс Поски терялась в догадках. Впервые в жизни он понял, что значит "открывать новый путь"; путь этот был довольно узок, но зато это был достойный путь, он проходил в стороне от главных дорог и вел в беспредельную даль.
Не все его клиенты были столь же щедры и сговорчивы, как чета Хайнкелей. Иные старались увильнуть даже от десятидолларовых похорон, другие, попросив забальзамировать своих любимцев, вдруг уезжали на восток страны и вовсе забывали о них; одна клиентка больше недели продержала у них тушу медведицы, занимавшую полхолодильника, а потом вдруг передумала и вызвала чучельщика. Зато иногда судьба вдруг вознаграждала его за эти тяжкие дни какой-нибудь ритуалистической, похожей на языческую оргию кремацией шимпанзе или погребением канарейки, над чьей крохотной могилкой взвод трубачей морской пехоты выводил сигнал "тушить огни". Калифорнийские законы запрещают разбрасывать человеческие останки с самолета, однако для представителей животного мира небо открыто, и однажды Деннису довелось рассеять по ветру над бульваром Заходящего Солнца бренный прах какой-то домашней кошки. Именно тогда он был сфотографирован репортером местной газеты, и это завершило его падение в глазах общества. Впрочем, ему это было безразлично. Его поэма то удлинялась, то укорачивалась, точно змея, ползущая по лестнице, и все же ощутимо продвигалась вперед. Мистер Шульц повысил ему жалованье. Раны юности затягивались. Здесь, "у мира сонного предела", он испытывал спокойную радость, какую прежде ему довелось испытать только раз в жизни, в один из великолепных пасхальных дней, когда, подбитый в каком-то школьном состязании, он лежал в постели, лелея свои почетные ушибы, и слушал, как внизу, под окнами изолятора, вся школа проходит строем на тренировку.
