— Шевелись! — Чьи-то сильные руки крепко хватают ее за тонкие запястья и грубо вытягивают из этой норы. — Сифилитическая подстилка! И правоверный должен на это смотреть.
Старый коренастый араб старается поставить женщину на ноги, которые все равно подгибаются под ней и тащатся по земле. Дорота шарит руками вокруг и чувствует, как песок струится между пальцами. Бодрящий холодный воздух остужает тело и понемногу приводит ее в сознание. Она с трудом поднимает голову, которая нестерпимо болит. Из-под полуопущенных век она видит Ахмеда; муж стоит на расстоянии метров двадцати и горячо спорит с каким-то незнакомцем. Что он готовит ей? Что на этот раз? Снова отдаст ее тело в обмен на свою свободу? Дорота из последних сил напрягает зрение и замечает, что муж передает новому живодеру толстую пачку банкнот. Потом добавляет еще немного.
— Вава! Давай ее в чулан! — Наверное, сторговались. — Fisa, fisa, никто не должен видеть, что тут происходит.
Старик, возможно, отец незнакомца, тянет Дороту и подгоняет ударами ноги в направлении какого-то шалаша, заметного в углу большого подворья. Она пытается оглянуться — видимо, это какая-то ошибка, ведь ее муж, даже если он самый большой мерзавец, не может оставить ее здесь на верную смерть.
— Ахмед! — кричит она слабым голосом. — Ахмед, что ты устраиваешь? Забери меня отсюда, будь человеком!
Вместо ответа несчастная женщина получает от старика сильный удар по голове. Она падает на песок и с трудом поворачивается к торгующимся. Однако никого уже нет, лишь с другой стороны высокой стены из песчаника слышится удаляющийся рев мотора.
— Бабушка, я проверила весь дом, но мамы нигде нет. — Марыся тянет женщину за подол длинной ночной рубашки. — Где она? Ну где? — С каждым разом она все настойчивее пытается разбудить бабушку.
Наконец, очнувшись от сна, старая женщина садится на кровати и привычно приглаживает волосы.
— Прежде всего давай покормим Дарину, а потом все проверим. Спросим у твоего папы, хорошо? — Она пытается отвлечь ребенка от попыток понять произошедшее, ведь и сама почти ничего не знает.
— Хорошо. Только давай я тебе помогу, чтобы мы быстрее нашли маму.
Марыся берет сестру на руки и, сгибаясь под ее тяжестью, бежит в кухню. Старая арабка открывает дверь в комнату сына, но его уже и след простыл, только пустая бутылка стоит на письменном столе.
«Что на этот раз он приготовил этой милой беззащитной женщине? — спрашивает себя старуха, стараясь скрыть от внучек выступившие на глазах слезы. — А может, все еще уладится?»
— Все в руках Аллаха. После завтрака мы помолимся Всемогущему, и Он наверняка нас выслушает, — говорит она уже вслух.
Между тем, Ахмеда нет в доме весь долгий день, и следующий, и еще один.
— Бабушка, ты обещала! — Девочка все настойчивее требует исполнения своей просьбы.
— Марыся, где же нам искать его? Да и что мы можем сделать? Я — это только я, старая арабка, а вы две маленькие девочки. Мы можем угодить в еще бо́льшие неприятности, — объясняет пожилая женщина. — Нужно еще немножко потерпеть, мои любимые.
— Я не знаю, что такое терпение! — выкрикивает раздосадованная девчушка. — Пойдем в дом тети, там оставалась мама.
— Но у меня нет ключей, — возражает женщина, боясь увидеть худшее. — Подождем вашего папу тут, другого выхода нет, — решает она. — А пока давай-ка испечем что-нибудь вкусное, — прибавляет она с грустной улыбкой на лице.
— Я хочу к маме! — Марыся кричит так громко, что ее белое личико от напряжения становится красным. — Ты что, не понимаешь?!
Марыся вскакивает из-за стола, бросает на пол кружку, полную чая, и бежит в комнату на самом верхнем этаже, где она когда-то жила вместе с родителями. Туда, где она когда-то была такой счастливой.
— Малика?! — Ахмед кричит в трубку телефона. В ответ слышны только шум и треск. — Малика, ты там?
— Ajwa[2], — отвечает голос, доносящийся словно с того света.
— Ты должна мне помочь, сестра. — Ахмед решает сразу перейти к делу.
— А где же вопросы о моем самочувствии, здоровье и делах? Почему не спрашиваешь, как Хадиджа…
— У меня срочное дело, которое не может ждать.
— Что ты опять сотворил? — испуганно прерывает Ахмеда сестра. — Что еще отмочил?
— Не нервируй меня! Мне нужен труп, лучше после несчастного случая.
В трубке воцаряется тишина, а через минуту Ахмед слышит сигнал прерванного разговора. Он снова молниеносно набирает номер сестры.
— Не поступай со мной так, Малика. Я знаю, у тебя есть связи в государственных больницах. В конце концов, у тебя самой частная клиника, разве нет?
— Какого пола должен быть труп? — холодно спрашивает сестра.
— Женщина.
— Wallahi, что ты с ней сделал?! Ты ее убил?! Не мог отпустить по-человечески, чтобы она спокойно уехала с матерью? Тогда ты больше никогда бы ее не увидел! Какой грех, какой позор! Haram, haram![3]
Слышны тихий плач и прерывистое дыхание.
— Она такого не заслужила! — горько говорит Малика.
— Заткнись! Во-первых, я ее не убил, только вывез в безопасное и безлюдное место, туда, где ей и положено быть. Во-вторых, я хотел, чтобы она уехала, но без детей. Девочек я никогда не отдам! И точка! — Раздражаясь все больше, он повышает голос. — А в-третьих, я не буду тебе ничего объяснять. Ты услышала достаточно, не пытайся вытянуть из меня больше.
— А нельзя сказать, что она в Польше? Так, кстати, было бы легче и… чище. Кроме того, через минуту уже некого будет спрашивать, потому что мы, все женщины семьи, будем в Аккре, а ты в итоге где-нибудь обделаешься, мой глупый, как осел, братишка.
— Ну и ты и умница! — с издевкой произносит Ахмед. — Пока ты еще в Гане. Наверное, тебя туда спровадили за твой тебя слишком длинный язык. Самира тоже таскается по Триполи, а я собираюсь уехать и просто прошу тебя мне в этом помочь.
— Хо-хо-хо! Да ты без меня просто жить не можешь!
— Мне уже звонили из польского посольства, — гробовым голосом сообщает Ахмед. — И откуда только консул добыл мой номер мобильного телефона?!
— И что он хотел?
— Поговорить с блондинкой. Спрашивал, когда вернется. Заявил, что поскольку не может с ней связаться, то приедет к нам домой, а если не сможет с ней встретиться, то впереди — полиция и расследование. Они уже знают, что ее нет в Польше.
— Прилечу ближайшим самолетом, — холодно роняет Малика.
— Тетя Малика! — Марыся бросается в объятия стройной элегантной арабки под сорок. — Как хорошо, что ты здесь! Ты наверняка найдешь мою маму, ты все умеешь, правда?
Девочка выжидающе смотрит тете в глаза, в голосе у нее тоска и надежда.
— Ой, Мириам, как ты выросла! И, похоже, немного округлилась, — называя девочку на арабский манер, шутит Малика, стараясь не развивать тему, затронутую ребенком.
— Тетя, ты мне поможешь? — настаивает девочка, не давая сбить себя с толку.
— Ну конечно, любимая.
Мать Малики сидит в углу гостиной, кормит из бутылки маленькую Дарью и смотрит на дочь с упреком, но демонстративно не отзывается. Самира, во всем облике которой чувствуется болезнь, присела на пуф. Ее мертвый взгляд не выражает никакого интереса в событиях окружающего мира.
— Сестричка, любимая, ты уже здесь! — Ахмед выбегает из кабинета и бросается к входной двери, как будто хочет обнять Малику.
— Обещала, вот и приехала, — холодно говорит Малика, пренебрегая фальшивыми нежностями. Она быстро поворачивается и скрывается в столовой.
— У меня четыре дня на то, чтобы все уладить. Думаю, не стоит тратить время и изображать образцовое семейство. Давайте сразу перейдем к делу.
После этих слов она направляется в кабинет брата, по дуге обходя обалдевшего Ахмеда. По дороге она дотрагивается до плеча матери.
— Мы поговорим позже, — шепчет ей на ухо. — Извини.
— Мне снова звонили, — заявляет Ахмед после того, как закрыл за собой дверь. — На этот раз Баська. Та примитивная светловолосая девка. Помнишь?
— Муж этой, как ты говоришь, девки занимает в МИДе достаточно высокую должность, он одним росчерком пера может повлиять на твою дальнейшую жизнь, — пытается осадить его Малика, в ее голосе звучит неприкрытое презрение. — Все нужно организовать очень быстро: я назначила пару встреч уже на сегодня, но вижу, что петля на твоей шее неумолимо затягивается. Честно говоря, мне хотелось бы пожелать тебе сесть за решетку или даже чего-нибудь похуже… Но как сестра, я обязана помочь. Надеюсь, что это последняя услуга, которую ты от меня требуешь. И последнее наше свидание. — Она нервно и глубоко вздыхает. — Я очень надеюсь, что никогда больше тебя не увижу.
