- А по-моему, вы просто маленькие сплетницы, - говорит Сидней, - маленькие и злые. Вас нужно посадить под стеклянный купол посреди пустыни Гоби, чтобы вы там на пару генерировали мировое зло и никому не мешали жить.
- Сид, ты странный, - говорит Анечка, - уж кто-кто, а ты должен понимать, что она шлюха. У нее даже друзей нет, одни только любовники.
- Ну, любовник - это тоже неплохо.
- Нет, любовник - это не то. Легко можно найти идиота, который тебя будет терпеть. С друзьями сложнее. Да ее как-то раз дельфин в дельфинарии хотел изнасиловать; даже дельфин не захотел с ней дружить!
- Как же она это поняла? Ну, что он хотел?
- Сид, если бы тебя захотел изнасиловать дельфин, ты бы сразу это понял… - говорит Рита.
- Ритка! - кричит Яночка. - Рита вернулась!
Рита протягивает Сиднею двухлитровую пластиковую бутылку с вином, а сама небрежно проводит взглядом по веранде, будто бы видит ее в первый раз, хотя я чувствую нити внимания, струящиеся из ее глаз, благодаря которым она замечает каждый новый предмет, каждую изменившуюся деталь обстановки.Рита поднимает глаза и точно так же осматривает всех нас.
- Там очень холодно, - говорит она, - первая холодная ночь этой осенью…
- А почему ты мокрая? - спрашивает Анечка. - Что ты делала на улице? Ты же в подвал вроде ходила.
- Я просто гуляла…
- Во время грозы?
Рита ничего не отвечает и ложится на скрипучую кровать с прогнувшейся сеткой, рядом с которой к стене прислонен щит с рекламой HERMES - чтобы не касаться голого бетона, когда спишь. Одна ее нога на металлическом бортике сверху, босоножка едва держится - Рита покачивает ею в такт затихающим звукам джаза.
«Нате, развлечетесь немножко… - вдруг игриво предлагает нам радио, - только потихоньку…»
- Спасибо, Олежек, - говорит Рита, - мы постараемся…
- А что это за вино ты принесла? - спрашивает Яночка. - Очень странное, вообще никакого вкуса.
- Нет, есть вкус, - говорит Анечка, вращая колесо настройки. - Оно сладкое чуть-чуть.
- Не сладкое, а соленое, - возражает Яночка, - подожди… Или нет, сладкое?
- А это вовсе и не вино! - смеется Сидней, - это кровь! Кровь бедняжки Пуфика! Видите, его нигде нет… Ахахах.
- А вы что, против? - совершенно серьезно спрашивает Рита. - Китайцы, например, пили кровь собак и лис, чтобы научиться понимать, о чем те говорят.Сидней подозрительно принюхивается к содержимому своего бокала.
«Жан Поль Готье…» - стонет радио, захлебываясь акцентом. - «Де Голь… Фрэнс де Голь…»
- Собаки не говорят, а лают.
- Это грузинское вино.
По волосам и лицу Риты все еще стекает дождевая вода, несколько мокрых прядей падают на глаза, прикрывая начавшую расплываться под ними тушь. Пальцы обхватывают чашку, полную вина: красная чашка в белый горошек, как выгоревшая божья коровка. На каждом ногте Риты наклеен длинный розовый лепесток с двумя зубчиками на конце.
- Тим, иди сюда…Я сажусь на кровать рядом с ней.
- Пей все! Залпом! - говорит Рита, протягивая мне чашку.
Я осторожно касаюсь вина губами, языком, нёбом: оно похоже на сок, безвкусный густой сок.
- Ой, Ритка, у тебя тушь потекла! - говорит Яночка.
«Де призон…» - самозабвенно бьется радио, - «экстродизен… Экью…»
Рита проводит ладонью по лицу, смотрит на испачканные в туши пальцы:
- Тим, сходи, пожалуйста, в ванную, там на стиральной машине моя белая сумка, принеси ее сюда. Хорошо?
В ванной белыми воздушными островами плавает пена, оставшаяся от предыдущего купальщика. Горячей воды нет уже несколько дней, нам теперь приходится нагревать воду кипятильником и смешивать ее с холодной. Я легко нахожу сумку Риты, но не спешу возвращаться с ней обратно на веранду. Расстегиваю молнию: внутри оказывается зеркальце, очень много косметики - маленькие черные коробочки L'OCEAN II, студенческий билет, презервативы, скальпель, какие-то рыболовные снасти. В другом отделении я нахожу толстую тетрадь с жесткой зернистой обложкой. Обрывки лекций, философские термины, стихи, рисунки. И дневниковые записи. Сделанные разными ручками, в разное время, длинные и совсем короткие, написанные вдоль, поперек и по диагонали. Даже почерк постоянно изменяющийся: то округлый, размашистый, сильный, то вдруг сжатый до предела.
«Нагота nakedness, nudity.Навязчивая идея obsession.Ты назойливая мелодия, которую трудно выкинуть из головы. You are like importunate tune which I can't throw out from my head».
«Сладость греха на губах, опьяняющая горечь совести после и дикая безысходная радость, граничащая с безумием в его преддверии. Я сделала то, что хотела сделать полтора года назад. Опустилась, продалась, больно ранилась. Больно будет жить дальше, больно сейчас, обидно, горько. Но сладко на губах, как мед, это чувство стекает по ним и попадает на давно жаждущий язык, обжигая, но лаская, теша своей порочностью».
«Вчера и позавчера отдавалась сладкой истоме забытья. Пора заканчивать с этим: во-первых, уходит слишком много денег, а во-вторых, это чересчур опасная привычка. Сидней меня обожает, он боготворит мое презрение к нему. Я изменяю ему с теплым тихим счастьем, с ослепительной тишиной. А он изменяет мне с дико дорогими проститутками. Я начинаю с ним новую игру, заставляю его добиться меня, купить. И он жрет мою приманку, неумело прикрывающую острые крючки. Впрочем, уже нужно менять тактику: презрение, ненависть и колкости больно ранят его нежный организм, как бы он не умер от потери крови или заражения. Я на время облегчу его страдания, дам накопить силы для более тяжелых испытаний».
«План:1. Перестать себе врать.2. Деньги со Стефановича.3. Договориться насчет экзамена.4. Не есть после шести часов вечера5. Деньги с Сиднея».
«В субботу у "одного из" будет день рождения, я совершенно не знаю, что ему подарить. А сегодня в магазине я встретила Армаса. Он ничем не отличается от скучных, глупых или вовсе недостойных мужчин моей жизни. Даже странно, что я вообще обратила на него внимание. Некрасивый школьник из Финляндии с невидящим взором профессионального аута, характерным для всех талантливых математиков. Но внизу живота я почувствовала тепло, когда наткнулась на него. Жалко, что легкого развлечения с ним не получится - он слишком целомудрен для этого».
«У меня до сих пор не выходит из головы завещание бабушки. И пожелтевшая вырезка из журнала с загадочным стихотворением, расшвыривающим буквы, словно смерч, под бой барабанов из человеческой кожи. Мама говорит, что бабушка всю жизнь любила этого мужчину, умерла же она в 98 лет, так что странное послание можно легко списать на маразм, однако…»
«Я не ошиблась в Армасе. Вечером я оставила ему листок со стихотворением, и уже в четыре часа утра он позвонил мне. Похоже, намечается кое-что интересное… Армас очень вдохновлен и заинтересован, но все равно нужно подбодрить мальчишку».
«Многие заигрывали с Циклоном и, разумеется, получали свои подарки, вот только заканчивалось все обычно печально. Они не понимали главного: это не мужская сила, это женщина: за ней нужно ухаживать, завоевывать снова и снова, а самое главное - вовремя догадаться, что ей опять нужно что-то большее (need more, need more - шепчут ей демоны, как и всем нам); вовремя понять и отступиться, не знаю, достаточно ли будет моей интуиции для этого. Сейчас же я должна наконец решить: Кит или Тим? Тим или Кит? Кто из них пойдет со мной?»
«Пена была мягкой и теплой. Она стекала белыми ручейками по коленке, лежала хлопьями на теле. Пена и его взгляд, его глаза. Пожирающие меня глаза юности. Юность жадна, она неуклюжа и эгоистична, но это самое важное и самое дорогое удовольствие, безвозвратный дар времени. Когда он смотрел на меня, я вдруг ощутила, что убила в себе что-то наивное, доброе, преданное, слабое, может быть, ненужное, но это до сих пор есть в нем. А я уже убила это в себе. Из любопытства, из глупости, я не знаю почему. Этим вечером я подарила Киту все, что смогла, - неизвестно, вернемся ли мы назад из Циклона, да и стоит ли вообще возвращаться…»
- Ну, как, понравилось? - на пороге ванной стоит Рита, в руке у нее дымящийся электрический чайник. - Почерк у меня ужасный, правда. Слушай, черт с ней, с тушью, я решила всю голову помыть. Поможешь мне? А то я без горячей воды сама не справлюсь… Тим… Тим, ты меня слышишь?
- Что?
- Помоешь мне волосы?
- Хорошо, - я кладу дневник назад в сумку, - а что нужно делать?
- Наливаешь горячую воду из чайника в ковшик, до половины, разбавляешь холодной из-под крана, а потом льешь все это мне на голову.
Рита становится передо мной на колени, спиной ко мне, прямо на кафельный пол - он теплый, потому что подогревается снизу. Это главное богатство нашего железобетонного бункера: пол с подогревом. Остался еще с тех времен, когда папаша хотел построить тут дворец. Рита берется руками за края ванной и наклоняет голову. Я делаю все так, как она сказала.
