-Куда ты уедешь?!
-Хотя бы в ту же Егоровку! (Славик схватился за голову). Она хоть и недалеко, но это глушь, там тепло и зелено. Там эта балаболка Нинка. Там нет под рукой телефона, которого я уже боюсь как огня! Там не будет Кубика! Славик сможет подготовиться к экзаменам. И я еще помогу твоей маме с огородом. Будем с сыном выдергивать сорняки.
Это был приговор, Егоровка была тюрьма, где в основном выпалывают сорняки.
-А с работой как?
-Я возьму недельный отпуск за свой счет. За счет, между прочим, моего летнего отпуска. Речь идет о ребенке!
-Может, все-таки попробовать его разговорить?
-Вот и попробуй. Но я все уже решила.
-Славка будет против.
Да, Славик против. Он даже затоптался у двери в знак своего несогласия.
-Пусть! - прозвучало последнее жестокое слово.
В этот день Славик решил, во-первых, что никогда-никогда не женится, а что от Егоровки ему не отвертеться, он понял еще раньше, зная мамину непреклонность. Но рёв получился сам собой, как только папа вошел в его комнату. Славик не стал скрывать, что слышал весь их разговор в спальне, и объявил, что ни в какую Егоровку не поедет, что лучше он выбросится с седьмого этажа, перестанет есть и пить, не будет больше учиться, уйдет из дому куда глаза глядят...
В общем, ничего интересного в этой вечерней беседе не было, главное, ничего нового для читателя, которого ведь тоже отрывали иной раз от каких-то горячих дел и зашвыривали в глухомань вроде Егоровки. Читатель тоже, может быть, устраивал рёвы, но могу сказать, они были бесполезной тратой слезной влаги: решения мам, "когда речь идет о ребенке", чаще всего бесповоротны.
В ушах Славика весь этот вечер звучали мамины слова: "оборву все его опасные связи". То есть: связь с Питей, с Кубиком, со Стасом... с шефом... даже со смешным Шандором с его всегдашней торопливостью и дотошным изучением русского языка. Вместо всех этих связей у него будет бабушка, сорняки на ее огороде, Нинка, Евдокимовна и ее куры.
Последний школьный день
Последний школьный день был, как и полагается, суматошный, полный пожеланий отдохнуть, "чтобы со свежими силами начать новый учебный год", наставлениями, как провести лето, просьбами "не забывать, что у них впереди еще целых пять школьных лет", напоминанием о том, что их ждут еще экзамены, напоминанием, звучащим, как угроза.
Ознаменовался он только одним памятным моментом. Елена Матвеевна, русачка, устало повторив все, что говорилось сегодня директором и учителями, все-таки съязвила. Наболело, должно быть, за год. Это было вроде выдоха:
-Как вы, наверное, заметили, я очень уважаю вашу самостоятельность, - сказала она, и треть класса повернула к ней головы. - И даже уважаю ваш язык: взять хотя бы слова "прибамбасы" и "трендель". - Еще треть подключилась к слушанию. - Его нельзя не уважать, ибо это тоже творчество. Словотворчество, которое существовало в народе во все времена. Ведь каждое слово русского языка когда-то было произнесено или написано впервые - и может быть, вызвало чей-то гнев и отрицание. Ну, например, слово "отчуждение". Или "раскаяние"...
Здесь Елена Матвеевна замолчала и оглядела класс. Большинство его смотрело теперь на учительницу, класс понимал, что русачка откровенничает, что с нею случалось нечасто. Как-то она, тоже, видимо, откровенничая, высказалась по поводу известного трехбуквенного слова, которое кто-то написал на спинке парты:
-Не понимаю вашего обостренного интереса к этому слову. В человеческом теле есть сколько угодно частей, обозначенных тремя буквами: "ухо", "нос", "рот", "шея"... Ну вот и напишите, например, на стене крупными буквами слово "шея" и сходите с ума от восторга...
-Я настолко уважаю ваш новояз, - продолжила она наболевшее (напоминаю: Елена Матвевна была высокая, статная женщина с невозмутимым породистым лицом российской императрицы, и народ, сидящий на партах, время от времени раболепно внимал ей), настолько уважаю словотворчество, что предлагаю даже во время каникул... - снова пауза и оглядывание лиц пятиклассников, - предлагаю даже написать на нем какой-нибудь рассказ-сочинение. Тему я не называю, пишите все, что придет в голову. Тому, кто представит мне такое сочинение, кто успешно, говорю специально для Тенянова, "прогонит телегу" (в классе взвизгнули от восторга), я в первый же день поставлю "пятерку" и буду говорить об авторе уважительно целый год. Но постарайтесь, чтобы все сочинение было на новоязе! Чтобы там были и "шнурки", и "самса", и "обломинго", и "бычье", и "чувих" , и "глюки", и "натады"...
Могу даже добавить к вашему словарю несколько слов. Вот, пожалуйста: белентрясы, аноха, зубылда, разлемзя, халудора. Еще: шишлять, расцацуривать, тауриться, хабалить. Не правда ли - звучат заманчиво?
После этого Елена Матвеевна села, открыла журнал и стала рассеянно листать его, глядя на оценки, усыпавшие страницы. Годичная усталость взяла свое. А пятиклассники повернулись друг к дружке и расшумелись так, что сказать им что-либо еще было уже невозможно.
На большой перемене Славик выскочил на улицу и схватился за телефонную трубку.
-Дядь Вить, я еду в Егоровку! Меня туда увозят! Что делать?
-Слава святым угодникам! - ответил Кубик. - Я и сам об этом думал - о том, чтобы тебе на время уехать. Никому не говори, куда едешь. Ни слова о Егоровке! Давай, Слава, давай! И не ропщи.- Егоровка не худшее место на земле.
-А вы, дядя Витя, вы туда не приедете?
-Обо мне позаботилось провидение. Меня неожиданно пригласили в Варшаву, поучаствовать в выставке. Я беру пяток холстов и завтра дую в столицу Польши. Тоже примерно на неделю. Тебя ведь в деревню загоняют только до экзаменов?
-Да. Дядь Вить, а новостей никаких?
-Пока полный молчок. И "странные" ограбления" прекратились. Но "молчок", я чую, временный. Там, по-моему, что-то должно происходить, что - не знаю... Ну да черт с ними! Мой привет кузнечикам на лугу и лягушкам на речке. Евдокимовне и Нинке - нижайший. Как и Полине Андреевне. Узнай про козу...
На урок Славик опоздал минуты на три, но упрекать его Алгеброид (еще одно прозвище - Генус, от Геннадия) не стал. Он, как всегда, прямой и насмешливо-важный, просто повел пальцем, длинным, как указка, от двери, где стоял Стрельцов, к парте и держал руку опущенным семафором, пока тот не сел.
Егоровка
И все равно в Егоровку Славик ехал ненавидя ее. Он был хмур и в поезде, и в автобусе. И на мамины вопросы не отвечал, и сам, конечно, ничего не говорил. Смотрел в окно. И думал... о побеге. Но куда? Домой? Там папа. Кубик в Варшаве. Выйти вроде бы в туалет, а на самом деле соскочить с поезда на любой этой сосново-еловой станции и идти, куда глаза глядят. К Бабе Яге. На, мол, ешь меня! Я и сам в твою печь полезу!..
Понятно, что и мысли о том, что творится дома, не оставляли его. Не вышла ли милиция на след шефа-невидимки? Не случилось ли все-таки что-нибудь с ним после ресторанного эпихода? Как там Стас, Шандор? Вдруг Питя сигналит и сигналит ему в компике, а он в это время сидит в поезде и смотрит на бегущие назад зеленые перелески, болота и серенькие случайные домики то тут, то там.
Таким же хмурым и молчаливым он подходил к бабушкиному дому.
Будто почуяв приближение гостя, на крыльцо выскочила Нинка. Она было разулыбалась, но увидев Славкино хмурое лицо, разразилась целой речью. Ее стоит привести:
-Явилси - не запылилси! Гляньте на него - будто корову на бойню ведут! Вдругорядь и не выйду, коли такое увижу. Гляну в щелочку - и дверь на щеколду. Это ж надо! К бабушке, называется, приехал. Да его, как дверь от старого сарая, всего перекосило!
"Дверь от старого сарая", которую легко было представить, была всего обиднее
-Это ж с какого самолета тебя в Егоровку забросило? - не унималась Нинка. - Небось в Америку летел? Я выхожу на крыльцо и - нате! - Славка навстречу! Тут и собственным глазам не поверишь. Чес-слово, перекрещусь - и нет его. А, Славка? Ты мне гостннца привез, раз уж приехал? - Нинка тараторила не переставая. - А бабка опять умирать собралась. Бок, говорит, болит, хоть возьми, говорит, оторви его да и выбрось, говорит, собакам. А сама чугуном на шестке ворочает - у нас поросенок завелся, мамке на ферме дали, выкармливай, мол, сама... - Нинка болтала и болтала. - Ну, картошка-то у нас есть, дак бабка болтушку ему и варит... Ты тех кукол не привез? Ну, помнишь, тех, что ты с ними в кукурузе игрался, от людей прячась, такие смешные, еще разговаривают...
Славик плюнул, ступил во двор, потерпел бабушкины объятия... бросил сумку на крыльцо и двинулся в огород - кукситься, а может, и плакать со злости. Его догнал голос Нинки:
-А Кубик твой шалопутный где? В его комнате мышей развелось! А я тебе письмо написала. - Нинка, оказывается, шла за ним следом.
-Я не получил, - буркнул Славик.
-Написала, а отправить никак не могу, - продолжала рассказы Нинка. - То-сё, туда-сюда, а до почты-то дойти надо! Да и у нас ведь по весне то дождь, то ветер, а слякоть! А грязь! Один раз с зонтом вышла, сапоги надела - а ветер как дунёт, так я чуть не улетела. Я думаю, нет, подождет Славка моего письма, ничего с ним не случится. Потом собралась и отправила...
