— Главное, никому не говорите, что вы ее здесь видели! — взмолилась Зойка почему-то шепотом, хоть никого кроме нас в квартире не было. — Ведь Феликс даже не подозревает, чем она тут занимается. Я не знаю, что с ней будет, если он узнает. Она вполне может наложить на себя руки. Она ведь наврала ему три короба про раскопки и про диссертацию.
Я пообещала, что никому не расскажу, и продолжала скоблить эту проклятую ванну. Но Зойка все не уходила и тттмьтгала носом за моей спиной.
— Ну чего тебе еще? — спросила я.
Она тут же заговорила быстро и бессвязно, так что я с трудом поспевала за нитью ее рассказа. Выходило, что остальные девки их ненавидят, ее и Дин, — они считают, будто все неприятности у них из-за того, что Дина пыталась убежать.
Надо же, какие дуры набитые, — фыркнула Зойка, — будто забыли, почему Дине вздумалось убегать.
А дело было так: Женька тогда собрал их и объявил, что он ошибся в расчетах и потому каждая из девиц вместо трех месяцев, как было договорено, должна проработать у него полгода, чтобы окупить свой билет и расходы на разные махинации, в результате которых он выправил им документы на въезд. Они поскандалили слегка и быстро сдались, они в, основном, были профессионалки и привыкли, что их работа связана с трудностями. Тем более, что спешить им было некуда — Женька посулил всем за задержку приличный заработок, так почему бы не согласиться?
И только Дина учинила грандиозную истерику, потому что наступал срок отдачи феликсова долга, а добавочный заработок ее не соблазнял. Но Женька быстро ее утихомирил, пригрозив, что расскажет кому надо, чем она тут занималась.
Дина прикусила губу и замолчала, а ночью взяла сумку с долларами, разбила окно в уборной и попыталась удрать. Окно было узкое, и ей не удалось вытащить все осколки из рамы, так что она раскровянила себе плечи и спину, но так и не выбралась наружу: Тамаз услышал шум, ворвался в уборную и стащил ее на пол. Может, это было к лучшему: квартира была на третьем этаже и сползти вниз, не покалечившись, она вряд ли смогла бы.
— А если б даже она удрала, так что толку? — вздохнула Зойка. — Далеко бы она не ушла. Ведь Женька с первого дня забрал у нас паспорта. А как можно уехать без паспорта?
Тут я вспомнила, как в первый день девки орали на Женьку, повторяя многократно как заклинание «паспорта, паспорта, паспорта!» И сообразила, чего хочет от меня Зойка. Она хотела знать, где Женька эти паспорта прячет.
Дело в том, что вход в Женькину контору был строго-настрого запрещен всем, кроме Тамаза. И меня, конечно, — убирать там все-таки было необходимо. Я наводила порядок в конторе раз в неделю, и Женька никогда не ос-
тавлял меня там одну — пока я вытирала пыль, пылесосила ковер и мыла зарешеченные окна, он валялся на диване и листал журнал «Секс ревю», — наверно, искал там новые идеи для своего дельца. К моему приходу он не оставлял на виду ни одной бумажки, а прятал все в сейф. Сейф был грандиозный — обтекаемый и стальной, он царил над диваном, баром и письменным столом, похожий то ли на подводную лодку, то ли на межконтинентальную ракету. Женька заплатил за него, наверно, жуткие бабки — его можно было скорей взорвать, чем вскрыть, а взорвать его было невозможно: он был бронированный. Женька держал в сейфе деньги, запас героина для Платиновой и гашиш для клиентов — говорят, гашиш здорово повышает мужскую потенцию.
Но только теперь я поняла, чего он так сторожил свой сейф — он хранил там паспорта девиц, без которых они оказались у него в полном рабстве.
Поскольку пребывание их на Святой Земле давно было незаконным, они никому не могли пожаловаться, а к тому же он их давно никуда не выпускал.
Когда я рассказала Зойке про сейф, она вконец расстроилась — ей почему-то представлялось, что Женька прячет паспорта в ящике письменного стола, откуда изобретательная девушка сумела бы их выкрасть. Ей казалось, что главная задача — добыть паспорта, а уж открыть стальную дверь и устранить Тамаза куда проще.
— Были бы у нас паспорта, мы с Диной придумали бы, как удрать! — настаивала она.
В спальне зацокали каблучки — это Платиновая забежала подколоться. Зойка поспешно нырнула под одеяло, а я пошла мыть кухню, где с утра сохли остатки завтрака. Платиновая вошла за мной бросить шприц в помойку, секунду постояла, опершись спиной о косяк двери, закурила сигарету, сбросила туфли и босиком пошла в спальню к Зойке.
— Слышала новость? — спросила она. — На той неделе нас отправляют в Германию.
— Как это — отправляют в Германию? — растерянно повторила Зойка.
— А так. Женька нас запродал всем скопом. Говорят, неплохо заработал.
— Кто говорит?
— Один клиент. Он знает точно, он помогает Женьке оформлять наши въездные визы.
— Врешь ты все. Зачем бы он стал с тобой откровенничать?
— А он ко мне прикипел, — за особые услуги. Он сказал, что обязательно приедет в Германию — специально ко мне.
— И ты согласна ехать?
— А почему бы нет? Не все ли равно, что тут, что там? Тем более никто нас не спросит.
— Это от нас зависит. Нас ведь не в наручниках поведут к самолету.
— Забудь об этом! Представляешь, какая пойдет вонь, если кто-нибудь затеет скандал в аэропорту?
Платиновая втиснула ноги в туфли, швырнула недоку-ренную сигарету в раковину и вышла, а Зойка в спальне заскулила, как раненая собака.
О Боже, сейчас она припрется ко мне обсуждать новость! Я стала с грохотом ставить посуду в сушку, чтобы дать ей понять, как я спешу, но ей это было без разницы, — она уже стояла рядом со мной, и ее била такая дрожь, что я испугалась, как бы она чего не натворила.
— Тетя Нонна, миленькая, придумайте что-нибудь, — бормотала она, — помогите нам! Вот увидите, это добром не кончится!
— Послушай, — сказала я, продолжая ссыпать мусор в пластиковый мешок, который я должна была вынести на помойку по дороге домой, — ты думаешь, она случайно пришла поделиться с тобой своей новостью?
Зойка перестала плакать и уставилась на меня, складывая в уме два и два. Результат у нее совпал с моим — не было сомнения, что Платиновую подослал Женька, чтобы предупредить грядущий скандал.
Я глянула на часы — стрелки приближались к шести — и стала быстро протирать пол, отталкивая Зойку к двери мокрой шваброй: мне сейчас только не хватало, чтобы Женька застал нас за обсуждением планов побега. Она упиралась, не уходила, так что мне пришлось хлестнуть ее тряпкой и прикрикнуть:
— Вали-ка отсюда поскорей, сейчас за мной придет Женька!
Она мотнулась к себе как раз вовремя — он уже выползал из-за двери, весь переливаясь разноречивыми улыбками, от угодливо-любезной до тревожно-угрожающей: нарочно пришел на десять минут раньше, подонок, чтобы застукать нас на месте преступления. Убедившись, что Зойки рядом со мной нет, он великодушно объявил, что раз я пришла раньше, то и уйти могу раньше, и повел меня к выходу, где Тамаз уже щелкал замками. На улице по-прежнему лило как из ведра.
— Минуточку! — крикнул Женька, нырнул к себе в контору и выскочил оттуда с красивым черным зонтом. — Возьмите зонт, Нонна, а то промокнете до костей.
Было совершенно темно — в субтропиках ночь накрывает землю мгновенно, не растрачиваясь на сумерки и прочую сентиментальную чушь. Лица прохожих на миг возникали в светлой капельной дымке под фонарями и тут же исчезали в темноте. Растроганная Женькиным неожиданным великодушием, я зашлепала по лужам, переживая снова подробности этого сумбурного дня, пока не наткнулась на главное — на ночной скандал с мамой. Я даже остановилась, потрясенная не столько ужасом происшедшего, сколько тем, что я могла об этом забыть.
Всю дорогу домой я пыталась представить себе разные душераздирающие сцены, которые я могу там застать, особенно, когда, подойдя к дому, обнаружила, что во всех окнах темно. Но моего воображения не хватило на то, что я увидела, когда открыв дверь своим ключом, прошла на кухню — там свет, оказывается, горел, просто кухонное окно выходило на другую сторону.
Никита сидел на расстеленных на полу газетах и лепил что-то непотребное, а абсолютно голая мама стояла на хлипком сохнутовском табурете, кокетливо поставив одну согнутую в колене ногу на источенный временем мрамор кухонного стола. Оба были так увлечены, что даже не заметили моего появления. Но я заметила, что на кухне страшный холод, какой всегда бывает в нетопленых тель-авивских квартирах дождливой зимой, и что мамина не слишком юная спина вся вспупырилась лиловой гусиной кожей.
